Классный журнал

Я никогда не хотел быть космонавтом, несмотря на то что мое детство и отрочество совпали с расцветом отечественной космонавтики.
Триумф Гагарина я наблюдал через линзу телевизора «КВН» в комнате соседей по большой коммуналке по фамилии Разбегаевы. Мне было восемь лет.
Тема космоса интересовала меня только в значках, которые я тогда собирал. Коллекция эта, кстати, сохранилась до сих пор. Серия значков, где фотографии космонавтов вставлены в круглую блестящую рамку размером с ту двухкопеечную монету, была очень популярна.
Еще мы классом периодически посещали планетарий. Это уже ближе к окончанию школы.
И вот однажды мальчик по прозвищу Дема за пять минут до того, как мы вошли в зал, выпил портвейна. И, думаю, много. Сейчас я понимаю, что у него была плохая наследственность. Его выжившая из ума бабка ходила по микрорайону, громко в голос без перерыва причитая: «Ой, мой зять водку пьет. Ой, мой зять водку пьет…» Нам казалось, что это одно слово. Ее, эту бабку, так и называли — Оймойзятьводкупьет.
Так вот, когда свет в зале погас и на темном небе зажглись звезды, портвейн у Демы как раз всосался в слизистую желудка и стал постепенно поступать в кровь. А когда небо стало вращаться над нашими головами, голова у Демы стала кружиться. Держался он до последнего, но физиология есть физиология. Видимо, портвейн и планетарий — это гремучая смесь. И Дему стало тошнить. «Мальчику плохо, мальчику плохо!» — закричали учителя. Свет зажгли, звезды погасли, и все стали смотреть на бледного и несчастного Дему.
Эту историю хотелось бы закончить словами: «Потом Дема стал космонавтом». Но кем стал Дема, я не знаю. Я точно знаю, что из меня получился психиатр.
Не буду рассказывать здесь про инопланетян и про тех, кто с ними общался. В отделениях больницы имени П.П. Кащенко такие личности встречались мне довольно часто. Это отдельная тема — Космос в психиатрии.
Но я-то назвал свою историю «Собачий Космос». Поэтому настало время появиться в ней собаке.
Как-то родители моего пациента подарили мне в благодарность щенка таксы. Ну, если хотите, то назовите это взяткой. Не борзыми щенками я брал, а таксячими.
Таксу назвали Дездемона. В просторечии — Дези.
«Длинная, смешная, с грустными глазами,
До самого пола мягкими ушами,
С ножками короткими,
Черная, как вакса,
Далеко не кроткая
Маленькая такса…»
Вот она имела отношение к Космосу.
Дездемона не просто прожила со мной всю свою собачью жизнь… Она прожила ее на мне. В прямом смысле. Спала она у меня на плече, положив свою лапку на мою грудь. А сидела она у меня на коленях, уткнув свой длинный нос под мышку, когда я писал психиатрическую диссертацию или рисовал картинки, на которых фигурировала тоже она. Эти рисунки я продавал в парке Битца, на вернисаже, и они пользовались популярностью. На вырученные деньги под Новый, 1985 год я купил свой первый цветной телевизор. Благодаря, конечно, Дези.
Такса моя обладала чувством юмора и яркой индивидуальностью. Вот какой у нас был ритуал засыпания. Дездемона дожидалась, когда мы с женой ляжем в постель и погасим свет. Потом спрыгивала с дивана, брала в зубы свой любимый теннисный мячик и носом закатывала его под наше спальное место. После этого она начинала лаять, требуя, чтобы я этот мячик достал. Я вставал, включал свет, голый шел в прихожую, брал зонт и, ползая на коленях кверху задом, выковыривал из-под дивана мячик. За всем этим процессом, сидя в кресле, молча, сверху вниз, с наслаждением, слегка наклонив голову, наблюдала Дездемона. Так повторялось несколько раз. Потом, насладившись зрелищем и своим превосходством, она укладывала этот мячик у меня в ногах и, обняв хозяина, засыпала. Причем похрапывая.
Я так и не смог разгадать многого в моей собаке. Ну, например, как можно объяснить следующий феномен? Если накануне мной было выпито больше нормы (согласитесь, такое иногда может случиться) и утром налицо и на лице все симптомы похмелья, то Дези мучилась больше, чем я. Она не вставала с постели, не просилась гулять, была вялая, подавленная и все время ходила на кухню пить. Причем пила жадно и громко, что называется, лакала. Она страдала не просто за компанию, ей было плохо реально.

Иногда мы выпивали с ней вместе. В минуты моей хандры. Было это так. Я накрывал нехитрый стол, Дездемона садилась на стул столбиком напротив, две свои передние лапки положив на краешек стола, и внимательно смотрела мне в глаза. Я наливал одну рюмку себе, а вторую — ей. Выпивал сначала свою, потом накалывал на вилку кусочек колбасы и протягивал его Дези. Она аккуратно губами брала его с вилки. Дездемона закусывала всегда первой. То же самое я проделывал и с ее рюмкой. Дальше шла неспешная беседа. Я мог рассказать ей о своих проблемах, и она внимательно меня выслушивала. Ей только нельзя было задавать сложных вопросов, потому что от умственного напряжения Дези так сильно наклоняла голову, что падала со стула.
У нас с ней был такой цирковой номер на публику. Я спрашивал ее: скажи, мол, Дездемона, а что такое социализм? Она наклоняла голову. Задавал я ей этот крамольный вопрос раз пять. С каждым разом наклон головы у моей собаки увеличивался все больше и больше. В конце концов она теряла равновесие и падала. Этот номер нравился не только моим гостям, но и самой артистке.
А вот чужие пьяные Дездемону раздражали. И она норовила укусить их без предупреждения.
Как-то моя мама, побыв с нашим маленьким сыном, уезжала домой. Я с Дездемоной, как обычно, проводил ее и посадил в автобус. За ней в уже закрывающиеся двери, гремя портвейном, влетели два пьяных гражданина. Дверь закрылась, и последнее, что я увидел за дверным стеклом, было искаженное лицо одного из них. Товарищ орал: «Убью суку! Убью!» Я посмотрел на Дездемону, а она виновато посмотрела на меня. Во рту у нее был внушительный кусок брючной ткани, чуть-чуть подмоченный кровью.
Потом моя мама, в прошлом школьный учитель, которая наблюдала вторую серию этой истории в автобусе, рассказывала, что пострадавший клялся, что порвет собачку, а мама проводила с ним урок на тему «Животных надо любить».
О том, что она хорошо знакома с «преступницей», мама предусмотрительно умолчала.
Как-то мы с Дездемоной ехали в электричке на собачью выставку. Вдруг в вагон зашел контролер и попросил меня предъявить билет. Я предъявил. Он спросил, есть ли билет на собаку. На собаку билета не было, так как она сидела в рюкзаке, а рюкзак лежал у меня на коленях и из него торчала только ее морда. Я не стал спорить с человеком в форме и заплатил штраф. Честный контролер стал выписывать квитанцию. «Ваша фамилия?» — спросил он. «У меня билет есть, — ответил я. — А вот собаку зовут Дездемона фон Рюпенхаузен. Выписывайте квитанцию на нее». Препирались мы с ним минут десять. Весь вагон, состоявший из собачников, хохотал. В конце концов пунцовый страж порядка, чертыхаясь и плюясь, выскочил из вагона. Победа была за нами!
И вот мне сказали, что настало время мою Дездемону вязать. Ей, мол, это необходимо для ее здоровья. Ну что здесь возразишь, если речь идет о любимом существе?
Для того чтобы Дези можно было вязать по правилам, а щенков потом продать через клуб, я должен был вступить в Общество охотников. Но без права охоты. Как бы человек без ружья.
Серьезные люди из этого общества мне сказали, что для начала я должен сдать несколько килограммов вороньих лапок. Потом выяснилось, что под присмотром опытного охотника-наставника я должен был выехать на некое поле в компании себе подобных и отстреливать ворон. И все это для того, чтобы моя любимая сука потеряла свою девственность.
Я, конечно же, никуда не поехал и как-то обошел это мрачное мероприятие.
Потом еще выяснилось, что мне нужна характеристика с места работы. Друзья-психиатры с пониманием отнеслись к этой проблеме и написали, что я морально устойчив и политически грамотен и вполне могу быть охотником без права охоты. Охотничий начальник внимательно прочел мою характеристику и спросил меня: «А где печать?» Печати, о ужас, не было. Что делать? У Дездемоны подходит время течки, а охотничий начальник принимает раз в месяц. Я теряю полгода. Пересчитайте этот срок на собачью жизнь, и вы поймете причину моей паники. Я выхожу из кабинета, достаю из широких штанин свою личную врачебную печать для рецептов — «врач Бильжо Андрей Георгиевич» — и ставлю ее на характеристику на себя же. Охотничий начальник, увидев через несколько минут фиолетовый кружок, не вдаваясь в подробности, радостно воскликнул: «Ну вот, совсем другое дело!»
И вот настал долгожданный и тревожный день. День вязки. Мы с Дездемоной и с консультантом женского пола по интимным собачьим вопросам приехали к жениху. Хозяин жениха был серьезным охотником и крупным мужчиной тургеневского типа. Кобеля звали Змей. Собачью пару поставили на стол. Это же таксы. В противном случае мы все втроем — я, хозяин и собачий консультант женского пола — должны были бы лечь. Что, согласитесь, не совсем удобно. А увидеть, случилось или не случилось интимное собачье событие, было необходимо.
Змей очень суетился. Весь дрожал, соскальзывал, промахивался. По этой причине у него ровным счетом ничего не получалось. Я нервничал. А охотник спокойно, с укоризной и досадой, басом, растягивая первый слог и резко произнося оставшуюся часть слова, все время приговаривал: «Та-аропишься, Змей! Та-аропишься!» У Змея так ничего и не получилось.
«Та-аропишься, Змей! Та-аропишься!» Сколько раз я потом повторял эту фразу совсем в иных жизненных ситуациях.
В тот же день мы нашли другого героя — дублера. Звали его Марс. Марс спокойно и профессионально сделал свое дело.
Спустя несколько недель у Дездемоны появился живот, который стал расти с гигантской скоростью. Наконец живот уже стал тащиться по полу, и Дези с трудом переваливалась на своих коротких лапках. От меня она не отходила ни на шаг. Просто плелась за мной по квартире, заглядывая с тоской мне в глаза.
Я позвонил ветеринару. Тот сказал, что приедет в любое время суток, как начнутся роды. И они начались. И он приехал.
Утром в День космонавтики, 12 апреля, Дездемона родила трех щенков — двух девочек и мальчика. Одну девочку мы назвали Белкастрелка, другую — Терешкова. А мальчика назвали, конечно, Гагариным.
Белкустрелку отдали хозяевам Марса. А Гагарина с Терешковой продали. Поправили свое материальное положение.
Дези прожила свою большую собачью жизнь. Она перенесла несколько операций на молочных железах. Их у нее было семь. Четыре с одной стороны и три — с другой.
Спать со мной прооперированная она отказывалась. Стеснялась себя. Спала на полу у постели возле меня.
Похоронена она рядом с моим домом на Смоленской. Иногда по несколько раз в день я прохожу мимо этого места. И вспоминаю ее.
А душа Дездемоны, я уверен, летает где-то в Космосе. Про души людей не знаю. А собачьи — точно там. Ведь они первыми его покорили.
Больше собак у меня не было. На собак у меня развилась страшная аллергия.
Вот такая космическая история.
Будьте здоровы и держите себя в руках.

Статья Андрея Бильжо опубликована в журнале "Русский пионер"N41
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".