Классный журнал

С космодрома в Пыталово ракеты стартовали исправно. Несмотря на кризисы и переломные моменты истории. Даже когда генеральный конструктор отрезал себе циркулярной пилой палец, готовя к старту очередную ракету, космическая программа не была остановлена. В районной больнице Петровичу сделали аккуратную культю, и старт состоялся в намеченный срок.
«Дорогой мой, берегите себя, не отрезайте больше пальцы, и вообще ничего себе не отрезайте!» — написала ему тогда Майя Штернфельд.
Космодром располагался на зад­нем дворе школы-интерната для глухих детей — между хоккейной коробкой, мусорными баками и музеем космонавтики имени профессора Штернфельда. Который, собственно, и придумал слово «космодром». Равно как и слово «космонавтика». А также рассчитал первую космическую скорость, вычислил траектории движения космических кораблей в межпланетном пространстве, за что получил прозвище первого штурмана Вселенной. И с дочкой которого переписывался Петрович. Вступить в переписку с самим профессором было, увы, невозможно, ибо профессор, как выяснилось, почил в бозе задолго до того, как Петрович узнал о нем. Ведь люди живут быстрее звезд.
Имя Арии Штернфельда в мировой истории космоплавания значимо, однако подернуто патиной забвения. Это такой еврейский Циолковский. Штернфельд в переводе с идиша — «звездное поле». Ну, вы поняли, ему сам Бог велел быть космонавтом. Но чтобы летать в космос, надо придумать — как туда летать. А до него никто не придумал — как туда летать. Звездное непаханое поле. И юному Штернфельду, который еще не был профессором, а был студентом Сорбонны, пришлось придумывать самому — как летать в космос.
Циолковский был русским космическим сумасшедшим. Штернфельд был еврейским космическим сумасшедшим. И Штернфельд выучил русский язык, чтобы читать Циолковского и писать ему письма. И даже эмигрировал в Советскую Россию, чтоб быть ближе к Учителю. Но не застал Учителя. Потому что люди живут быстрее звезд.
Когда первый искусственный спутник стартовал в космос, слово «сумасшедший» отпало от имени Штернфельда, ибо спутник был запущен по рассчитанной им траектории. Штернфельд не был засекреченным ученым, поэтому про него стали писать в газетах, его труды стали публиковать, будущих космонавтов учили по его книжкам — как летать в космос.
Однако не это главное. И Циолковский, и Штернфельд были глухими. Да, они были глухи как пробка! Ученикам Петровича это нравилось. Им нравилось, что космонавтику придумали два глухих деда. Таких же глухих, как они сами — воспитанники пыталовского коррекционного интерната. Поэтому, когда Петрович предложил назвать школьный музей именем Штернфельда, никто не был против, а все были за.
Учитель труда Николай Петрович Егоров был повернут на космосе. Он собирал марки, значки про космос и даже писал стихи.
Сигнал — и мы, оставив корабли,
По звезды, как по ягоды, выходим.
Мы наберем их полный туесок,
Накроем лунным диском —
чтоб не выпали.
Во время уроков он учил детей изготавливать табуретки, положенные по школьной программе, а потом, после уроков, они строили ракеты, модели межпланетных станций — из старых глобусов, штепселей, электрических розеток и пластиковых бутылок. Вот из всего этого и получился музей.
Получивши имя Штернфельда и звание народного, он вышел на новую орбиту. Петрович решил, что теперь не худо бы наладить переписку с космонавтами. И дети сели писать письма. И стали получать ответы. Впрочем, ответы были стандартными, на одинаковых бланках «Почта космонавтов». Печатный текст: «Учитесь прилежно, будьте достойны». И фото с автографом.

Зато от родственников письма были душевными.
«Дорогой Николай Петрович здравствуй. Пишет тебе Валентин Гагарин. Да! Долго, очень долго я тебе неписал. И вообще я письма читать люблю, а писать нелюблю. Теперь коротко о себе, живу, как весь наш трудовой народ, ограбленный Ельциным и его командой. Мне без года 70, а приходится работать на огороде. Вот прошлый год сажали 20 соток картофеля, растили до октября двух поросят, 30 шт кур, 50 шт кролей. Да, очень тяжко, но что делать, есть шота надо, а у меня 5 внуков так что приходится шевелится. Вот сегодня 12 апреля, всегда был Великий праздник, всегда космонавты приезжали, артисты, цирк, спортсмены, авиационный парад, а вот уже 3-й год ничего нет, все глухо как будто ничего и небыло. Народ очень и очень недоволен, готов браться за оружие, недай бог гдето захотят. Хлеб 40 р, масло, когда бывает, 490, колбаса от 950 до 8000 р, мясо гов. 900—1000 р. И т.д. Поздравь всех с праздником 12 апреля. Твой Гагарин».
Все фото космонавтов с автографами Петрович на стенд клеил — во всю стену. А душевные письма — в альбомы, от глаз подальше, потому что не совсем музейные письма какие-то, не героические.
«Дорогой Николай Петрович! Огромное спасибо за посылку. Клюква прекрасная, мои дети и внучки ели чудесный кисель из нее. А ведь в наше время это необыкновенный дефицит, и тем более то ценно, что Вы сами ее собирали в болоте — ведь это очень трудно и по-моему даже опасно. Передавайте привет всему Вашему коллективу. Наталья Королева».
Дочь Штернфельда, брат Гагарина, дочь академика Королева, дочь академика Янгеля, сестра космонавта Пацаева…
«Дети, будьте добрее. В нашей жизни каждый день может быть последним. А жизнь вокруг… Что же сделали со всеми нами, с нашей великой и прекрасной страной! Родительскую квартиру мои племянники продали, теперь там живут чужие люди. А я — в своей. Будете в Москве — заходите. Что-то совсем не новогоднее у меня получается письмо. Я-то хотела поздравить Вас и ребятишек с Новым Годом и от всей души пожелать добра. Людмила Янгель».
Не духоподъемные письма, прямо скажем.

«На 20-летие музея приехать не получится. Тяжелая стала на подъем, а главное то, что у меня нет подходящей обуви. У меня двое сапог “прощай молодость”, но одни промокают, а другие очень велики. В таком виде не могу у вас появиться. Уж извини меня, ради бога. Майя Штернфельд».
Однако и в добрых сапогах до Пыталово добраться сложно. Лужи в здешних местах обширны и глубоки. Поля не сеяны. Болота непроходимы. Пограничная зона. Спорная территория. Латвия претендует на Пыталово. Их это земля, говорят, исконная. А мы не отдаем. Президент Путин сказал, как отрезал: «Не Пыталовский район они получат, а от мертвого осла уши». Нетушки, не замай! Наше это, родное, российское — Пыталово, Рубилово, Колотилово и речка Зарезница. Суровые топонимы. И люди тут суровые. Выживают как могут. В контрабандисты подались. По лесной дороге на машине до болота, а дальше через топь пешком с баулами — на ту сторону. Сигареты, спирт. Пять тысяч рублей за одну ходку! Считай, месячная зарплата. Если, конечно, пограничники не поймают.
Нет, не лучшее это место для развития космонавтики. От мертвого осла уши. Пыталово. Рубилово. Колотилово. И речка Зарезница. Апогей не тот. Перигей тоже ни к черту. Однако приметы стремления местного населения к звездам налицо: на въезде в Пыталово хозмаг «Звездный», в самом центре промтовары «Меркурий», пусть даже на вывеске Юпитер изображен. Ну и, конечно, музей космонавтики. Выстраданный, выстроенный Петровичем. Только нет уж Петровича. Ушел. Потому что люди живут быстрее звезд.
«Я была в шоке, когда прочитала Ваше последнее письмо из больницы. Даже не верится, что Вы могли так серьезно заболеть. Ведь всегда Ваши письма были полны оптимизма, жизнелюбия. Вы хотели так много сделать для людей. Если бы кто-нибудь из космонавтов помог! У них же такой медицинский центр! У нас люди болеют раком, особенно женщины, из-за того, что вся территория республики была полигоном для подземных ядерных взрывов. Сперва сильно болела голова, а назавтра мы узнавали по радио, что произведен ядерный взрыв мощностью 20 килотонн в интересах народного хозяйства. Оттого у нас наверное нет иммунитета к разным болезням. Но это в наших степях. У вас же свежий воздух, леса. Я плачу над Вашим горем. Галина Пацаева».

Однако не даром все было! Внук академика Королева, вскормленный пыталовской клюквой, тоже Сергей Павлович, взялся помогать интернату. Сперва аудиокласс купил. Специальную такую аппаратуру французскую — учить глухих разговаривать. Потом ортопедические кровати неубиваемые — для мальчишек. Сейчас вот компьютерные столы прислал. А еще директор интерната Геннадий Анатольевич Комар пять интерактивных досок заказал. Вернее, это не доски вовсе — нажимаешь на кнопку, и обычная стена превращается в компьютерный монитор. Тыкаешь в стену — кликаешь файлы, меняешь картинки. Директор Комар тычет пальцем в воздух, изображая, как будет работать новая чудо-система. Фантастика! Одно такое чудо директор Комар в музее установит. Ведь современный музей должен быть интерактивным, правда? А потом еще депутат Госдумы Виктор Антонов привезет в Пыталово обещанного космонавта — ну должен хоть один живой космонавт появиться в Пыталово! — и тогда местная космическая программа продолжится.
Уходя, Петрович написал так:
Ракетный гул размеренный.
Спокойно и уверенно —
ракета набирает высоту.
И небо надвигается,
И небо вдруг кончается,
И будто превращается —
в тугую глухоту.

Статья Дмитрия Филимонова "Глушь" опубликована в журнале "Русский пионер"N41
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".