Классный журнал

Прыгать из космоса на Землю, на мой взгляд, легко. Хотя такой прыжок есть все-таки небольшая производственная драма, и воздушный спектакль точно разыгрывается по гулким минутам.
Вот вы, незаметно вибрируя, надеваете темно-синий трикотажный теплый комбинезон. Его заметной технической особенностью являются металлические крепления для тяжелого парашютного мешка. Затем на деревенском английском военном аэродроме объявляется жизнерадостный, будто британский спаниель, инструктор. Предположим, что это рослый и мохнатый швейцарец Бруно. Всецело европейский Бруно утверждает, что предстоящий через полчаса вам двоим прыжок с высоты в 3800 мет­ров будет для него уже 314-м в прыжковой карьере. Бруно подчеркивает, что первые двадцать прыжков он тоже слегка волновался.
Затем вы вместе залезаете в крохотный железный разноцветный самолетик. Этот самолетик с мрачным вагнеровским торжеством минует манную толщу облаков, которые вдруг перестают выглядеть дружелюбными объектами. Облака кажутся зыбкой, подслеповатой пеленой. А ваша задача — пролететь через них. И приземлиться на Землю. Ну и парашют вроде должен раскрыться!..
Черного цвета, такой специальный круглый часовой аппарат на левом запястье Бруно показывает набранную самолетом высоту: 3 километра 800 метров. С этой самой отметки и будем прыгать.
Бруно дает мне последние инструкции.
По его приказу я открываю скрипучую дверцу маленького самолета. Потом я сажусь на железный бортик самолета и свешиваю ноги вниз. Внизу, под моими по-детски болтающимися ногами, — где-то четыре километра холодного осеннего британского воздуха. Почти что над моей головой, упакованной в кожаный шлем и очки, отчаянно вибрирует крыло самолета. Крыло бьет дрожью от ветра: над английским графством Чешир, родиной кота, — нечаянная турбулентность. А нам с Бруно необходимо не только прыгнуть из этого нечеловеческого космоса, но еще и не сбиться с курса. То есть не улететь куда-нибудь в соседнее графство. Бруно обещает планировать, и я принимаю позу «Банан».
Поза «Банан» обозначает, что я теперь свободно болтаюсь в плотных потоках холодного воздуха. Я перебираю над облаками ногами, как жук, в то время как Бруно, пристегнутый ко мне сзади, сидит на бортике самолета, как на стуле.

Толчок. И мы выпадаем из самолета.
Первый километр прыжка вниз — это так называемое свободное падение, когда ваш парашют еще не раскрывается, он не должен.
Мы с Бруно беспрекословно, молча летим камнем вниз. Воздуха мне чертовски не хватает, его приходится буквально откусывать от ледяного пространства ртом. Не существует никакого страха, но идет борьба за жизнь, вернее, за какое-то сознание. Мои прозрачные очки мгновенно запотевают, но и сквозь проступившие стеклянные заморозки я успеваю заметить, что мы уже падаем через облака. Их много, они живут специальными созвездиями, дружественно сплетаясь или же враждуя друг с другом. Мои щеки, выступающие из шлема, покрываются нежным тонким дождем.
После того как открывается парашют, вы можете позволить себе посмотреть по сторонам. А земных сторон из этого самого ближнего космоса открывается математическое множество. И вы думаете в первую очередь о земной природе, ровно потому, что в этот момент наблюдаете ее буквально — с небесной высоты.
Вы отчего-то вспоминаете, что внизу, там, в черноземных газонах Чешира, клацают свирепыми челюстями герои детских стишков — кролики, пожиратели священной капусты. Где-то там внизу, на светлых пастбищах, трубят рыцарскую победу британские пони, и в знак лошадиного триумфа они вращают нечесаными хвостами. Там внизу вековые королевские дубы, упорные и устойчивые, как монархия, с тщательно выписанными кронами, равномерно, как на марше, поворачивают кудрявые, резные гривы к солнцу. Внизу, где-то там, на приближающейся метеором Земле, английские овцы, сакральные агрикультурные куклы, ловко прыгают, как в считалке для сна, через каменные заборчики. Внизу, где-то там, уже совсем недалеко, этих кукольных овечек, с черными, в локонах, бочками, с жирными беленькими гузками, стерегут миниатюрные английские овчарки — собаки породы корги. И среди них — где-то здесь, где-то там, на Земле, — бегают предки моего собственного пса корги. Его зовут так же, как и инструктора, который болтается сейчас сзади, — Бруно. Возможно, что среди всех инструкторов я выбрала Бруно из-за его имени: такой не подведет, как и настоящий тигровый корги. Но все пасторальные картины венчает невидимая фигура Чеширского кота: его рыжая издевательская улыбка, что обыкновенно растворяется в воздухе, теперь нарисована, словно смайлик, на размытой акварелью Земле.
Неспешно, в различных сентиментальных размышлениях о земной природе, вы буквально танцуете в воздухе, разворачиваясь то боком, то лицом, то подставляя условному английскому солнцу синюю трикотажную спинку. А ваши обмороженные щеки горят неистовым подвигом, будто вы — самый лучший участник «Битвы за Англию» и вас отметил перед королевой Черчилль.
Воздушное планирование — это, вне всяких сомнений, сорт отчаянного британского спорта или же вид акробатического танца. Бруно ювелирно регулирует наш парашют, направляя его в необходимые нашему смелому экипажу потоки воздуха. Вдвоем с инструктором мы составляем довольно странную танцевальную пару, которая никак не может разъединиться. Вместе мы перебираем ногами и раскрываем руки, будто мы две огромные суринамские лягушки. Вместе мы по-лебединому качаем головами, разглядывая Землю, которая становится все заметнее.
Вот мы пролетаем на территорией самой обычной британской тюрьмы, которая столь ослепительно хороша, что ее можно принять за старинный гранд-отель. Я вижу, что милые заключенные ответственно делают зарядку на лужайке. Потом мы поворачиваем в сторону сельского кладбища с его смертельным уютом и погребальной тишиной. Мы, словно проницательные британские детективы, парим над вросшей в дождливую почву деревней, с красными кирпичными домами-крепостями и с садами, полными пастельных осенних лепестков, где — кто же это знает наверняка? — спрятано орудие таинственного убийства.
Наконец, где-то метров за пятьсот до земного финиша, Бруно отдает следующий приказ — и мне необходимо группироваться! Я принимаю позу «Стул», пытаясь в воздухе обнять ноги руками. Скорость падения усиливается, Земля приближается, парашют мотает, кружит, мы с Бруно будто делаем фуэте.
Наконец мы падаем клубком в мокрую траву, и пять минут уходит на то, чтобы ощупать себя и выбраться из-под завалов парашюта.
Может ли человек летать, словно он свободная птица?
Человек достоин этого.

Статья Екатерины Истоминой опубликована в журнале "Русский пионер"N41
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".