Классный журнал

Танцы в «Мадонне»

16 октября 2013 14:35

Обозреватель «Ъ» и (что для нас много важнее) колумнист «РП» Екатерина Истомина уже знакомила читателей журнала со своим балетным прошлым. И вот продолжение танцевальной темы: молодая балерина выходит на публику. Причем на публику, далекую от классического балета.

На цирковой арене — комсомольский Волгодонск, в середине 1990-х годов утонувший в бандитской тати. «Мадонна» — вот такое литургическое имя носила главная городская точка, где собиралась на птичий огонек криминальная поросль. В «Мадонне» забивались свирепые стрелки, колыхались в вареве ростовские пельмени, крутились на яростных каблуках девушки, щелкали зубами черные пистолеты, мелькали, как в калейдоскопе, все известные человеческие грехи. Но в бандитской «Мадонне» не чувствовалось никакой человеческой грязи. Это было возвышенное, пронзительное и в чем-то невыносимо светлое место. В «Мадонне» было что-то из фильмов Феллини: жизнь быстро, торжественно, пышно, демонстративно теряла здесь смысл каждую секунду, но и герои заведения ничуть не жалели о предстоящих потерях. Просто до банального: циклическая русская жизнь была недорога им, то есть она шла по цене вареного пельменя, пули, пистолета, поклона алтарю.

В «Мадонне» было принято, чтобы девушки танцевали. Раздеваться, кстати, было совершенно не обязательно, а вот танцевать мужчины регулярно просили. Таков был рыцарский бандитский кодекс: любая появившаяся в «Мадонне» девушка должна была показать себя народу во всей пластической природе. Обычно танцевали кружком, по пять девушек вместе, а в центр кружка танцовщицы-любительницы ставили прямо на пол свои сумки — чтобы избежать возможной кражи личного имущества в пьяном карнавале. Вот так стоишь ты, дитя малое, стоишь-танцуешь, но и за своей сумкой все время приглядываешь, чтобы какая разукрашенная товарка в полутьме не перехватила ее.

Девичьи танцы в «Мадонне» не имели никакого сексуального назначения, никакой окрашенной инстинктом половой цели. Девичьи танцы были подвижной декорацией для мужских разговоров. Что-то вроде отряда полупустых водочных бутылок. Или горстки тлеющих сигаретных бычков. Танцуют, сельди в банке.

Но однажды мне пришлось танцевать в «Мадонне» соло. Криминальные коллеги по бандитскому оружию моего маленького мужа, позднее погибшего при неясных обстоятельствах, связанных с его огромными долгами, выяснили, что гостья-москвичка в прошлом — балерина. Про вообще «балерину» они понимали очень-очень условно, а балетное искусство связывали в основном с ГКЧП. Словом, московская балерина была для ростовских бандитов удивительным цирковым существом, лошадиной мордашкой в ослепительных перьях. Некоторые, однако, слышали, что балерина картошки не ест, да и водки не пьет, и эти жизненные обстоятельства вызывали самый искренний смех, поскольку такой балетный товарищ человеческому гусю не товарищ. Ну, она даже и не баба, чем она живет, зачем, как и как так?

Для женских танцев в «Мадонне» было выделено специальное место: темное квадратное полотнище между столов, на котором было легко поскользнуться. Под свист, которым двигали осипшие винно-водочные испарения, мне пришлось выйти на танцпол.

Сказать ли сейчас, как я тогда волновалась, взмахивая белыми замерзшими руками перед многими десятками горящих глаз? Наверное, так чувствовал себя самый одинокий, верно погибающий гладиатор на песчаной, усыпанной человеческими останками арене Колизея, когда бежать куда-либо уже можно только по трупам. Нет, волнения не было. Ведь артист не имеет на это права, и пусть ноги трясутся и голос дрожит, но волнения не должно быть. Впереди, в этих самых руках, — моя роль, моя партия, бинго. Отступать некуда, позади «Мулен Руж».

Музыка не имела для меня значения, так как точных танцевальных партитур в «Мадонне» для моего дебюта все равно бы никогда не отыскалось. К тому же искренне любимый мной «Владимирский централ, ветер северный. Этапом из Твери, зла немерено», великий гимн великой русской тюрьме, построенной по приказу Екатерины Великой, в те волгодонские года еще не был написан. Поэтому приходилось танцевать под внутренний ритм.

Как поется, горит и кружится планета, над нашей родиною дым: я стою на танцевальном пятачке «Мадонны», но совершенно одна. «Давай! Валяй! Танцуй!» Зрители были настроены благодушно.

Испанские народные танцы всегда хорошо давались мне: эти тройные и четвертные дроби с мгновенными четкими переборами, придуманные веера и кастаньеты, стержень-спина и гребень в высоком пучке. Венгерские народные танцы также были моей визитной карточкой: гордая вековая боль мадьяр, которые тонут в голубом Дунае под виолончели Брамса и скрипки Штрауса. Итальянская тарантелла, эта пляска-вино, танец-солнце, смелое сердце горячей Сицилии — с воображаемым деревянным тамбурином в руках. А вот и польская полька: такой свежий, милый танцевальный променад по романтическим пролескам и холмам в сопровождении звонких душистых нот, собранных на чувственную нитку стариком Шопеном. А там и танго Астора Пьяццоллы: на русский город Волгодонск уже падали черные витальные тени Ла Бокки, этого самого танцевального района Буэнос-Айреса, родины танго и черных кружевных колготок.

Понимали ли собравшиеся на свой регулярный вечерний отдых ростовские бандиты, что перед ними, в моем несчастном испуганном лице, бегут и танцуют многие народы мира? И эти народы могли бы бежать и танцевать бесконечно, но в «Мадонне» возникла очередная пьяная драка, и мой драгоценный балетный спектакль был смазан, скомкан, забыт, выброшен, как ненужная сломанная пуговица. Цирковой аттракцион: когда алтарь искусства вдруг развернулся ареной погибающего в кабаке гладиатора.

Статья Екатерины Истоминой "Танцы в "Мадонне" опубликована в журнале "Русский пионер" N 40.
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все