Классный журнал

Проигравший будет брит

27 августа 2013 15:06

Из этой колонки Андрея Бильжо, которую сам он позиционировал как «парикмахерские и другие истории», читатель узнает не только о том, как мода повлияла на развитие образа Андрея Бильжо, но и о том, как Андрей Бильжо повлиял на развитие моды. А это гораздо важнее.

Я до сих пор слежу за модой, но, конечно, не так, как в отрочестве и юности.

Подростком я пришивал к воротничку рубашки пуговицы, с помощью которых пришивал и сам воротничок. Чтобы стоял. Делал, так сказать, батничек. Эта страсть именно к таким рубашкам у меня сохранилась до сих пор. Школьные брюки я сам удлинял и расширял, снизу вставляя клинья, и таким образом превращал их в клеш. Брюки клеш — это уже в 14 лет — я даже заказывал у портного. Синие с фиолетовой подкладкой и с широким поясом на двух пуговицах.

А на первом курсе института мне одна девушка подарила свои брюки из красного вельвета, расклешенные и с гульфиком на молнии, но без клапана. Молнию, кстати, часто подшивали снизу к штанинам — красиво, блестит и низ штанины не мохрится. Экскурсовода именно в таких красных вельветовых брюках сотрудники архангельского КГБ искали на Соловках. Не нашли. Я отсиделся. И меня, к счастью, никто не выдал.

Отдельная мода была на катке. В Лужниках. Кучками там собирались хулиганы из разных районов. Все главные хулиганы были на фигурных коньках. Очень трогательно. Они были в брюках клеш, причем клеш был гигантский. С внешней клиновидной складкой, через которую проходили цепочки, а иногда даже лампочки, которые периодически мигали. Неотъемлемой частью наряда хулигана были меховая (мехом наружу) безрукавка и большие меховые (мехом наружу) варежки. На голове, точнее, на лбу лежала (именно лежала) кроличья шапка-ушанка. Чтобы шапка-ушанка не упала, такой товарищ ехал на фигурных коньках очень маленькими шажками с прямой спиной. Он как бы выгуливал свою кроличью шапку-ушанку, смотря по сторонам, какую бы девушку ему закадрить. А дальше уже с ней под ручку сделать один кружок вокруг Большой спортивной арены.

Вот вспомнил. Существовала еще локальная мода. В городе Советске Щекинского района местные мужики все как один ходили в кепках, связанных из мохера нежных пастельных цветов — розового, голубого, желтого, зеленого… Они напоминали конфеты («подушечки»), что продавались в магазинах на вес и без обертки. Верхняя часть головы у краснолицых пропитых мужиков как бы светилась и флюоресцировала из-за мохеровой волосистости. Этот ореол, к моему счастью и ужасу, еще и колебался на ветру.

Но главная мода все-таки заключалась не в одежде, а в прическе. Я же не всегда был бритоголовым. Кстати, меня нередко спрашивают, как часто я брею голову и как я это делаю. Отвечаю. Если настроение хорошее или хорошая погода — раз в два дня. Если настроение плохое или погода плохая — раз в четыре дня. А как? Мылю голову и бритвой как бы причесываюсь. То есть движения ровно такие же, как если бы в руках была расческа.

Мой внук любит трогать и мять мою лысину, приговаривая: «Лысяш ты мой, лысяш». А вот мой друг Игорь Свинаренко любит мою лысину гладить, когда лысина покрыта двухдневной щетиной. У него возникают некоторые ассоциации, о которых здесь мне писать не совсем ловко.

Ну так вот, челка у меня была до бровей, а височки с помощью мыльной воды я закручивал. И называлось это «завлекалочки». Потом «завлекалочки» превратились в густые, длинные и широкие бакенбарды и, как дополнение, усы, как у «Песняров». Усы я, кстати, никогда в течение жизни не сбривал. Менялась только их форма.

Военная кафедра в медицинском институте, где я учился, безжалостно уничтожала всю эту растительность на корню. Как-то подполковник Медведовский перед экзаменом дал мне всего 20 минут на то, чтобы я добежал до парикмахерской, «все убрал с лица, а то бакенбарды, как у Пушкина, усы, как у “Песняров”, а челка, как у этих, на букву “б”. И чтоб тут же вернулся на экзамен. Иначе!.. Время пошло!» Я несся как угорелый. Я ворвался в парикмахерскую, тяжело дыша, с безумными горящими глазами. Справедливости ради надо сказать, что вид у меня был действительно чудовищный. До сих пор без содрогания не могу смотреть на свои свадебные фотографии, где я именно такой, как описал меня товарищ подполковник.

Девушка-парикмахер даже не спросила, как меня постричь. Она просто сказала в пространство: мол, вот еще один с военной кафедры. Я вернулся ровно через 20 минут, мокрый как мышь, с прилипшими к лицу, шее и спине волосами, отчего вышеприведенное избитое сравнение с мокрой мышью становится более точным. А еще я беспрерывно чесался. «Ну вот, совсем другое дело, — сказал подполковник. — Ишь, моду завели!»

В Египте в середине 90-х уже с лысиной, но еще не радикальной, я пошел в местную парикмахерскую, чтобы голова и шея загорали. Я снял очки и что со мной делали, не очень видел. Чувствовал, но не видел. Стригли меня двое. Тонкими смуглыми ухоженными пальцами египтяне что-то делали с моими волосами на голове, усами и даже бровями. Один был главным, второй — его ассистентом.

Один конец нитки был в зубах главного, второй конец нитки он держал двумя пальцами. Нитка была натянута как струна. Мастер накручивал на эту нитку волоски моих густых сросшихся бровей и резким движением выдергивал их. Я молчал. Я не знал, как реагировать. Когда я надел очки, то увидел в зеркале идеал восточного мужчины. Сросшиеся густые брови превратились в тонкие аккуратные дуги («полумесяцем бровь»), густые залихвацки закрученные усы трансформировались в щеточку волос над верхней губой. Я был в шоке. Я как будто сошел с египетских рекламных плакатов. Или с индийских. Вылитый Радж Капур. Парикмахеры были очень довольны своей работой. Я был эталоном местной египетской моды. Только две недели отдыха впереди (все хоть чуть-чуть отрастет) и отсутствие рядом знакомых, кроме жены, которая меня с трудом узнала, но приняла, утешали меня.

Последнее посещение парикмахерской я запомнил хорошо. Это был очень модный салон. Попал я туда по блату. Цель у меня была одна — не хотелось лысому сидеть в очереди. В общем зале стригли и мужчин, и женщин. Разврат. Мне мыли голову, закинув ее назад, между двумя длинноволосыми, длинноногими и большегрудыми красавицами. Унижение. Потом каждый мой волос мастер стриг ножницами, испытывая к нему глубокое уважение. Казалось, он измерял каждый волос линейкой, оставляя ровно три миллиметра. Через полтора часа позора мне был выставлен счет. Денег мне не хватило. Стыд. Благо, парикмахер оказался моим поклонником и простил мне долг. Благородство.

Больше я в парикмахерскую не ходил. В ход пошла бритва.

И бритая голова вошла в моду.

Статья Андрея Бильжо "Проигравший будет брит" опубликована в журнале "Русский пионер" №39.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Читать все статьи автора.

Все статьи автора Читать все