Классный журнал

С детства мне твердят: надо уметь проигрывать. И постоянно требуют побед.
Научиться проигрывать, в принципе, не сложно. Точнее, делать вид, что умеешь, — легко. Но на самом деле каждое поражение незабываемо. Оно гложет. Под ложечкой сосет от невозможности изменить ситуацию. Но вместе с тем руки чешутся что-то сделать — что-то иррациональное, непредвиденное, никак не отвечающее твоему статусу человека, который умеет проигрывать.
Есть одно поражение, которое не дает мне покоя и по сей день. В конце девяностых я проиграл схватку за свою комнату в коммуналке на Тверском бульваре.
Не буду вдаваться в подробности — главное, что перед самым расселением, которое в девяностые было делом обычным, дом подожгли. Смысл поджога прост: так расселять пришлось бы в центре, а после пожара, по закону, — куда угодно. И не по договоренности, без торга, а по скупым параграфам Жилищного кодекса.
Дом еще горел, а заведующий управой Центрального округа уже раздавал смотровые в подъезде дома.
Но адвокат сообщил, что закон на нашей стороне, однако шансы пятьдесят на пятьдесят. Парадокс? Нет, диалектика. И тяжба не меньше года. И жить этот год придется где попало. То есть самим заботиться — если отказываемся от московской милости.
Дрогнул я и отступил.
Проиграл. Но затаил, конечно, обиду.
Так вот, совсем недавно рассказал я про этот случай Елизавете. Елизавета — женщина серьезная, финансист. Но до этого — фотомодель и жена итальянского миллионера. Многое в жизни повидала, если не все. Но в результате, как сказал, — финансист, отвечает за частные инвестиции в крупном московском банке. Так уж получилось, что пришел я однажды поменять пластиковую карточку — слово за слово, завязался разговор о портфельных инвестициях, а потом уж и сама дружба возникла. Елизавета ни за какими гарантиями моих вкладов не постояла. Короче говоря, я получил не только толкового и остроумного, после трехсот бурбона, собеседника, но и ценного инсайдера. Беседуя однажды о целесообразности ликвидных залогов, завели речь о недвижимости. Я и рассказал ей историю про пожар на Тверском — а кому я ее не рассказывал? Елизавета даже загрустила. Зашевелила своими чувственными губами — вычисляла нынешнюю залоговую стоимость и то, как эту стоимость сегодня можно было бы крутануть в трех портфелях: консервативном, умеренного риска и рискованном. У нее получилось тысяч двести долларов за полтора почему-то года.
— Ну а смысл, Лиза, в твоих расчетах? Жилплощади уже давно нет, а на месте трехсотметровой коммуналки стоит отдельная квартира, с мебелью от Версаче и стоимостью пять миллионов долларов. На что уповать? Шансов никаких.
Но надо знать Елизавету… А я ее как раз знал плохо — а она, оказывается, завелась. Неделю мы не виделись: то у меня кросс вечером запланирован, то у нее экст­ренные проводки с Кипра сбоят. А когда наконец увиделись, Лиза распахнула планшетник и ткнула пальцем в какие-то разноцветные прямоугольники.
— В общем, покрутила я тут твою проблему. — Елизавета кроме бурбона любит все: и красное вино, и белое, и порт­вейн, и вермут, и текилу, и еще много чего. Только водку не пьет — почти. Мало. В этот раз он пила самбуку, не разжигая. — Шансы есть. В Краснопресненской управе закрыта для публичного ознакомления экспертиза причин пожара. Точнее, есть резюме, но нет подробного объяснения, нет имен экспертов. За это можно зацепиться. Выиграем процесс — получишь или квартиру, или денежную компенсацию — думаю, триста тысяч, не меньше. Долларов, разумеется. Ну и я уже набросала каналы вложений этих средств. Через три года, если войны не будет, выйдешь на лимон, через пять — на пять. Думаю, особо эта жилплощадь не подорожает — сможешь вернуть. Вот так в двух словах.
Выслушал я Лизу со слезами на глазах, подлил ей самбуки и выдвинул свою версию.
— Елизавета, ты прекрасный человек и замечательный финансист, а такой, как у тебя, походки я вообще у людей не встречал. Но то, что ты сейчас предложила, мне кажется непривлекательным. Ты упустила пару важных аспектов. Во-первых, стоимость судебных издержек. Поднять твой проект — это надо иметь от восьмидесяти до ста тысяч долларов: адвокаты, сбор документов. К тому же процесс будет тянуться не меньше пяти лет. Во-вторых, мне нужно будет нанять охрану и переехать на новое место жительства, может быть, за рубеж. Тогда мне предстояло бороться только с Москвой, а сейчас у квартиры есть собственник, предполагаю, собственник небедный, амбициозный, ни перед чем, особенно передо мной, не остановится.
— Очкуешь, Колян? — Первая бутылка самбуки подошла к концу.
— Не исключено, Елизавета. Но дело в том, что гордость у меня есть, не сомневайся. Я предлагаю оптимизировать твой план, сделать его более реальным, привязать к конкретике. Понимаешь?
— Нет.
— Давай просто туда проникнем, а там посмотрим.
— Это трудно?
— Одному мне трудно, с тобой — просто.
План был такой. Я созвонился с риэлтером и сделал вид, что выполняю поручение подыскать подходящую квартиру некоему загадочному лицу. Загадочным лицом должна была выступить Елизавета. Она умела выступить человеком, который способен купить квартиру в центре Москвы. Я поговорил с Иваном Сергеевичем, который курировал продажу квартир в этом доме. Выяснилось, что посмотреть квартиру можно в четверг — прилетает хозяйка.
В четверг мы встретились с Лизой в кафе «Аист». Из похожей на хозяйственную сумки «Луи Виттон» выглядывала бутылка Ламбруско. Почувствовав мое напряжение, Лиза пояснила:
— Ну а что, там ведь стол есть? Отметим твое возвращение, промокнем агента — попробую у него детали выпытать: чья собственность, почему продается, где белые пятна? Не дрейфь, знаю, что делаю.
Конечно, это был трудный момент. Сквозь измененные до неузнаваемости интерьеры просачивалась, проступала коммуналка, где в лучшие времена жили тридцать семь человек; где в холле около столика с телефоном случались драки с топором; где по длинному коридору шла моя бабушка с кухни — она несла пирог с капустой, мой самый любимый. Я смотрел сквозь стены, сквозь перегородки, сквозь позолоченную мебель, и первый раз в жизни захотелось повернуть все вспять — коммуналку, помойку под окном, черный ход на сырую и холодную лестницу…
Но на самом деле мы сидели за журнальным столиком на территории бывшей комнаты Демидовых, и я знал почему: из их окна всегда был хороший вид на Тверской.
Елизавета надменно гоняла агента по бытовым вопросам: а кто внизу живет, кто сверху, какие тут магазины, есть ли гараж? Выяснилось, что вместо моей любимой помойки — разметка автостоянки, которая увеличивает стоимость квартиры на сто тысяч долларов. Здорово.
В дверь позвонили. Это хозяйка, объяснил агент, хотела с вами познакомиться. И пошел открывать. Я взглянул на Елизавету — слово «хозяйка» зажгло в ее глазах бойцовский огонь, она нервно похлопала бок «Луи Виттона», как бы передавая дополнительную игристость Ламбруско.
В комнату вошла женщина под сорок, и я почему-то подумал, что все пропало. На ее лице возникла дежурная улыбка, но вдруг взгляд хозяйки наполнился ужасом, и она уставилась на банкетку, где сидели мы с Лизой. Я улыбнулся в ответ и перевел взгляд на свою подругу. И сразу понял, в чем дело. Лиза смотрела с тем же ужасом на хозяйку. Но даже не это было самое главное. Это были две совершенно одинаковые женщины! По-разному одетые, с разной внешностью — но одинаковые. Дальше — как в короткометражном кино. Обе завизжали и бросились друг на друга с распахнутыми объятиями. «Лизка! Лерка! Сучка ты родная!» — Лексика одинаковых женщин не отличалась разнообразием. Мы с агентом вежливо ждали окончания ритуала. Девушки успокоились, я уступил место Валерии, они, не отпуская рук, плюхнулись на диванчик. Хозяйка, отирая слезы радости с загорелых щек, молвила:
— Ну ты даешь! Откуда у тебя бабки на такую квартиру?
— Лерка, пойдем-ка, покурим, — только и ответила моя напарница.
Во время паузы мы с Иваном Сергеевичем говорили о большом теннисе.
Женщины вернулись спокойные и веселые.
— Ваня, давай, иди домой или куда там — я сама с гостями разберусь. — Агент как будто ждал этой команды.
Пока не принесли заказ из «Пушкина», Лиза и Лера наперебой рассказали мне трогательную историю своей жизни в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Какой-то хороший контракт итальянского рекламного агентства. Купальники французского бренда, сшитые в Китае. Было, как я понял, весело. Именно в этой поездке девушки нашли себе мужей: Лиза — итальянца, а Лера все-таки русского, водочного короля. Ну и как результат — квартира на Тверском. Контрибуция после развода.
Да, это была веселая вечеринка. Я рассказывал и показывал, чем являлась квартира до победоносного ремонта. Девушки хохотали. Мы много танцевали, и вообще. Утром, воспользовавшись, как мне казалось, удобным случаем, я все-таки спросил Леру: «А ты знаешь, кто поджег наш дом?» Повисла пауза, и Лиза неожиданно жестко сообщила: «Я тебе потом все объясню».
Через день она действительно позвонила и сказала, что мы как финансовые партнеры расстаемся. Теперь она будет заниматься инвестициями своей подруги Валерии, что меня исключает — конфликт интересов.
Я, конечно, согласился, но повторил вопрос:
— Кто поджег?
— Само возгорелось. — Лиза ответила бодро и дала отбой.
Вот именно, подумал я, надо уметь проигрывать.
И еще подумал, что научился этому только сейчас, только что.
 

Повторим урок
 
Уметь падать важнее, чем уметь летать.
 

Один пожар равен двум переездам.
 

Выбирать управляющего своими финансами надо очень осторожно.
 

Никогда не поздно научиться проигрывать.


Статью Николая Фохта "Крах при Ламбруско" опубликована в журнале "Русский пионер" №36.

Читать все статьи автора.