Классный журнал

— Мама, Вита с тобой поговорить не может. Ты только не думай, что она антисемитка или пьяница. Она ведь не пьет без закуски.
— Сеня, что ты несешь? Как это не может? Что там у вас происходит?
Происходило следующее: моя университетская подруга Соня приехала в Москву на какой-то семинар. Соня просто физически не может делать меньше шести дел одновременно, поэтому она еще и Сеню прихватила, своего сына-первоклассника. «У Сени каникулы весенние», — напевала Соня, а отдуваться пришлось мне. «Витусик, ну всего три дня за ним присмотришь, ладно? А потом я сама», — и уехала повышать то ли культурный, то ли производственный уровень. Я с ужасом смотрела на ребенка. Ну не люблю я мальчиков такого возраста. Вроде бы не маленький уже, но ведь и не большой же. Сложно. Я сразу объявила Сене, что детей не люблю, поэтому ему придется три дня жить взрослой жизнью — без соплей, нытья и прочей ерунды. Ребенок смотрел на меня с восхищением. «И без дневного сна?» — с замиранием спросил он. «Возможно». Я-то сразу смекнула, что с таким активным ребенком лучше находиться за пределами квартиры: так проще. И мы пошли в ресторан на Останкинской телебашне есть мороженое. Сеня чувствовал ответственность. Его даже отсутствие мороженого совсем не расстроило. Он понимал, что дело тут совсем в другом, и с удовольствием запивал шоколадку боржоми. «Ну как тебе это удается?» — восхищенно щебетала Соня в 9 вечера, с умилением глядя на спящего сынка. «Песталоцци на втором курсе нужно было читать внимательно», — фырк­нула я и открыла первую бутылочку.
Утром Соня с трудом нарисовала себе глаза и все же поехала на семинар. Счастливица — там хоть вздремнуть можно. А от меня мальчик с замиранием ждал очередного педагогического подвига. Я собрала всю волю в кулак и повезла его в музей Советской армии. Пообещала накануне, а за базар нужно отвечать. После музея мы гуляли в парке. Не знаю, как мальчику, а мне кислород был жизненно необходим. Все было прекрасно, солнышко, и тут Сеню угораздило свалиться в пруд. Ну, не в ту часть пруда, где тонут, а в некое предпрудие, там всего лишь чуть выше колена жидкой грязи. Сеня сосредоточенно боролся за жизнь и барахтался молча, за что ему отдельное спасибо. Орущих детей я не выношу просто физически. Его стоическое молчание помогло мне извлечь его достаточно быстро, но он все равно был насквозь пропитан коллоидом из остатков зимней грязи. Я тоже выглядела прекрасно. Мое любимое пальто цвета пожилой свиньи как раз эту свинью и напоминало. Мы хохотали от ужаса, а прохожие смотрели на нас с удивлением.
Скорее всего, ничего, кроме смеха, мы и у редких машин, проезжавших днем по улице Советской армии, не вызывали. Никто не останавливался. Сеня хоть и держался молодцом, но уже явно дрожал, и мы побежали к моему приятелю, фотографу Тимохе, который жил на Трифоновской. К счастью, он оказался дома. Ребенка засунули в горячий душ, напоили горячим чаем и уложили спать. И тут меня накрыло. Я же чуть мальчика не утопила. Чужого. Тоже мне, отличник народного образования. Тимофей тут же предложил мне водки выпить для снятия стресса. Нет, говорю, не буду я с тобой водку пить. У тебя ведь закуски нет никакой. Вон ребенку последнее яблоко отдали и кусок сыра. Его еврейскую бабушку кондратий хватит, когда она узнает, чем внучек в Москве питался. При словах «еврейская бабушка» Тимофей вскочил. «Есть у меня закуска, — говорит. — Я же забыл совсем, мне евреи мацу подарили». И вытаскивает большущую коробку из шкафа, с красивыми надписями — на иврите, видимо.

Каким образом Тимофей, получуваш-полубелорус, устроился работать фотографом в синагогу в Марьиной Роще, я не знаю. Но продержался он там долго, снимал много событий всяких, евреи его любили, платили исправно и даже подарили кипу. Вот он кипу напялил, выложил мацу на тарелку и достал из холодильника полбутылки водки. Я все еще сомневалась. Что за странная еврейская тема преследует меня сегодня? Я только что чуть не нанесла непоправимый вред милому умному еврейскому ребенку, а тут мне еще и водку предлагают мацой закусывать. Не будет ли это расценено как антисемитская выходка? Но Тимоха меня успокоил, уверил, что евреи сами так делают — ну, не в смысле топят детей, а в смысле мацой закусывают, — обещал даже фотографии предъявить в случае необходимости. Логика у Тимохи была железная: если поверх мацы не положить кусок докторской колбасы, тогда это не антисемитизм. А колбасы-то, собственно, и не было. Мы выпили. И закусили. Маца была волшебная. Свежайшая. Вкусная такая. А водка хоть и была так себе, но быстро закончилась, и мы пошли за добавкой. В магазине я увидела сок для детей, автоматически положила его в тележку, и тут меня опять ужас охватил. Здравствуй, Сэлинджер! Лапа-растяпа, блин. Я же ребенка одного дома оставила. А вдруг он проснулся? А там розетки, плита газовая, спички, черт возьми. Даже Тимофея напугала. Схватили мы пакетик сока и бутылку водки — и бегом обратно. Закуской решили пренебречь. Мальчик, конечно же, спал. Мы продолжили. На полдник Сеня тоже получил мацу и яблочный сок. Вечером приехала за нами Соня. Привезла продуктов и еще водочки. Накормила всех, как настоящая еврейская мама, и даже не ругалась. Ну, почти.
В этом году Сеня заканчивает школу. Приедет в «Плешку» поступать. У меня поживет первое время. Как резонно Соня заметила: «Раз тебя Вита в первом классе не утопила, значит, и сейчас потерпит».

Статья Виты Буйвид "Сеня. Водка. Маца" опубликовала в журнале "Русский пионер" №36.

Читать все статьи автора.