Классный журнал

Орлов (Орлуша)
Разговор в поезде
19 апреля 2013 16:34
Не было еще такой темы, которая застала бы врасплох поэта Андрея Орлова (Орлушу). На всякую тему поэт откликается строкой. Замыслив тему этого номера, мы немножко нервничали: откликнется ли поэт? Найдет ли нужные слова? А он откликнулся. Он нашел.

Вокзальной помахав толпе,
Желая в Крым попасть скорее,
Я ехал в поезде. Купе
Заговорило о евреях.
В купе, как в суповой набор,
Входили все ингредиенты,
Чтоб завязался разговор.
Начнём с меня, тогда студента:
В башке патлатой — ерунда,
На «Супер Райфл» две заплатки,
Я рвался мыслями туда,
Где, загорелы, как мулатки,
Лежат, доступны не по-детски,
Девицы, скажем, из Донецка.
Но это в мыслях, а пока
Мои попутчики слегка
К мечтаньям не располагали:
Одна, назвавшись «просто Валя»,
Открыла поездной хлеб-соль,
Добавила: «Служу в Мосторге»
(Что подтверждала пергидроль
Белее, чем покойник в морге).
Куриный трупик в «Комсомолке»,
Две банки собственной засолки,
Оттуда огурцы по-русски
Кричали громко: «Мы — закуски!»,
И, их как будто услыхавши,
Мужчина, чуть не опоздавший,
Ответил: «Юрий Перельштейн.
Рекомендую, вот портвейн!»
И извлеклись из «дипломата»
Три мне любезных «Айгешата».
Хозяин чуб откинул ловко,
Сказал: «Ну всё, командировка!» —
И в тот же миг со словом «опа!»
Умело в пробку врезал штопор.
— Простите, Юрий, я не пью… —
Торговля молвила несмело.
— А я вам много и не лью! —
Он разливал уже умело
Почти под самый окоём,
И подстаканники с Кремлём
Звенели, явно не скучая,
Что нынче не дождутся чая.
— Степан Иванович Синичкин. —
Купе четвёртый пассажир
Извлек варёные яички
И колбасу, в которой жир
Объёмом пересилил мясо,
Как часто было в тех колбасах,
Что, извиняйте, дорогие,
Не вызывают ностальгии.
— Я — по путёвке профсоюза! —
Синичкин гордо произнёс,
Удобно разместивши пузо. —
Заводом «Северный Насос»
Направлен в как её… Алушту!
Работник лучший потому что,
Ударник, кстати, комтруда,
Синичкин — то, Иван — туда,
Лауреат квартальных премий…
— Ну, о работе тут не время, —
Раздался голос Перельштейна,
И мы, почти уже семейно,
Стаканы сдвинули без тоста
И выпили легко и просто
Под стук несущих нас колёс.
В окне мелькнул изгибом плёс,
И солнечных лучей усы
Природу средней полосы
Сквозь в тучах дырки освещали.
Колёса между тем стучали.
…Росла бутылок батарея
Пустых, составленных под стол,
И почему-то о евреях
Вдруг разговор у нас зашёл.
Я об заклад не буду биться,
Но начал, кажется, Синицын.
Верней, Синичкин, тут я вру.
Сказав: «Вот, скажем, я умру,
Мне крест поставят, тут понятно…
А вот еврею? Вероятно,
Лежать придётся без креста,
Ведь вы же продали Христа,
А это — не по-христиански!»
Еврей поддакнул хулигански:
— Да мы вообще его убили!
— И что вам ставить на могиле?
— Ну что ты, дед, такой унылый? —
Ответил Перельштейн. — Могилы…
Вот, затянул «за упокой»…
Но, кстати, мой ответ такой:
Там, где лежит еврей, всегда —
Или почти — видна звезда
С шестью, естественно, концами,
Хотя, как все мы знаем с вами,
На нашей родине, конечно,
Все звёздочки пятиконечны —
И для могил, и для знамён.
А эти звёзды, кстати, — он
Вдруг шёпотом сказал по-детски,
Каким пугают по ночам, —
Украсили наш герб советский
Назло врагам и палачам,
Конечно, после обрезанья
Шестого, так сказать, конца!
На Вале не было лица,
Она, застыв от удивленья,
Ему поверив на мгновенье,
Вдруг прошептала: «Быть беде.
Еврейский заговор везде.
У нас, в девятом магазине,
Еврей, простите, на грузине,
А как, простите, недостача,
То русские страдают, значит?
Они “люлей” за всё получат,
Их “по партийной” нахлобучат
И предадут публичной порке…
А ваши жёны ходят в норке!»
— Ну, предположим, «наши» жёны
Совсем не в шубы наряжёны,
А так же, как и кое-кто,
В простое зимнее пальто,
Хотя работать я умею
И справил сапоги к зиме ей.
— Ты, видно, парень работящий, —
Синичкин в тему встрял с улыбкой, —
Вон, вижу, пьющий и курящий,
А так — у вас любой со скрипкой,
А то и с шахматной доской,
Работать любите башкой,
А не как русские — руками.
Скажи мне правду, между вами
Ведь есть же тайный уговор
С каких уже не помню пор —
Своих тянуть, своих держаться,
А если в долг попросят — жаться
И говорить, что денег нет.
Каков еврейский твой ответ?
— Ответ мой прост, как пива ящик:
Я, дед, еврей не настоящий,
Я, дед, казак, при этом — с Дона,
Отец — еврей, в него, гондона,
Влюбилась мамка. Агроном!
А он ввинтил в неё геном,
Как нынче говорит наука,
И был таков в Хабаровск, сука.
А мне, пока я в пузе рос,
Оставил только этот нос,
Ещё — фамилию чудную,
И я — а вырос на Дону я —
Вбегал частенько, плача, в дом,
Как только назовут жидом,
От издевательства зверея.
Тогда я не любил евреев
И к ним себя не причислял,
Обидчиков подальше слал
И маленьким мечтал в кровати,
Что вырасту, что встречу батю,
И как начну его ломать
За то, что он оставил мать! —
Казак еврейский разъярился…
— По крайней мере, он женился, —
Его прервала «просто Валя», —
Да вы бы, Юрий, наливали,
Не стоит память бередить
И нервам памятью вредить. —
Потом Синичкину: — Вы злой!
Мужчина вроде пожилой,
А вон, поди ж ему, куда ты!
Во всём евреи виноваты!
— А я чего? А я молчу.
Я, может, правду знать хочу.
Обидчивые стали, ишь.
Когда с живым поговоришь?
Их нет знакомых у меня,
А здесь мы вроде как родня.
И что я тут сказал такого?
Ты, Перельштейн, мужик толковый.
И что, что был отец евреем?
Зато ты думаешь скорее.
Начальник, вижу, при портфеле,
Чего грустить на самом деле?
Ты зла не держишь? Молодец!
А тот? Какой ни есть — отец,
Ещё, видать, красавцем был он,
Коль мать такого полюбила.
А русских — мало, что, уродов?
Давай за дружбу всех народов!
А как отца зовут?
— Наум.
— Ну что, за нос его и ум!
А то бы был сейчас Иваном…
Мы громко чокнулись. Стаканы
Дрожали, понимая чётко,
Что скоро в них нальётся водка
Из поездного ресторана,
Что разговор зайдёт пространный
Про горемычный наш народ,
Потом о трудной женской доле,
Потом — о том, что Брежнев болен,
А вот Андропов — молодой,
Потом о том, что я худой,
Как все зубрящие студенты,
А я скажу интеллигентно,
Что я пойду перекурить,
Ведь про учёбу говорить
Порядком дома надоело.
Уйду. И постучусь несмело
В купе девятое, в котором
Поинтересней разговоры,
Где шесть девчонок в мини-юбках
Сидят, смешно раскрывши губки,
Одна играет на гитаре,
Смеётся глаз под чёлкой карий,
И будет голос вологодский
Петь песню. Это будет Бродский,
Но я об этом знать не буду,
Впуская теплую простуду
Понятно-непонятных слов,
А после буду спать без снов
Под простынёй в трусах семейных
Под храп геройский Перельштейна
И знать не буду, что не скоро
Припомню наши разговоры,
Слова, что и не снились Далю,
Синичкина и «просто Валю».
Статью Андрея Орлова (Орлуши) «Разговор в поезде» можно прочитать в журнале "Русский пионер" №36.
- Все статьи автора Читать все
-
-
09.07.2020Поэт Орлуша, мудрости вместилище, расскажет вам про русское чистилище 1
-
15.10.2018Не доживают до пенсии гении 0
-
19.03.2018История банальна и проста: поэт Орлуша соблазнил мента 2
-
15.02.2018Timespotting (наблюдения за часами и временем) 1
-
15.12.2017Снегописание от Орлуши 4
-
14.11.2017Timespotting (наблюдения за часами и временем) 2
-
22.05.2017Радио Fantomas 1
-
22.12.2016Поэт Орлуша, трезвый, не по пьянке раскроет все гостайны по нефтянке 0
-
15.10.2016Поэт Орлуша просто, без патетики, расскажет вам про детские секретики 0
-
22.08.2016Спортивные споры 1
-
19.08.2016На трибунах становится тише 1
-
18.08.2016Какого цвета Рио? 1
-
0
28396
Оставить комментарий
Комментарии (0)
-
Пока никто не написал
- Честное пионерское
-
-
Андрей
Колесников502Февраль. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 5562Доброта. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 7551Коллекционер. Анонс номера от главного редактора -
Полина
Кизилова8459Литературный загород -
Андрей
Колесников12002Атом. Будущее. Анонс номера от главного редактора
-
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям