Классный журнал

Где родился — там и пригодился? Нет, это точно не про меня. Какая польза от меня городу чугуна и стали, советской Сицилии, Днепру при тихой погоде и редким птицам? Никакой. Вот я и сбежала. Теперь у меня есть не только родина-мать, но и родина-отец и даже родина-сестра. Потому что от родины-отца я тоже сбежала. Родина-мать самая терпеливая, конечно: все прощает, всегда готова принять и особенно накормить. Все время робко так обратно заманивает.
Года три назад в Фейсбуке меня решил добавить в друзья странный мужчина. Точнее, мужчина абсолютно нормальный, что странно. В костюме, галстуке, по виду — ровесник, и фамилия на «о» заканчивается. Вспомнить я его не могла. Вряд ли у меня с ним был мимолетный роман в юности. Может быть, учились вместе? Ну-ка, где тут у нас информация? Опа, мэр Днепропетровска. Ну ты, родина-мать, даешь. Присматриваешь за мной издалека, заботишься. Ну кто же от такого друга откажется? Беру.
В прошлом году еще серьезнее подкат. Выставку предложили в Днепропетровском художественном музее. Что же мне, репатриироваться теперь? Если и дальше так пойдет, мне еще и бюст предложат. На родине героя. Не устояла я, засобиралась, поехала. Это же все равно что предложение в Музей Гуггенхайма получить. При наличии нью-йоркской прописки, разумеется.
Вышла из самолета, и накрыло меня. Дежавю. «Вже було» по-украински. Огромная площадь перед зданием аэропорта. Пустая. Туман. Пастораль практически. Тридцать лет назад в такой же туман я стояла на этом же месте и очень боялась, что рейс в Ленинград отменят. И вдруг очень громко из-за плеча это ужасное: «Ну шо, деушка, куда поедем?» Никуда не поедем, я сестру жду. «Тю», — и испарился. Сестра выплыла из тумана. Победоносно затолкала меня в маршрутку. А там белый лебедь на пруду орет на всю громкость и местные жители. Я скукожилась и опять очень захотела сбежать от родины-матери к родине — другому родственнику. Любому. Ну как тут сбежишь? У меня с собой полный чемодан контрабандно вывезенных произведений, муж сестры уже подрамники привез из мастерской и собственноручно их укрепил металлическим уголком, родители ждут к ужину. Музей государственный опять же.
Приехали к родителям. Всем подарки. Отцу — бонус. Журнал наш с моей заметкой про банановый ликер. Не извиняться же в таком возрасте за детские шалости, разве что так, в виде статьи в солидном издании (см. №6 за 2012 год). Пока накрывали на стол, отец почитывал, потом молча в сторону отложил. Я все же не выдержала, и перед десертом поинтересовалась — как, мол? Отец развел руки со словами: «Видишь ли, детка, я сейчас серьезно увлечен Толстым». Ну вот, не послушала сестру. Она же предупреждала меня, что все чувство юмора в нашей семье досталось мне одной и отцу не понравится. Ну, это я тоже проходила. Еще после традиционного школьного сочинения «Как я провел лето». Мне еще тогда говорил отец, что не все писатели делают из родственников идиотов. Странно, зачем ему тогда Толстой...
Утром я пересекала Днепр на такси. Правда, на грузовом. По Старому мосту. Подрамники громыхали. Металлические уголки кстати пришлись, укрепили и украсили. На века. У водителя истошно орал белый лебедь. Господи, что я здесь делаю? Пожалуйста, заткните вашего лебедя. Это же невозможно слушать. Водитель кивнул с пониманием и врубил Верку Сердючку.
В музее было хорошо. В музее было прохладно. Точнее, совсем не топили. Отапливался только второй этаж, на котором оказались импрессионисты из нормандских музеев. Вот это соседство! По этому поводу охрана музея была усилена и все сотрудники были задействованы. В конце концов появились рабочие и бодро взялись за развеску моих работ. То, что у них оказался электронный уровень, меня совсем не впечатлило, хотя они постоянно рекламировали этот гаджет, а вот то, что рабочие обращались друг к другу на «вы» и по имени-отчеству, меня потрясло значительно больше. Неужели привычку разговаривать со всеми на «вы», так раздражающую москвичей, я впитала с молоком родины-матери, а не из Питера привезла, от родины-отца?
Выставка была готова, а я погрузилась в очередное дежавю. Домой ни под каким видом не хотелось. И я пошла пешком. Через весь город. С простой целью: раскопать хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания и подавить неуемное желание бросить все и уехать на любом виде транспорта в любую точку мира, и чем дальше — тем лучше. Ностальгия упорно не наступала, только злорадное счастье оттого, что я здесь не живу. И жалость. К городу, пусть и не любимому, но когда-то прекрасному. Мозгами-то я это понимаю, просто душа не лежит. Как же он был красив, когда позиционировался родиной генсека и третьим городом страны! Шедевры архитектуры семидесятых моя дочь недавно обнаружила на арт-форуме в Вене и радостно звонила бабушке рассказать, как рассчитанная ею конструкция украшает Венскую выставку. Сейчас бы этот летний театр австрийцам тоже понравился, но уже как пример тарковщины в жизни: потертые фактуры годами не крашенных стен и обвалившиеся детали завораживали не меньше, чем фотография новехонького объекта. И опять этот лебедь! Ну сколько можно? И почему так много заброшенных зданий с выбитыми стеклами? Многоэтажных, прямо в центре? Разве здесь были военные действия? Был теракт недавно, взрывчатка в урнах. Но не может быть такой результат. Нужно родственников спросить. Или друзей. Или массажистку. Черт, я же на массаж опаздываю.
Вот массажа такого нигде не делают. Знаменитый ломи-ломи массаж по сравнению с этим — жалкое поглаживание. Этот массаж примирил меня и с городом, и с родственниками, и с выставкой, и со всей окружающей действительностью. Даже с маршруткой и белым лебедем. Я даже отменила версию инкогнито и поехала в гости к друзьям. И началось очередное «вже було». По большому счету, ничего и никто не изменился. Совершенно очевидно, я все это уже говорила, и видела, и слышала, и спор этот уже был, и Катя уже скрывала, что не умеет готовить, и делала вид, что сама приготовила ужин. А ее муж по-прежнему скрывал, что готовит в семье он. А Верочка по-прежнему с головой в литературе и рукоделии, но никак не может закончить ремонт и найти заварку. А Танька...
Домой я попала уже за полночь, конечно же, не очень трезвая, и полезла в Фейсбук оповестить нормальных и виртуальных друзей о выставке. А там он — мэр. Дорогой Иван Иванович, как я рада, что вы решили со мной дружить. И как я рада, что мы можем познакомиться лично на открытии моей замечательной выставки в вашем прекрасном музее, и тогда я смогу вам лично рассказать, как ужасно ехать по Старому мосту, познакомлю вас с моими друзьями — вашим электоратом, может быть, вы отдадите мне мой любимый ресторан «Маяк» под арт-центр — он же все равно заколочен фанерой, хоть и шедевр архитектуры, а я вам там буду международные арт-проекты устраивать, и да, пожалуйста, запретите белого лебедя. Ну что вам стоит?
На открытии выставки я со смехом рассказывала своему другу Сереге, до которого так и не добралась накануне, о своем письме мэру. Мы весело представляли, что бы еще такое могло оказаться в этом письме, если бы я еще и с Серегой выпила. И вдруг все присутствующие как-то и притихли. В зал вошел высокий плотный мужик в светлом костюме, его сопровождали два еще более плотных, но костюмы были темные. Тройка обошла зал по периметру, и вдруг мой друг Серега подошел к светлому, они пожали друг другу руки и перекинулись парой слов.
Кто это был, Сережа? Это депутат, мы с ним в институте учились. Его мэр прислал, сам не смог.
Вот теперь жду: ресторан «Маяк» на берегу Днепра под арт-центр, бюст, ремонт Старого моста… Что там я еще просила? Вечером, отмечая событие в ресторане с близким местным жителям названием «Мафия», я существенно расширила этот список. Но отправлять пока не стала. Нужно ведь и совесть иметь.
Да, и по пути в аэропорт белого лебедя в такси уже не было.