Классный журнал

Владимир
Чуров

России верные сыны

С детских лет и по сию пору среди любимейших книг чту роман Льва Вениаминовича Никулина «России верные сыны», смоленского издания 1961 года, с русскими гренадерами на обложке, идущими в атаку с примкнутыми штыками под барабанный бой. Рисовал обложку смоленский же художник, фронтовик Владимир Иосифович Ружо. С этой превосходной книги началось мое увлечение военною историею Родины и ее немирных соседей.

Задолго до вышедшего на экраны в 2002 году звездного — с Кристианом Клавье, Жераром Депардье, Изабеллой Росселини, Джоном Малковичем — сериала Ива Симоно «Наполеон» по роману Макса Галло услышал я со страниц романа знаменитую роковую реплику Буонапартия в Дрездене, брошенную, как перчатка, в лицо посланнику императора Австрии графу Меттерниху «в малахитовом зале дворца саксонских королей» и фактически завершившую перемирие 1813 года. На странице 86:

«Казалось, все стихло за дверями, но когда господин Вессад почти успокоился, раздался грохот, разбилось что-то стеклянное и послышался крик:

— Тогда — война!..

Спустя минуту из дверей вышел человек, бледный, с напуд­ренными волосами. Маленькая голова с выдвинутой вперед челюс­тью придавала нечто змеиное его облику. На богатом, расшитом золотом мундире сверкали бриллианты нашейного ордена. Генерал, только что закрывший дверь, пошел ему навстречу и взял об руку. И господин Вессад (он не был так глух, когда это было нужно) услышал, как этот человек сказал генералу: “Клянусь вам, он потерял рассудок…”

Господин Вессад снова повернулся к Мерие; губы старика зашевелились, он посмотрел в сторону человека, которого увел под руку генерал.

— Князь Меттерних… — скорее прочел по губам, чем услышал, Вессад».

Описывая эту сцену, Никулин, очевидно, пользовался цветной репродукцией известного портрета Меттерниха кисти Томаса Лоуренса, относящегося ко времени между 1821 и 1825 годами. Клеменс Венцель Непомук Лотар фон Меттерних-Виннебург цу Бейлштейн изображен в действительно богато расшитом золотом мундире канцлера двора и государственного канцлера Австрийской империи, коим он стал 13/25 мая 1821 года. Носившийся на шее на золотой цепи или, в менее торжественных случаях, на красной ленте австрийский орден Золотого Руна Меттерних получил еще в 1810 году к бракосочетанию Наполеона с дочерью Франца Iэрцгерцогиней Марией Луизой, но бриллиантовые знаки к нему — позднее. Несколько выше знака Золотого Руна вокруг белого галстука на шее повязана желто-черно-желтая лента с гражданским Большим Золотым Крестом Почета 1813/14 — чрезвычайно редкая австрийская награда за войну 1813—1814 годов, врученная единственно Меттерниху 20 сентября 1814 года. Через правое плечо надета малиновая с двумя темно-зелеными полосами по краям лента Королевского венгерского ордена Святого Стефана степени Большого Креста с бриллиантами. На левой стороне мундира нашиты звезды ордена Святого Стефана, французского королевского ордена Святого Духа и высшего русского ордена Святого Андрея Первозванного. Кроме Андрея Первозванного Меттерних награжден был русскими орденами Святого Александра Невского и Святой Анны 1-й степени. Во время дрезденской аудиенции у Наполеона 14/26 июня 1813 года Меттерних титуловался графом. Император Франц Iвозвел его в княжеское достоинство только после победы союзников при Лейпциге — 9/21 октября 1813 года.

Но, конечно, Меттерних в то нестрогое время мог гордиться иною наградою — любовью красивых женщин, среди которых следует назвать жену маршала Иоахима Мюрата Каролину Бонапарт, беспутную жену генерала от инфантерии Петра Ивановича Багратиона Екатерину Павловну Скавронскую, родившую Меттерниху дочь Клементину, и внучку недоброй памяти фаворита Императ­рицы Анны Иоанновны Эрнста Бирона герцогиню Вильгельмину Саган.

Из романа «России верные сыны» узнал я подробности зарубежного похода нашей армии в 1813 и 1814 годах, завершившегося 19 марта 1814 года блистательным въездом Императора Александ­ра Iв Париж через ворота Сен-Мартен со свитою, состоявшей из тысячи генералов и офицеров союзных армий, среди коих были и принцы королевской крови. Лауреат Сталинской премии IIIстепени 1952 года (именно за этот роман) в СССР Никулин писал об Императоре: «Он был статен, прекрасно сидел на коне и всегда выглядел наряднее государей-союзников».

Параграф 1-й: атака лейб-казаков в 1813 году

Вот довольно точная картина, пожалуй, самого известного эпизода первого дня (4 октября 1813 года) «Битвы народов» — четырехдневного, победного для нас, Лейпцигского сражения — атаки 80 или 100 эскадронов конницы Мюрата во главе с кирасирской дивизией генерала Бордесуля на состоявший из русских и прусских войск центр Богемской армии. Происходило это к югу от города между двух дорог. Французская кавалерия в 10 тысяч всадников построилась между деревнями Вахау и Либертвольквитц и всей массой обрушилась на русский 2-й пехотный корпус генерал-майора принца Евгения Вюртембергского; прорвав его центр, латники оттеснили к болоту не успевшую развернуться гвардейскую легкую кавалерийскую дивизию под командованием генерал-лейтенанта Ивана Георгиевича Шевича. Шевич был убит ядром. Французская кавалерия почти достигла деревни Гюлденгосса, именуемой в наших книгах просто Госсой, и подножия холма.

В историческом романе Льва Никулина на страницах 268 и 269:

«— Неприятель сосредотачивает все силы у Вахау, — докладывал Раевский, — сейчас ждем его атаки…

— Кавалерия? — стараясь говорить спокойно, перебил Александр и показал перчаткой на темное, поблескивающее металлом пятно впереди.

— Кирасиры! Сейчас нас атакуют.

Барклай в зрительную трубу видел выезжавших из рощи русских гусар. Они выезжали по три справа, и он побледнел от ярости, — сейчас эти тонкие линии будут прорваны сплошной массой тяжелой французской кавалерии.

Александр оглянулся, — глубокий овраг лежал позади. Он подумал о том, что, смяв гусар, кирасиры налетят на них и они тоже могут быть смяты и опрокинуты в овраг. Но Барклай видел, что вдоль оврага красной каемкой алели мундиры конвоя лейб-казаков. Он махнул платком лейб-казакам, и девять сотен лучшей в мире кавалерии бросились навстречу кирасирам.

— Ожидаю артиллерии, — глухим и усталым голосом сказал Барклай. — Я отдал приказ генералу Сухозанету, чтобы все резервные батареи на рысях шли к Госсе.

— Тогда — ура! — воскликнул Раевский.

— Гвардейскому корпусу приказано вас поддержать, — тем же глуховатым голосом продолжал Барклай и поглядел на Александ­ра: — Ваше величество, благоволите отъехать шагов на двадцать.

Александр отъехал на двадцать шагов, — этим он хотел показать, что здесь хозяин главнокомандующий, Барклай, и что не будь приказа, он бы остался на месте. Отъехав, он поглядел в зрительную трубу на атаку лейб-казаков.

— Они сосредоточены у Вахау, мы — у Госсы. Кому прежде подоспеют резервы — тот победит, — сказал Александр, обернулся назад и встретил искательный взгляд Волконского. — Спросите у Михаила Богдановича: где же резервная артиллерия?

Но прежде чем Волконский устремился к Барклаю, неслыханный грохот орудий потряс небо и землю. Орудия русских резервных батарей открыли огонь по неприятелю…»

Сравним описание из романа с рассказом участника Лейпцигского боя, казачьего генерал-лейтенанта Емельяна Антоновича Конькова, воспроизведенный по памяти генерал-лейтенантом Мит­рофаном Ильичом Грековым и отпечатанный в 1913 году в Санкт-Петербурге в типографии П. Усова:

«Эта атака настолько была стремительна, что наши три линии были сломаны, а затем оставалась еще одна линия и затем беззащитный Император. Сбоку и немного сзади стоял наш лейб-казачий дивизион, пятисотного состава, который был и в конвое Императора. Командовал этим дивизионом полковник Ефремов. У нас трепетали сердца, когда мы следили за этой бешеной атакой. То мы жалели своих солдат, а в особенности боялись за нашего обожаемого Императора, который стоял бледный, следя в подзорную трубку за боем.

Вдруг он повернулся вполоборота к графу Орлову-Денисову и, указывая рукою по направлению боя, громко произнес: “Казаки, остановите!”

Граф Орлов-Денисов немедленно же подскакал к нам и буквально передал царские слова.

Полковник Ефремов выскочил перед дивизион, перекрес­тился большим крестом и, обращаясь к казакам, крикнул: “Братцы, умремте, а дальше не допустим!”

Дивизион за ним двинулся рысью, размыкаясь в лаву, и на ходу брали на перевес пики…

…Перестраиваясь в лаву, мы перешли топкий ручей рысью и, выбежавши на возвышенность, очутились против самого уже атакующего.

Неожиданным нашим появлением на фланге неприятель настолько был озадачен, что как будто на минуту приостановился и заволновался, как вода в корыте.

А мы со страшным диким гиком уже неслись на него.

В этот момент на нашем левом фланге открыла огонь наша артиллерия, поражая неприятеля в правый его фланг; он не выдержал, дрогнул и повернул назад. <…> Когда французы дрогнули, смешались и повернули назад, то тогда мы их так кололи, что за одним другой подыхал…

…Мы возвращались буквально растерзанные: кто без кивера, кто в разорванном мундире, и окровавленные лица и руки, но на лице каждого можно было прочесть, что честно исполнил свой долг присяги.

Ефремов ехал без кивера, который у него был сбит в бою. А когда стали подъезжать к Государю, то Император громко произнес: “Ефремов, ко мне!”

А когда Ефремов подскакал, то Государь своеручно на него надел Св. Георгия 3-й ст. и поцеловал».

Славный казак Иван Ефремович Ефремов родился в 1774 году в станице Гугнинской земли Войска Донского и там же скончал живот свой в 1843 годе, прожив без малого 69 лет. Сиротою вступив в службу вместо сына своего воспитателя 1 января 1792 года в Лейб-Придворную казачью команду, оставался лейб-казаком во все время, достигнув в 1816 годе чина генерал-майора. Полком командовал с 1827 по 1833 год (с 1829 года находился в бессрочном отпуске с производством в генерал-лейтенанты, но командиром полка числился). На знаменитом портрете из эмигрантского Музея Лейб-гвардии Казачьего полка в Париже изображен в алой куртке с серебряным офицерским поясом, серебряными двойными «катушками» на стоячем воротнике, серебряными генеральскими чешуйчатыми эполетами кавалерийского образца с двумя коваными золотыми звездочками генерал-майора. На куртке шейные кресты орденов Святого Георгия 3-й степени, Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 3-й степени; серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года» на Андреевской ленте, выдававшаяся строевым чинам, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года; темно-бронзовая аналогичная медаль на Владимирской ленте, положенная старшим в дворянском роду; прусский орден Красного Орла 3-й степени. Иван Ефремович стрижен по-казацки «в скобку», казацкие же усы достигают подбородка.

Судя по форме и орденам, портрет написан между 1816 и 1825 годами, поскольку нет Анненской, красной с двумя желтыми узкими полосами по краям, ленты и звезды ордена 1-й степени, полученного генералом в 1825 году. На левом борту мундирной куртки нет положенной к Владимиру 2-й степени звезды с восемью лучами, четырьмя серебряными и четырьмя золотыми, фактически представлявшей золотой квадрат с наложенным поверх серебряным равноугольным ромбом. Эту степень ордена Николай Iпожаловал Ефремову в августе 1826 года во время коронационных торжеств. Из зарубежных орденов казак имел прусские PourleMeriteза кампанию против Бонапартия в 1807 году и Красного Орла 3-го класса (степени) за освободительный поход в Европу 1813—1814 годов.

До революции Область Войска Донского делилась на девять округов, с юга на север и с запада на восток: Таганрогский, Ростовский, Черкасский, Сальский, Донецкий, Первый Донской, Второй Донской, Хоперский, Усть-Медведицкий. Родина двух знаменитых казачьих генералов, Ивана Ефремовича Ефремова и Якова Петровича Бакланова, станица Гугнинская прежде стояла по обоим берегам Цимлы и относилась к Первому Донскому округу. Первый Донской отделялся от самого западного, Таганрогского, узкой полосой Черкасского округа. Примерно посередине Таганрогского округа с севера на юг протекает маленькая речка Сарматская, впадающая в Миус у самого Таганрога. Ближе к истоку Сарматской по ее левому берегу лежит хутор Кислицкий, некогда принадлежавший потомкам сражавшегося в несчастной битве казацкого войска Богдана Хмельницкого со стотысячной армией короля Яна IIКазимира под Берестечком в 1651 году Вакума Кисляченко, казака Лазаревой сотни Черкасского полка Запорожского войска по реестру 1649 года. Реестр 1649 года был «польской милостию для запорожского войска», добытою, однако, в бою, по заключении недолговечного Зборовского мира. В реестр могло быть включено 40 тысяч казаков.

Степан Кисляченко и сын его Иван Степанович исправно несли цареву службу в XIXвеке. Иван Степанович за Плевну имел солдатский Георгиевский крест, не пил, не курил, бороды не брил. Но к началу ХХ века обитатели хутора утратили казацкий статус, говорят, из-за отказа бросать все дела и идти в Китайский поход, писались крестьянами и купцами, частично перебрались в Ростов-на-Дону, разбогатели на торговле и, кажется, имели на Казанской улице два каменных дома, нумера 73 и 84. Сейчас это на улице Серафимовича, в центре.

«Выпись из первой части метрической книги Екатеринославской епархии города Ростова на Дону Николаевской церкви, за 1903 год

Счет родившихся женска пола — 228

Месяц и день рождения — Декабря 1

Месяц и день крещения — Декабря 28

Имя родившагося — Варвара

Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания — Черниговской губернии, Козельца города мещанин Георгий Григорьев Соколов и законная жена его Параскева Иванова [Прасковья Ивановна Кисляченко]; оба православные

Звание, имя, отчество и фамилия восприемников — Области Войска Донского, Таганрогского округа, Сармацкой волости кр-н Пармен Иванович Кисляченко [брат Прасковьи Ивановны] и дочь Ростовского н/Д купца Анна Георгиева Малицкая

Кто совершал таинство крещения — Священник Андрей Сокольский с Псаломщиком Иовом Верецким».

Поименованная в вышеприведенной выписи рожденная 1 декабря 1903 года внучка георгиевского кавалера Ивана Степановича Кисляченко Варвара Георгиевна Соколова, в замужестве Брежнева, — моя бабушка. А ее мама, моя прабабушка Прасковья Ивановна, отнесла меня крестить во младенчестве в церковь Иоан­на Предтечи в Предтеченском переулке, что на Пресне в Москве.

Обернемся, однако же, на 200 лет назад и изучим описание дела при деревне Госса из «Истории войны 1813 года за независимость Германии», по достоверным источникам составленной по Высочайшему повелению генералом Модестом Ивановичем Богдановичем (СПб, 1863), том II, страницы 456—460:

«…неприятельская кавалерия уже стремится во всю скачь; в голове ея сам Мюрат с кирасирами бригады Беркгейма налетает на батарею из тридцати орудий и на стоящий в близи ея Кременчугский полк. 2-й батальон этого полка частью истреблен, частью захвачен в плен вместе со своим командиром, подполковником Киселевским, но знамя его спасено раненым юнкером и передано, через одного из кавалеристов прусскаго ландвера, 1-му батальону того же полка, состоявшему под начальством подполковника Чеодаева…»

Перенесемся на крыльях разума из 1813-го в 1831-й, подметив занятную перестановку двух последних цифр.

Михаил Иванович Чеодаев прослужил в Кременчугском полку с подпоручиков в 1806 году до 1814 года. В Лейпцигском сражении был ранен в ногу, произведен в полковники и получил в команду 3-й егерский полк. Дальнейшая карьера связала его со 2-ю гренадерскою дивизией. С 1821 года в ней в чине генерал-майора Чеодаев командует 3-й бригадой, потом 2-й поселенной (в аракчеевских военных поселениях) бригадой. Затем мы с Вами, внимательный читатель и любитель военной истории, встречаем генерала на полях сражений и бесконечных, иногда мощенных колотым черным камнем, дорогах во время Русско-польской войны 1831 года. В Действующей армии, во 2-й гренадерской дивизии генерал-лейтенанта Бориса Владимировича Полуэктова Чеодаев командовал 1-й бригадой, Киевским и Принца Евгения Вюртембергского (Таврическим) полками.

Во время первого наступления на Варшаву 5 февраля 1831 го­да резервная 2-я гренадерская дивизия была выведена графом Карлом Толем вперед 1-го корпуса и атаковала поляков на позиции за Калушином. Чеодаев с двумя полками на правом фланге, пройдя развилку основных улиц городка, должен был выйти на дорогу на Станиславов, лежащий в 10 верстах к северу от Минска Мазовецкого. Пузыревский пишет, что «поляки встретили гренадер только ружейным огнем из-за вала, а затем стали отступать <…> без больших потерь успев достигнуть Минска [Мазовецкого]».

При Грохове 13 февраля бригада Чеодаева поддерживает выдвигаемую к правой стороне знаменитой Ольховой рощи кавалерию — 3-ю кирасирскую дивизию и Лейб-гвардии Уланский полк.

Особенно отличился генерал Чеодаев на второй день, 26 августа, штурма Варшавы при занятии укреплений Иерусалимской заставы и городского вала — последней линии обороны мятеж­ников.

Из рапорта Его Императорскому Величеству Главнокомандующего Действующею Армиею от 15 сентября 1831 года № 4457 (РГВИА, фонд 846, опись 16, ед. хранения 5063):

«В одно время с сею аттакою и влево от оной Генерал-Лейтенант Полуэктов, поступивший с обеими своими бригадами на усиление правого фланга барона Крейца, двинулся с двумя полками к главному валу: Киевский Гренадерский под личным его начальством овладел немедленно исходящим флешем главного вала — между тем как левее его Генерал-Майор Чеодаев и Полковник Обрадович, с Гренадерским Принца Евгения Виртемберскаго полком взошед равномерно штурмом на главный вал, бросились за оный на мятежников, поспешавших в помощь к отбитому Киевскими гренадерами флешу. Мятежники, отраженные отсюда и быстро преследуемые во внутрь самого города, намеревались вновь держаться подле одной из своих батарей; но штыками гренадер вторично были опрокинуты и потеряли при сем случае одно полевое орудие, отбитое Киевским Гренадерским полком.

Генерал-Адъютант Князь Горчаков, усмотрев первый успех сей аттаки, велел направить часть гренадер вправо позади вала в тыл укреплений заставы, на которыя двинул с фронта Генерал-Майора Фрейганга с 3-м и 4-м Карабинерными полками. Здесь овладение заставою по чрезмерно-отчаянному сопротивлению мятежников соделалось весьма трудным, доколе не подоспели: с одной стороны гренадеры Принца Евгения Виртембергскаго полка и 11-й Егерский полк с Генерал-Майором Чеодаевым, с другой же стороны Лейб-Гвардии Финляндский полк, под начальством Генерал-Лейтенанта Полешко. Окруженные таким образом мятежники были сбиты со всех укреплений заставы и большою частию истреблены».

На этом участке к северу от Иерусалимской заставы гренадеры взяли выдвинутое несколько впереди вала укрепление № 18 и примыкавшие к городскому валу укрепления № 17 и № 19. Затем они взошли на вал и частью сил вышли в тыл рогаткам. После падения Иерусалимской заставы открылась прямая дорога к цент­ру Варшавы. Напомню лишь, что левее 19-го укрепления в то же время «вытесняли неприятеля из строений и садов предместья Чисте, занимали городской вал и часть города» гренадеры Аракчеевского полка. В их рядах — мой прапрадед, будущий командир Малороссийских гренадер, тогда штабс-капитан Иосиф Иванович Брежнев.

Дослужившийся до полного генерала Михаил Иванович Чео­даев умер в 1859 году. Его награды: Анна 4-й степени (Анненское оружие) в 1808 году, Владимир 4-й степени с бантом в 1812 году, золотая шпага «За храбрость» 3 июня 1813 года, Георгий 4-й степени за 25 лет выслуги в 1821 году, Анна 1-й степени в 1826 году, Императорская корона к Анне в 1829 году, перстень с вензелем в 1830 году, золотая шпага «За храбрость» с алмазами 21 августа 1831 года, Владимир 2-й степени в 1831 году за Варшаву, Знак отличия за военное достоинство 2-й степени (николаевский VirtutiMilitari) в 1831 году, аренда в Царстве Польском в 15 тысяч злотых в 1837 году, Белого Орла в 1838 году, Александр Невский в 1845 году, алмазные знаки к нему в 1849 году, табакерка с портретом Его Величества с бриллиантами в 1850 году, Владимир 1-й степени в 1851 году, еще одна табакерка в 1853 году, Знак отличия за 50 лет беспорочной службы в 1853 году; иностранные — прусские PourleMeriteи Красного Орла 3-й степени, оба в 1813 году, австрийский Леопольда Большого Креста в 1850 году.

Возвращаемся из 1831 года в 1813-й:

«…Разсеяв прикрытие батареи, французы бросаются на орудия, рубят прислугу, лошадей, упряжь, приводят почти всю артиллерию принца Вюртембергскаго в невозможность двинуться с места и направляются к плотине у Госсы. <…> Одновременно с атакою на большую батарею послан саксонский гвардейский кирасирский полк вправо против батареи [имени] графа Аракчеева. Отборные латники кидаются на орудия, расположенные в полуверсте впереди прудов к западу от Госсы, рубят прислугу и ездовых и покушаются увезти артиллерию.

В это самое время поручик гвардейской батарейной роты Его Высочества Ярошевицкий, находясь случайно вблизи атакованной батареи и будучи свидетелем бедствия своих сослуживцев, заметил проходившую в разстоянии около версты по направлению от Гёрена [расположенного симметрично Госсе по другую сторону холма, выбранного для наблюдения за боем Александ­ром I] к Грёберну русскую кавалерию, поскакал к ней и известил командира ближайшего из полков о потере батареи. Полковник Хилков с Лейб-драгунами тотчас повернул назад и бросился на выручку артиллерии; за ним поскакали также Лейб-уланский и Лейб-гусарские полки. Генерал Шевич, ехавший в голове легкой гвардейской дивизии, полагая, что вверенная ему кавалерия получила приказание идти в атаку, последовал за нею; но едва лишь успел повернуть лошадь, как был поражен смертельно ядром; командиру Лейб-гусарского полка полковнику Давыдову оторвало ядром обе ноги. Несмотря, однако же, на потерю начальников, гвардейская кавалерия смело кинулась на неприятеля и, отступив не прежде, как встретясь с двигавшеюся в резерве Бордесуля бригадою генерала Бесьера, стала перебираться за болота и канавы, соединяющие ряд прудов к западу от Госсы. Неприятель, настойчиво преследуя русские полки, появился у прудов и близ селения, в разстоянии не более восьмисот шагов от высоты, на которой с самого утра находились Союзные Монархи и прибывший к ним от Конневица князь Шварценберг…»

Люблю я исторические загадки, даже если и не всегда удается их разгадать. Погибший в первый день «Битвы народов», 4 ок­тября 1813 года, Иван Егорович Шевич произведен был в гене­рал-лейтенантский чин всего полутора месяцами ранее за отличие при Кульме 18 августа. Награжден орденами Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, Святой Анны 1-й степени, Святого Владимира 3-й степени, золотой саблей «За храбрость» с алмазами. Дедом его считается австрийский дворянин и офицер серб Иван Георгиевич Шевич, перешедший вместе со многими родичами на русскую службу в царствование Елизаветы Петровны в начале 1750-х годов и ушедший в отставку в 1764 году с производством в чин генерал-поручика. Родившийся в 1746 году сын Ивана Георгиевича Георгий (Егор) Иванович мог бы быть отцом героя Кульма и Лейпцига, вступившего в службу «сыном генерал-майора» якобы в 1770 году. Однако Георгий Иванович Шевич стал генерал-майором только в 1786 году, генерал-поручиком в 1794-м, а в 1798 году произведен в генералы от кавалерии. Главное — во всех справочниках годом рождения младшего Ивана Шевича указывается 1754-й, когда Георгию Ивановичу было всего 8 лет! Но дата рождения младшего Шевича вызывает большие сомнения: выходит, что на Бородинском поле, при Люцене, Бауцене, Кульме и Лейпциге нашей кавалерией, лихими гвардейскими гусарами и уланами командовал почти 60-летний старик…

…Во второй половине дня 4 октября 1813 года к югу от Лейпцига французские ядра уже достигали на излете верхушки холма, где расположились со свитами Император Александр I, австрийский император Франц Iи прусский король Фридрих Вильгельм III. Александр позаботился о подкреплении едва державшихся войск. В бой вступили 1-я бригада 1-й гренадерской дивизии, полки Санкт-Петербургский и Таврический, 2-я гренадерская дивизия, прусская пехотная бригада генерала Пирха. Затем в Госсу вступила русская гвардия — Лейб-гренадерский, Финляндский, Павловский полки и Лейб-егеря. Силезские кирасиры и Неймаркские драгуны атаковали левый фланг французов, а 3-я кирасирская дивизия генерал-лейтенанта барона Ильи Михайловича Дуки действовала против их правого фланга. Но сначала была атака Лейб-казаков…

«Между тем генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, возвращаясь от Магдеборна, куда он был послан Государем с поручением к Барклаю де Толли — немедленно выслать вперед кирасир, заметил сквозь дым и туман движение Лейб-казаков и вместе с ними направился к ближайшей плотине. Разсчитав, что одной артиллерийской роте невозможно было устоять против огромных сил неприятеля, граф Орлов-Денисов оставил ее по сю сторону теснины, а казаков перевел рядами чрез весьма узкую гать и, построив первый эскадрон, повел его за возвышением [скрывавшим казаков до поры до времени от французов] в атаку, между тем как развертывались прочие эскадроны. <…> Неожиданная атака Лейб-казаков в левый фланг французам, изумив неприятеля и удержав его стремление, дала время оправиться разстроенным полкам легкой гвардейской кавалерии. Генерал-майор Чичерин, собрав их поспешно, примкнул к Лейб-казакам и содействовал их блистательному подвигу…

Между тем как упорный бой кипел у Госсы и Ауэнгейма [севернее Госсы, ближе к Вахау — это на нашем левом и французском правом фланге], вся резервная артиллерия, в числе около ста [92] орудий, успела построиться на высотах, за селением Госсою и прудами, и открыла огонь, на который французы отвечали столь же усиленным действием своих батарей. В разстоянии не более тысячи шагов целые полтора часа продолжалась канонада, о которой Милорадович сказал, что она громче Бородинской».

Современный нам историограф донского казачества Анатолий Иванович Агафонов в юбилейном издании 2012 года приводит еще одно описание боя при деревне Госса из «Истории Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка» Б.Р. Хрещатиц­кого:

«…французы с налета опрокидывают нашу кавалерию, которая поворачивает обратно и рассеивается по луговой низине западнее Гольденгоссы в направлении Гёрена.

В этот момент венценосные вожди подвергаются личной опасности; все сознают серьезность положения. Все, что находится под рукою, — это три эскадрона Лейб-казаков и причисленная к ним Черноморская сотня. Оценивая важность минуты, Александр Iподозвал к себе стоявшего в свите командира Лейб-казаков графа Орлова-Денисова и послал его за тяжелой кавалерией; все казаки видели, как, повернув коня, вихрем понесся их удалой командир назад, в ту сторону, где стояли войска М.Б. Барклая де Толли. А генералу Сухозанету, бывшему здесь, повелел выдвинуть резервную артиллерию. <…> Ефремов за отсутствием командира стоял перед полком. Он поскакал на холм и остановился перед государем. Император указал ему на французов. <…> Вихрем налетели Лейб-казаки на передовые группы французских кирасир, тяжело скакавших уже к возвышенности, на лошадях, утомленных продолжительною скачкою по болотис­тому грунту, и словно вихрем сдунуло латников — мгновенно опрокинули их казаки к пруду, затем в пруд, овладели узкою плотиною…»

Но это были лишь малые, вырвавшиеся вперед группы всадников Мюрата. Бой с основной массой еще предстоял — вместе с открывшею огонь резервною артиллерией, подошедшими кирасирами и оправившейся легкою гвардейскою дивизией.

Вот видите, любезный и еще не заснувший над повествованием о подвигах предков читатель, — советский писатель, лауреат и орденоносец Лев Вениаминович Никулин допускает (вероятно, с умыслом) только одну неточность. Он приводит на холм за деревней Гюлденгосса Барклая де Толли, который на самом деле находился при резервах несколько сзади, у Магдеборна, и приписывает ему распоряжения, отданные на поле боя самим Императором Александром I.

Следует заметить, что роман писался с 1946 по 1952 год, а еще десятью годами ранее за одно упоминание имен Императора Александра, Михаила Богдановича Барклая де Толли, Николая Николаевича Раевского, Ивана Онуфриевича Сухозанета, Петра Михайловича Волконского, прочих «крепостников», даже Суворова и Кутузова, вне уничижительного контекста можно было обрести немалые неприятности, вплоть до «творческой командировки» на Колыму.

Кавалер советских орденов Трудового Красного Знамени и «Знак Почета» Лев Вениаминович Никулин при своем рождении 8 мая 1891 года в Житомире носил имя Льва Владимира сына Ольконицкого. Он мог быть польским шляхтичем или польским евреем, но, скорее, поляком, потомком «серой», или загоновой, шляхты, имевшей хату да саблю, зависевшей от магнатов, охотно участвовавшей во всех «рушениях», а в XIXвеке — ближе к его второй половине — частию превратившейся в польскую и малороссийскую интеллигенцию. Скорее, поляком потому, что в помянутом романе есть яркая сочувственная польским демократам — зрелых лет соратникам Фаддея Костюшки и молодым патриотам в мундирах наполеоновской армии — линия под лозунгами «Смерть тиранам» и «За нашу и вашу свободу».

«— Верю, что у наших народов один путь. Но не вельможам решать судьбы поляков и русских, а тем, кто всем сердцем желает своим соотечественникам вольности, равенства, братства… и просвещения».

В послевоенной окололитературной Москве, то есть Моск­ве 1950-х годов, ходили упорные слухи о близости Никулина-Олько­ницкого к разведке. Недаром главный герой романа, молодой поручик, а затем капитан гвардейской артиллерии Александр Платонович Можайский, недавний студент Геттингенского университета, свободно владеющий немецким, английским, французским и польским языками, поступил в конце 1812 года из гренадерской дивизии в легкоконный, сейчас бы сказали — разведывательно-диверсионный, отряд русского разведчика Александра Ивановича Чернышева, знаменитого своею секретною деятельностью в Париже, Варшаве, Стокгольме. Памятливому читателю Александр Иванович более известен как военный министр Николая I, коему адресовались многочисленные прошения о награждении и пенсионе. По ходу повествования, уже в 1813 году, Можайский служит в военно-политической разведке. Под видом французского дворянина доставляет польским офицерам компрометирующие Наполеона бумаги; помогает доставить через занятую французами территорию депеши государственной важности из Лондона; в штатском платье собирает информацию о настроениях в занятом союзниками Париже; с тайным заданием перебирается в Лондон накануне визита Александра Iв Англию; направляется военным агентом в Копенгаген; состоит в свите Александра на Венском конгрессе.

Кажется, допущенный в архивы и спецхраны (бытовало в Советском Союзе такое понятие, обозначавшее опечатанные комнаты в некоторых библиотеках и архивах, где хранились самые интересные книги и документы, доступные немногим особо доверенным лицам и признанные вредными, может быть и не зря, для чтения остальными гражданами) Лев Вениаминович Никулин осведомлен был и о делах масонских, иначе не сделал бы капитана Можайского членом Великой Ложи Астреи Избранного Михаила и не привел бы его в Парижскую Ложу Великого Востока, завершив эту тему следующими осудительными словами: «Разыскал передник и эмблемы масонские и приказал <…> бросить в Сену»…

Параграф 2-й: из жизни Тухачевских

…Пора, затосковавший мой любомудрый читатель, вернуться с заросшей баобабами, секвойями, корабельными соснами и красноталом извилистой тропы моих детских воспоминаний на торную дорогу основного повествования. В предшествующей главе рассказал я историю погибшего при штурме Варшавы генерала фон дер Бригена. Теперь настала пора обратить внимание на других верных сынов России, сложивших головы при штурме Варшавы или ранее, послуживших примером при исчислении государевых милостей вдове и детям фон дер Бригена.

В скучной жизни тульского гражданского губернатора статского советника Николая Сергеевича Тухачевского карты и вино занимали почетное место. Дети Его Высокородия от законной жены Надежды Александровны, в девичестве Киреевской, — дочь Елизавета, родившаяся в 1793 году, сыновья Александр и Николай, появившиеся на свет соответственно в 1794 и 1796 годах, — давно выросли. Денег, как всегда, было мало, а долгов — много. В графском титуле по происхождению якобы от графа Индриса еще покойный Император Александр отказал, повышения в чине от нового Императора вовсе не ожидалось, скорее, следовало думать об отставке.

Всего с полгода назад выпали Николаю Сергеевичу печальные хлопоты по случаю кончины вдовы Александра Императрицы Елизаветы Алексеевны, принцессы Луизы Баденской. Император Александр неожиданно умер в Таганроге 19 ноября 1825 года, но Елизавета Алексеевна по нездоровью смогла покинуть этот город только 21 апреля 1826 года и отправилась в Калугу, где ее ожидало утешительное свидание с иной вдовою — Императрицей-Матерью Марией Федоровной, вышедшей когда-то замуж за Павла принцессой Софией Вюртембергской.

Не доезжая Калуги, на западном краю Тульской губернии, в городе Белёве, славном яблоками и производимой из них яблочною пастилою, жизненные силы окончательно оставили Императрицу и она скончалась в четыре часа утра 4 мая 1826 года. В 10 часов из Калуги прибыла Мария Федоровна. В тот же день она принимала приехавшего из Тулы губернатора Тухачевского и дала ему несколько распоряжений касаемо устройства траурных церемоний. Пятнадцатого мая Тухачевский сопровождал по улицам Белёва траурную колесницу.

Древнего роду смоленской шляхты Николай Сергеевич Тухачевский вступил в службу в 1785 году унтер-офицером в Лейб-гвардии Преображенский полк, в 1789 году перевелся вахмистром в Конную гвардию и в 1790 году произведен в корнеты, с 1791 года подпоручиком, с 1795 года секунд-ротмистром, в 1796 году рот­мистром. С воцарением Павла Iуволен к статским делам с чином Надворного Советника того же VIIкласса Табели о рангах. Статские дела исполнялись до 1799 года по должности городничего в Нерехте, с 1799 по 1804 год — по выборной должности уездного предводителя дворянства, о чем писал главный исследователь родословий костромского дворянства Александр Александрович Григоров, — нижайший ему поклон и вечная память, поелику картотекой его, составленной по бумагам ныне сгоревшего архива Костромского дворянского собрания, пользуются весьма многие. Среди прочих и я узнал впервые, содействием вице-президента Европейского генеалогического общества Игоря Васильевича Сахарова, из этой картотеки историю моих предков, обитателей Буйского уезда костромских дворян Брежневых. Кстати, по сравнению с буйской, на реке Кореге, северной глухоманью Нерехту, к югу между Костромой и Ярославлем лежащую, следует почитать местом цивилизованным, если не столичным.

Гражданскую службу Николай Сергеевич нес затем в Архангельской губернии, с 9 сентября 1821 года по 19 декабря 1823 го­да,в небезвыгодной должности вице-губернатора, заведующего казенною палатою, то есть находящегося при поступлении государственных доходов и производстве расходов. После, до 28 марта 1824 года, был даже архангельским губернатором, но затем переведен в Тульскую губернию, где и пробыл гражданским губернатором до 21 февраля 1827 года, попав, если верить современникам, под очередную «антикоррупционную» кампанию нового Президента — прошу пардону, нового Императора.

Оба сына, Александр и Николай, были офицерами.

Александр Николаевич Тухачевский начал службу в 1810 го­ду в Лейб-гвардии Семеновском полку. В 1811 году из подпрапорщиков произведен в первый офицерский чин прапорщика (в «старой» гвардии этот чин — двумя чинами старше армейского прапорщика, сиречь поручик, XIIкласса Табели о рангах); с 1813 года — подпоручик, с 1815 года — поручик, с 1817 года — штабс-капитан, с 1820 года — капитан.

В 1817 году его младший брат, Николай Николаевич Тухачевский, перевелся из Кавалергардского полка поручиком тоже в Лейб-гвардии Семеновский полк. Служба в блестящих Кавалергардском и Конном лейб-гвардии полках разоряла офицеров. Большинство амуниции приобреталось на свои деньги: в конце XVIII века при жалованье гвардейского рейтара из дворян в 26 руб­лей и 11/4 копейки на экипировку потребно было 289 рублей и 371/2 копейки. Жалованье и расходы офицеров соотносились примерно в той же пропорции. Припоминаю, что и через 100 лет холостой кавалергард барон Густав Карлович Маннергейм, дабы пристойно содержать себя в полку, барышничал, то есть торговал лошадьми. Служба в пехоте, в более скромном Лейб-гвардии Семеновском полку, не требовала таких расходов.

Николай Николаевич получил лучшее, чем брат, образование. По выпуску вместе с двоюродным братом Николаем Василь­евичем Киреевским из Пажеского корпуса 31 мая 1815 года оба «из Камер-пажей Двора Его Императорского Величества» произведены в корнеты Кавалергардского полка, 1 октября 1816 года оба произведены в поручики, но Николай Тухачевский 19 июня 1817 года тем же чином переведен в Семеновский полк. В 1819 году Тухачевский — гвардейский штабс-капитан, равный армейскому майору.

Семнадцатого октября 1820 года при новом полковом командире, «безкорыстном и трудолюбивом, но ограниченном» полковнике Федоре Ефимовиче Шварце произошло известное возмущение нижних чинов Семеновского полка. Вина Шварца по установлению военно-судной комиссии заключалась в следующем:

«1) в том, что он занимался во время церковных парадов обучением, отчего нижние чины опаздывали в церковь;

2) не искал любви подчиненных и по необходимому от того следствию потерял доверенность как штаб- и обер-офицеров, так и нижних чинов и ослабил уважение присвоенному ему чину;

3) в нарушении законом определенных прав самоуправством и в унижении привилегий, установленных в память военных доблестей;

4) в производстве презрительных наказаний, на которые не давали ему права ни военные, ни гражданские узаконения;

5) в предосудительной для военного робости и в том, что вместо клятвенного обещания — телом и кровию защищать государственные права во всех случаях, вместо пожертвования и самою жизнию пришел в уныние и, пользуясь ночным временем, был зрителем безпорядков».

Приказом Императора Александра, данным российской армии 2 ноября 1820 года из австрийского города Троппау в Силезии (теперь чешская Опава), Семеновский полк был решительно переформирован:

«…повелеваю всех нижних чинов Лейб-гвардии Семеновского полка распределить по разным полкам армии, дабы они раскаялись в своем преступлении, потщились продолжением усердной службы загладить оное. Виновнейшие и подавшие пагубный пример прочим, преданы уже Военному Суду, получат должное наказание по всей строгости законов. <…> Штаб- и обер-офицеры сего полка, найденные все совершенно непричастными сему неповиновению, усердно старались возстановить потерянный порядок, но тщетно, и сим доказали свое неумение обходиться с солдатами и заставлять себе повиноваться. Уважая, однако же, их старание, повелеваю: перевести оных в армейские полки, сохранив им преимущество гвардейских чинов. <…> Для немедленного укомплектования Лейб-гвардии Семеновского полка назначаются роты из гренадерских полков…»

Во исполнение Монаршей воли гвардии капитан Александр Тухачевский 1-й переведен подполковником в Галицкий пехотный полк. С 1822 года служит в Архангелогородском полку. В 1826 году назначается командиром Олонецкого пехотного полка и в 1827 году производится в полковники. Все полки эти относятся до 1830 года к 4-й (Олонецкий) и 6-й (Галицкий и Архангелогородский) пехотным дивизиям, расквартированным к западу от Смоленска.

Если верить отпечатанной в Санкт-Петербурге в 1883 году «Истории Лейб-гвардии Семеновского полка», составленной поручиком Петром Николаевичем Дириным, приложению IXво втором томе под названием «Список Гг. Генералам, штаб- и обер-офицерам, служившим и ныне служащим Л.-Гв. В Семеновском полку», в отношении Николая Тухачевского 2-го допущено было не частое отступление от Высочайшего приказа: в 1821 году его перевели тем же чином Лейб-гвардии в Московский полк. Затем младший Тухачевский возвращается на службу в кавалерию — в Конно-Егерский Его Величества Короля Виртембергского полк, состоящий во 2-й Кон­но-Егерской дивизии 5-го резервного Кавалерийского корпуса. Семнадцатого сентября 1827 года полковника Тухачевского 2-го назначают командиром Тверского драгунского полка 2-й драгунской дивизии в том же, 5-м кавалерийском корпусе.

После ноябрьского 1830 года возстания в Варшаве и позорного бегства из Бельведерского дворца (ныне занятого президентами Польши), из Варшавы, из Царства Польского, с приближенными, челядью и немногими русскими полками Великого Князя Константина Павловича, для российской армии наступила «военная гроза 1831 года». Пополняясь на ходу, батальоны и эскадроны потянулись в обеспокоенные уже мятежниками западные губернии и к границам Царства Польского, ибо верными сынами России считались они навеки присоединенными к Отечеству. Недаром на белой бумаге Заключительного Акта Венского конгресса 28 мая 1815 года написано не чернилами, но кровью русских солдат, в том числе и моих предков:

«Герцогство Варшавское, за исключением областей и округов, поименованных в последующих статьях, присоединяется к Российской Империи. Оно будет безвозвратно соединено с нею своею конституциею, на вечное владение Его Величества Императора Всероссийскаго и Его Наследников и преемников. <…> К другим титулам своим Он присоединит титул Царь, король Польши, согласно протоколу, принятому и утвержденному для титулов, соединенных с другими владениями».

Для подавления возмущения в Виленском генерал-губер­наторстве 1-я бригада 5-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Николая Семеновича Сулимы, куда вместе с Белозерским полком двухбатальонного состава в 1481 человека входил Олонецкий пехотный полк Тухачевского 1-го тоже двухбатальонного состава в 1414 человек, в марте 1831 года вступила в гарнизон Вильны. Тогда временный военный губернатор генерал-лейтенант и кавалер Матвей Евграфович Храповицкий «только своею решительностью и казнью нескольких заговорщиков с трудом сохранял наружную тишину».

Преклонных лет, 1777 года рождения, генерал Сулима за прежнюю службу имел ордена Анны 1-й степени с алмазами, Владимира 2-й степени, Георгия 3-й степени, две золотые шпаги «За храбрость» с алмазами, медаль в память войны 1812 года, прусский орден Красного Орла 3-й степени. В уважение превосходных заслуг в Польской кампании будет награжден орденом Святого Александ­ра Невского, алмазными знаками к сему ордену, николаевским орденом военного достоинства VirtutiMilitari2-го класса и имением в Царстве Польском с годовым доходом до 20 тысяч злотых.

Храповицкий родился на семь лет позже Сулимы и скончает дни свои семью годами позднее, в 1847 году, уже в чине полного генерала. До Вильны имел ордена Александра Невского, Анны 1-й степени с алмазами и 4-й степени, Владимира 2-й степени, Георгия 4-й степени, медали за 1812 и 1814 годы, прусские Красного Орла 2-й степени, PourleMerite, знак отличия Железного Креста (Кульмский крест), шведский орден Меча 1-й степени. В августе 1831 года будет произведен в чин генерала от инфантерии, позднее награжден алмазными знаками к ордену Александра Невского, николаевским орденом военного достоинства VirtutiMilitari2-го класса и орденом Святого Владимира 1-й степени.

Полковник Александр Николаевич Тухачевский 1-й к тому времени был кавалером орденов Святой Анны 2-го класса с Императорскою короною, Святого Владимира 4-го класса с бантом, прусского знака отличия Железного Креста — Кульмского креста. Конечно, у него была медаль в память войны 1812 года, которую он прошел с обер-офицерским уменьшенным ранцем за спиною прапорщиком Семеновского полка, участвуя и в памятной Бородинской битве.

…Седьмого июня 1831 года виленский гарнизон участвовал в «форсированных рекогносцировках», в отражении и разбитии неприятельских войск генерала Антона Гелгуда, атаковавших Понарские высоты. С прибытием на следующий день в Вильну главнокомандующего Резервною армиею суворовского ветерана графа Петра Александровича Толстого с поручением окончательного успокоения края Олонецкий полк временно поступил под его команду. Генерал от инфантерии граф Толстой 1-й был кавалером орденов Святого Андрея Первозванного с алмазами, Святого Александра Невского, Святого Владимира 1-й степени, Белого Орла, Святой Анны 1-й степени, Святого Георгия 3-го класса, прусских Черного Орла и Красного Орла 1-го класса и, между прочим, французского Почетного Легиона. За кампанию по усмирению Литвы получит золотую шпагу «За храбрость» с алмазами.

После «вогнания» войск Гелгуда и Хлаповского в Пруссию и их разоружения значительная часть русских войск, действовавших в Литве, должна была форсированными маршами присоединиться к главным силам армии на левом берегу Вислы, со всею основательностью придвигавшимся под начальством Ивана Федоровича Паскевича с запада к мятежной Варшаве. Войска из Литвы вел недавно произведенный в генералы от кавалерии барон Кип­риан Антонович Крейц. Как пишет в «Польско-русской войне 1831 г.» Пузыревский:

«Между тем Крейц, выступив из Вильны тремя эшелонами, 25 июля достиг Ломжи, запасся там продовольствием и, согласно приказания Паскевича, продолжал движение на Остроленку, Прасныш, Шренск, Скомпе и Осиек. Первый эшелон (5900 чел., 24 ор.), под начальством Кнорринга, переправился через Вислу 6 августа, 2-й (5300 чел., 16 орудий) Сакена — 8 августа, 3-й (10 300 чел., 50 орудий) князя Хилкова — 9 августа…»

Документированная история входившего в одну бригаду с Олонецким Белозерского полка утверждает, что 5-я пехотная дивизия колонны князя Хилкова после экспедиции в Литву 17 июля выступила из Ковно и через Мариамполь, Кальварию, Сувалки, Августов, Райгород 29-го достигла Ломжи, а переправилась через Вислу у Осиека 10 августа.

До Осиека над Вислой у тогдашней границы с Пруссией, рядом с прусским Торном (теперь польская Торунь), где назначено было переправляться на левый берег Вислы, отряд Крейца шел от Ломжи строго на запад, подвергаясь опасности удара в левый фланг со стороны сильного гарнизона мятежников в крепости Модлин. Но обошлось.

По таблице XXIIIПузыревского Аракчеевские гренадеры, а значит, и мой прапрадед штабс-капитан Брежнев переправились через Вислу в первом эшелоне; полковник Тухачевский 1-й с Олонецким полком — в третьем. На левом берегу Вислы отряд Крейца повернул на восток и между 15 и 19 августа присоединился к главной армии у Надаржина, что в 17 верстах к юго-западу от Варшавы.

Приступ Варшавы назначен был на 25 августа 1831 года. 

Продолжение следует.

Статья Владимира Чурова «России верные сыны» была опубликована в журнале «Русский пионер» №34.

Читать все статьи автора.