Классный журнал

Андрей
Бильжо

Заметка на полях истории болезни

Историй болезни я написал много. От руки. Сначала писал шариковой ручкой. Потом умные и опытные врачи научили. Писать истории болезни надо ручкой с чернилами. Меньше нагрузка на пальцы, и реже наступает так называемый писчий спазм. Чернила лучше брать черные, так как листы в историях болезни бывают зеленого цвета. Синие чернила на зеленых листах не всегда видны. Ручка с черными чернилами до сих пор моя спутница, и мозоль на среднем пальце от нее — тоже моя спутница и моя идентификационная особенность.

Я с детства и по сей день все время что-то рисую, и часто бессмысленное, когда о чем-то думаю или что-то формулирую. На полях моих историй болезни оставались странные «почеркушки». Мои истории болезни с этими «почеркушками» хранятся в архивах двух больниц, в которых я работал, и на разрозненных клочках бумаги, которые с определенного момента я перестал выбрасывать. Посмотришь на них, и тут же в голове восстанавливается все до мельчайших подробностей.

Когда я работал в очень большой психиат­рической больнице, носившей тогда имя Петра Петровича Кащенко, один Новый, кажется, 1987 год совпал с моим ночным дежурством. Точнее, дежурство по больнице совпало с Новым годом.

Я работал тогда в санаторном отделении, которое располагалось в старом, конца XIX века, краснокирпичном двухэтажном здании с намеками на начало модерна. Располагалось оно на автономной, утопающей в зелени огромных елей и обнесенной забором территории. Такой замок в Москве. Что-то из «Трех мушкетеров».

Будучи человеком впечатлительным, я с удовольствием приходил в это здание на работу, уходя из советской действительности. Впрочем, не совсем.

Дело в том, что среди елей, зимой занесенных снегом, тихо сидел и что-то писал на коленке Владимир Ильич Ленин. Ленин был белый и на фоне белого снега не очень заметен. Еще он был незаметен и потому, что частично был занесен снегом. Больные дорожки чистили, но Ленина как-то не очень. А он, мастер конспирации, на этом, видимо, не очень настаивал.

На первом этаже было мужское отделение. На втором — женское. В холле второго этажа стоял рояль, на котором пациенты по вечерам музицировали. В коридорах была мебель XIX века: кожаный диван с огромной спинкой, завершающейся полочкой со шкафчиками; напольные часы «на ходу»; книжный шкаф с книгами и ломберный столик в сложенном состоянии. Эта мебель сохранилась с основания больницы. А основал ее градоначальник и меценат Николай Александрович Алексеев, имя которого больница носила до революции и носит сейчас. Алексеева, кстати, застрелил душевнобольной. Но это совсем другая история, которую я, возможно, как-нибудь расскажу.

В этом отделении были еще две огромные напольные фарфоровые китайские вазы. Какой династии — не знаю. Эти вазы однажды пытались похитить. И было это тоже на моем дежурстве. Они исчезли из отделения ночью, и во время обхода я обнаружил их пропажу. Что делать? Я позвонил в отделение милиции официально, как дежурный врач. «Дежурный лейтенант (ну, допустим, Сидоров) слушает». — «Дежурный по психиатрической больнице имени Кащенко Бильжо (это я уж точно знаю). Понимаете, я во время обхода обнаружил, что с первого этажа санаторного отделения пропали две китайские вазы». — «А что, собственно, вы хотите, чтобы сделала милиция?» Я сказал, что пропавшие вазы ценные, что они тяжелые и что их не могли унести далеко. И что если милиция приедет с собаками, то Мухтары возьмут след и обнаружат антиквариат. После небольшой паузы милиционер возмутился. Он сказал: «Доктор, вы сошли с ума!» Это он дежурному психиатру. Дальше — внимание! Милиционер: «Посмотрите на часы, доктор! Собаки в это время спят!!!» Вот она, любовь к животным. Это я понимаю.

Вазы потом нашли. Их спрятали на больничной помойке (могли ли вазы в Китае подумать, где они окажутся) с тем, чтобы потом незаметно вынести их с территории. Как? Об этом никто не думал. Это же все-таки психиатрическая больница.

В общем, в санаторном отделении было очень уютно. За окном мороз, тишина. Вокруг тебя старая мебель. Кто-то музицирует. Стоит большая, наряженная старыми игрушками новогодняя елка. Меня пригласили мои больные на концерт. Потом, естественно, безалкогольный ужин в столовой. А уж потом, ночью, с двумя медсестрами мы встретили Новый год в ординаторской с шампанским и принесенными сестрами из дома салатами.

Это было мое самое спокойное ночное дежурство. Ни одного вызова. И самый спокойный Новый год. В психиатрической больнице. Я тогда позавидовал своим пациентам. Вокруг сумасшествие, предновогодний и новогодний психоз. А здесь был покой.

Утром рано 1 января, сдав дежурство, по тихой и пустой Москве в пустом трамвае и пустом метро я приехал домой, где уже был накрыт стол и меня ждали моя жена, мой маленький сын и моя любимая такса Дездемона.

Надо сказать, что вообще я 1 января люблю больше, чем 31 декабря. Я жаворонок и рано встаю. Все еще спят, на улице никого. Я достаю из холодильника недоеденный салат «Оливье», недопитое шампанское, шпроты и, глядя в окно, начинаю один отмечать свой Новый год. Кстати, о шпротах.

После бурной юношеской встречи Нового, 1970 года с продолговатой головой 1 января я вылез из-под груды сопящих разнополых тел и, не найдя очки, на ощупь добрался до некогда красивого праздничного стола. Я допил шампанское, ближайшей вилкой подцепил крупную шпроту и отправил ее в рот. Я не сразу сообразил, в чем дело, голова-то — читай выше. Уже глотая, я понял, что… Сейчас слабонервных и впечатлительных просьба психиатра этот кусок текста пропустить. Окурок — это был окурок! Он пропитался шпротным маслом и по вкусу, да и по консистенции уже сам стал безголовой золотистой советской рыбкой. Каждый Новый год, когда я ем, внимательно разглядывая, шпроты, а ем я их только в Новый год, я вспоминаю эту историю.

Так что непонятно, где сумасшедший дом.

Вот мой друг, врач-проктолог, открывая шампанское без трех минут двенадцать, пробкой попал своему приятелю в глаз. Все, слава богу, обошлось. Но Новый год он встретил в НИИ офтальмологии имени Гельмгольца. Он рассказывал мне, что, к его удивлению, в коридоре сидела огромная очередь. У кого прикрыт ладошкой правый глаз, у кого прикрыт ладошкой левый, а на стене висит инструкция, как надо правильно открывать шампанское, прикрывая пробку полотенцем. Но эту инструкцию читают уже пострадавшие, и одним глазом — кто левым, кто правым. Так что, если после Нового года встретится на улице человек с бланшем под глазом, не стоит думать о нем плохо, так как это, возможно, побочные действия лекарства под названием «Шампанское».

Ну вот и еще довесочек. Врачебный совет на будущее. Нужно всем помнить, что врачи тоже люди и тоже встречают Новый год.

Как-то в приемный покой по «скорой» привезли в состоянии тяжелого алкогольного опьянения гражданина. Он, видимо, очень рано начал встречать Новый год. Врачи поставили ему капельницу с дезинтоксикационным раствором, добавив туда снотворное, а мочегонное уже в растворе содержалось. И ушли встречать свой Новый год в ординаторскую. Потом слышат какой-то шум в коридоре. Смот­рят, а там бегает этот товарищ, за ним тащится капельница, и он кричит: «Я хочу писать и спать! Я хочу писать и спать!..» Сколько раз в жизни потом я вспоминал эту точную формулировку.

Так что будьте здоровы и держите себя в руках.

Статья Андрея Бильжо «Заметка на полях истории болезни» была опубликована в журнале «Русский пионер» №32.