Классный журнал

Лера
Тихонова

Мой номер 7В

На самом деле в материальном мире нет ничего твердого. Есть только горение и вибрация. Это я прочувствовала на собственной шкуре. А вышло все вот как.

В московских отелях затишья не бывает. Но этой весной улов был особенно жирным. Я приходила домой за полночь и падала без сил. Но едва закрывала глаза, как гости начинали сновать мимо носа, будто косяки рыб. Подплывали совсем близко и возмущенно пучили глаза. «Номеров нет, — устало говорила я. — Ни одного. Даже люксов. Никаких нет…» Рыбы недовольно шлепали ртами и теснили друг друга.

Я барахталась в аквариуме каждую ночь, а утром не могла подняться.

Помимо бессонницы начала заговариваться. Прощаясь по телефону с клиентом, вдруг выпалила: «Счастливо, девчонки!» Мужчина на том конце провода замолчал. И я тоже. Пока тянулась мучительная пауза, я поняла, что пора выбираться на сушу, то есть ехать в отпуск. «Вы это мне?» — наконец вымолвил клиент. «Нет, — ответила я. — Рыбам», — и положила трубку. Когда попадаешь в дурацкую ситуацию, единственный выход — это довести ее до полного абсурда.

— У тебя слишком беспокойный ум, — заключила Лакшми. — Тебе надо на Випассану.

Лакшми — моя давняя подружка. Она — богиня процветания и жена бога Вишну. Носит в волосах цветок лотоса, углем подводит глаза, умеет плести тибетский браслет и обожает кришнаитские фестивали. Про вегетарианство, думаю, нет нужды упоминать.

На самом деле Лакшми зовут Лариса Кашина, и когда-то мы вместе окончили среднюю школу в Бутово. Теперь она там же снимает однушку и работает в магазине «Белые облака». Ее Толик, конечно, мало тянет на Вишну. Охраняет не мироздание, а какой-то банк. Зато без запинки выдает кришнаитскую скороговорку.

Они, конечно, чудаки. Но разбавляют мой гламурный корпоративный мирок, и я их обожаю.

— Что еще за Випассана? — спросила я. — Очередная хари кришна?

— Когда ум грязный, страдание следует за человеком, словно колесо за повозкой. Ум надо чистить. — Лакшми сложила пальцами обеих рук замысловатые фиги. Она постоянно изрекает суфийские афоризмы и при этом складывает мудры. — Випассана — это не хари кришна. Это древняя техника медитации самого Будды. Благородная тишина речи, тела и, главное, ума. Десять дней жесточайшей аскезы в закрытом лагере, и твоя жизнь изменится.

И еще Лакшми часто перебарщивает с дурацкими советами. Я фыркнула:

— Закрытый лагерь?! Ты сошла с ума!.. Ни за что!

Я и крупная австралийская женщина по имени Додо смотрелись среди мелких тайцев, как спаржа в кастрюле с горохом. Единственный лагерь, в который мне удалось записаться в последний момент, оказался на севере Таиланда. Последней каплей, кстати, стал дергающийся правый глаз. Он не доставлял ужасных страданий, обещанных Лакш­ми, но клиенты на встречах реагировали неоднозначно. Один даже попытался повалить меня на кровать во время инспекции номера, еле отбилась.

Сияющие тайки забрали мобильный, ноутбук, плеер, книгу, ручку и одежду моей семидесятилетней бабушки (которую я выпросила у нее специально для Випассаны), забраковав ее как непристойную. В обмен выдали наряд тайского крестьянина, полотняный мешочек с посудой и номер 7В. Улыбались они при этом уж слишком широко. Я, насквозь корпоративный человек, к таким улыбкам отношусь с подозрением. Как оказалось, не зря чувствовала подвох.

Пришлось подписаться под сводом правил: воздерживаюсь от убийства живых существ, воровства, алкоголя, наркотиков, лжи, секса и мастурбации... Ну, хорошо, без убийств, воровства и наркотиков я еще проживу, но как быть со всем остальным?! Кстати, я все же убила. Но об этом позже.

Огляделась в своей личной клетушке под номером 7В размером три метра на два. Жесткая кровать без матраса, табурет и лампочка Ильича на безопасно коротком проводе. На секунду мне почудилось, что я украла на тайском рынке ананас, меня схватили, и вот теперь мотаю срок в женской колонии. Хорошо, что попалась не с травкой. Говорят, у них за это отрубают голову.

Ни часов, ни календаря. Как же я узнаю, когда придет пора откинуться? Вытащила из косметички карандаш для глаз и нарисовала над кроватью маленькую черточку. Десять черточек, и свобода! Интересно, я буду писать неприличные рифмы на стенах для будущих поколений випассанцев?

Напялила огромную рубаху и широкие штаны, пошитые из мешковины, и по удару гонга пошла по дорожке в веренице тайских женщин. Первой, словно предводительница апачей, шла Додо. Я бы с удовольствием с ней поболтала, но встречаться глазами, использовать язык жестов и тем более разговаривать нам запретили. Как оказалось впоследствии, мой самый говорливый собеседник — я сама.

«Наблюдайте естественное дыхание, чтобы сконцентрировать ум. Остановите мельницу мыслей хотя бы на пару минут... — Корявый английский учителя, похожего на старого, но очень доброго орангутанга, разносился по холлу для медитаций. — Ум такой неустойчивый и беспокойный… Как дикий бык или слон, он разрушает все, он сеет хаос…»

Через полчаса я приоткрыла один глаз. Народ вокруг в позе лотоса погрузился в нирвану. Мне же было не до естественного дыхания, дождаться бы окончания пытки. Задница болела, будто ее отбили на стейки, и спина ныла зверски. Рядом две тайские бабушки на маленьких стульчиках сидели неподвижно, как сфинксы. С завистью уставилась на их троны и впервые в жизни пожалела, что я не бабушка…

Еще через полчаса выяснилось, что мой ум — не бык и не слон, а целый зоопарк. Он бесновался. Я перебрала все факты своей биографии, поселила около десятка гостей, затеяла привычную ссору с бойфрендом и на сотый раз вышла из нее победителем. Наконец запели мантры, и я вскочила, с трудом разминая затекшие ноги.

Два дня Додо, я и сорок тайцев наблюдали дыхание на маленьком участке между ноздрями и верхней губой. К концу второго дня у меня под носом начало щекотать. Там явно что-то шевелилось. Или прорастало. Когда пропел «петух», рванула в туалет. Уставилась в зеркало. С облегчением выдохнула. Слава богу, никаких усов!

«Наблюдайте реальность в пределах своего тела, двигаясь от грубой, видимой к более тонкой… — бубнил учитель. — Не привязывайтесь к боли. Просто наблюдайте, будто доктор осматривает пациента. Жизнь быстротечна, каждое мгновение что-то появляется и исчезает. И боль тоже пройдет…»

Ага, пройдет. Скорее, позвоночник ссып­лется в штаны тайского крестьянина. Благо, там места навалом.

Одним из доступных развлечений в короткие перерывы было посещение туалета. В погоне за разнообразием я по пять раз в день чистила там зубы. Теперь я точно знаю, что и без «орбита» можно достичь блестящих результатов. Третье место в моем хит-параде занимали прогулки вокруг дуба. Хоть я далеко не ученый кот, но ходить приходилось строго по круговой дорожке. У мужской половины был свой дуб и своя дорожка. Наши орбиты не пересекались. Их даже кормили в отдельном домике. Видимо, опасались спонтанного группового секса между горячим и десертом.

Кстати, есть хотелось больше, чем секса. Всего две кормежки в день: в шесть утра и в одиннадцать. Рис пареный, жареный, моченый, маринованный, вареный, тушеный, сладкий на десерт и даже сырой. Я не знала, что делать с последним, и косилась на сокамерниц. Они его клевали, как горлицы.

На седьмой день «заколосилось» все тело. Посадите любую женщину на одиннадцать часов медитации в день с беспрерывным ощущением, что по всему телу что-то растет! Да она рехнется! И бритву забрали, думала я с ужасом. Представляла, как выхожу из лагеря мохнатым зверем, и от этой страшной мысли даже переставала болеть спина.

Однажды руку кольнуло. Открыв глаза, увидела комара. Бах! Прихлопнула звонкой оплеухой. Все сорок тайцев и Додо обернулись. Боже, я совершила убийство на глазах у сорока одного свидетеля! Теперь на три часа медитации больше! Наворачивая во время перерыва эллипсы вокруг дуба, я клялась убить Лакшми. Спасала только мысль, что Сиддхартха Гаутама тоже прошел через это и в конце концов стал Буддой.

«Сохраняйте невозмутимость. И вскоре обнаружите, что ощущения начинают появляться в тех местах, которые раньше были “слепыми”…»

Я глубоко вздохнула. Ежедневный подъем в четыре утра и жестокие эксперименты над собственным телом давали о себе знать. Если бы не боязнь посрамить родину, я бы вытянулась между тайцев и Додо и захрапела.

«Грубые, тяжелые, неприятные, они растворятся в более тонких вибрациях… Во всем теле вы начнете ощущать приятный поток энергии...»

Утром на восьмой день мое тело вдруг исчезло, оставив лишь голову профессора Доуэля. Ни ноющей спины, ни затекших рук и ног. Только тепло и вибрации! Да! Да! Да! День пролетел, как одно мгновение. Мой ум был таким чистым, что я ощущала в нем дуновения ветерка.

Вечером, после отбоя в девять, я лежала, умиротворенная, и глядела в потолок. Теперь я знала, чистый ум напоминает выдвинутый пустой ящик комода. И набивать его барахлом больше не хотелось. Перед глазами вдруг возникли люди. Они разговаривали, смеялись, ходили. Я пригляделась. Господи, я же их знаю! Это мои герои, молчавшие столько лет! Начатый роман давно лежал угрюмым кирпичом в столе. Что я только не делала, чтобы его оживить! Даже перечислять стыдно… Усатый мужчина вдруг стиснул в объятиях высокого брюнета. Ах, вот какой поворот! Ничего себе! Брюнет отчаянно вырывался... Мне оставалось только за ними записывать.

Я вскочила и заметалась в панике. Ни одного клочка бумаги! Что же делать?! Крадучись, пробралась в туалет и сунула рулон туалетной бумаги под рубашку. Ленин писал молоком и хлебным мякишем, а я карандашом для глаз на туалетной бумаге. Если бы учитель заглянул в мою келью, пришлось бы ее жрать. Все-таки Ленин знал, что делал.

В Москву я прибыла с рулоном исписанной туалетной бумаги и безмятежностью во взоре. Ожидающая меня в аэропорту Лакшми сложила мудры и торжественно провозгласила:

— Когда ум чистый, счастье следует за человеком неотступно, как тень!

Вот и проверим.

Статья Леры Тихоновой «Мой номер 7В» была опубликована в журнале «Русский пионер» №31.