Классный журнал

Александр
Рохлин

Пентамаран инженера Русецкого

Мастер смотрит сквозь щель в обшивке корабля и видит спокойную речную гладь. Солнце гуляет по воде. Из-за острова выплывает груженная желтым песком баржа и тихо скользит мимо. Мастер провожает ее взглядом, исполненным мужественной грусти. Жизнь на реке закалила его. Вот уже шесть лет и два месяца он проводит жизнь в жестком самоограничении, питаясь большую часть дня хлебом, глотая речной ветер, и вдохновенно трудится ради мечты. В городе, исповедующем роскошь и комфорт, мой герой зимой греет руки от дуги электросварки, а летом изнемогает от жары в металлическом чреве своего корабля на импровизированной верфи Кожуховского затона.

Кто он? Одиночка-изобретатель? Тривиальный городской сумасшедший? Пророк вне времени? Бедолага-бомж с дипломом Физтеха? Ближайшее знакомство сомнений не оставляет. В затоне у Южного порта прописался капитан Грэй, он же Дон Кихот, он же Александр Николаевич Русецкий. Ветряные мельницы, железные пики на заборе, звенящие от ветра паруса, высокий дух и глубина отчаянья — все в наличии. И конечно, где-то недостижимо глубоко в сердце она... Дульсинея Тобосская. Фемина Кожуховская.

Тиха и прекрасна наша река на исходе лета. Жара спала, кувшинки плавают в маринаде — прибрежной ряске. Сухопутные существа — москвичи — выходят на берег любоваться шириной и просторами старого русла своей реки. Шум большого города не тревожит их. И вот если повернут москвичи головы влево, то непременно заметят необычное сооружение. Сооружение перегораживает узкую полосу пляжа и нависает над водой. Легче сразу согласиться, что оно похоже на фантастический корабль. Железные конструкции громоздятся друг на друга в три этажа. На верхней палубе, под ветром, скрипят и машут лопастями несколько винтов, лопастей и флюгеров. Мигает крохотными лампочками ветряной фонарь. Борта и оснастка корабля испещрены рисунками невиданных плавсредств и надписями. Кажется, что мысли капитана, не умещаясь в голове, выплескиваются наружу, словно брызги волны. Здесь тебе и физические формулы, и расчеты, и признания в любви, и крики о помощи, и хлесткая поэзия агитационного плаката.

«Плавучая лаборатория инноваций в использовании чистой энергии ветра». «Будущее за водородной энергетикой!» «Энергоустановка от морских волн — до 600 кВт». «ДВС на Н2. 2Н2+О2=2Н2О». «D=2√S/π=1,13√Sпри S=1,35×2=2,7m2». «Пентамаран... кругосветного плавания». «Требуется поддержка».

С первого взгляда ясно, что это место — арена бурной и непростой жизни.

Наконец главное действующее лицо этой жизни появляется на мостике. Немедленно становится ясно, что благие намерения написать серьезную, без ерничества и чистоплюйства заметку об изобретателе обречены на провал. Герой в синем комбинезоне. В ботинках на два размера больше. В одной руке зубная щетка, в другой — стаканчик от просто­кваши, на дне которого плещется водичка. Рот в зубной пасте. Время — третий час пополудни.

— Доброе утро, Александр Николаевич! — замечаю я. — Мы вас не разбудили?

— Нет, что вы! Я давно на ногах. — Герой не замечает иронии, полощет рот и сплевывает в Москву-реку. — Я как чувствовал, что вы сейчас придете. Торопился с обедом. Моя любимая куриная тушенка, как назло, закончилась, пришлось перейти на рыбные котлеты, а это такая гадость, что после них всегда надо зубы чистить...

— Куриная тушенка — это цыпленок в собственном соку? — догадываюсь я.

— Да.

— А рыбные котлеты?

— Эти, как их... бычки... Но я готов. — Александр Николаевич улыбается освеженной улыбкой, и мы проходим в нижний отсек плавучей платформы.

Не секрет, что в занятиях журналистикой нет проще задачи, чем написать заметку о чудаке-изобретателе. Все будет работать на тебя. И его внешний вид, и манера говорить, и жилище, и быт, и история жизни, и бычки в томате. Интрига очевидна, как прыщ на лице девицы. Одна идея как озарение, как взрыв нейронов поглощает человека и все его желания. За бортом остается все второстепенное и ненужное, вроде семьи, детей, достатка, социального положения и проч. Отсюда драматические коллизии, война с прозой жизни, победы, падения и полеты, преимущественно над гнездом кукушки. Образ готов. Нанизывай буковки в ряд и в ус не дуй...

Кандидат физико-математических наук Александр Николаевич Русецкий родился в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. В литовском городе-курорте Друскининкай. Отец героя служил учителем. Матушка — директором санатория «Белоруссия». Можно обойтись и без генеалогических подробностей. В продолжении беседы герой больше не обнаружит внутренней связи с родительским домом. Но, следуя шаблону, в отрывочных детских воспоминаниях мы ждем первой встречи с будущей мечтой. И она любезно появляется. В восьмилетнем возрасте Саша Русецкий предпринял попытку взлететь.

— Я моделировал летательный аппарат, — так звучит это признание.

Примечательно, что аппаратом был он сам. Крылья из обрезков простыней с печатью санатория «Белоруссия», вставленных в деревянные рамки, остроумно крепились к рукам с помошью шарниров. Полет производился с крыши, но несколько взмахов, до падения, все же удалось совершить.

— Мощности рук не хватит человеку, чтобы летать. Все тело должно состоять из мышц крыльев, — сокрушается изобретатель Русецкий.

В этот момент мы сидим в «трюме» его пентамарана. Железное чрево корабля основательно захламлено тысячью видами железных заготовок. В центре, за металлической дверью с замком, — мастерская. Звуки улицы совершенно приглушены, лишь верная, но равнодушная ко всему спутница Мастера — река — безмятежно плещется в носовой части. Днища, в привычном понимании, у корабля нет. Темно, пыльно, тоскливо. Не прислонишься, не вздохнешь, не выскажешь... Все-таки известный деятель Иона оказался в утробе кита не по своей воле. А Русецкий — по своей... Иона уходил от предназначения, Русецкий упорно движется навстречу ему.

А может быть, во всем виноват журнал «Наука и жизнь»? В самом названии которого — жестокая провокация! Неужели можно наукой жить? То есть дышать, творить, страдать? Причем безнаказанно. Без оглядки и будущих сожалений... Мальчиком он рос весьма начитанным. И подшивка популярного журнала пухла от месяца к месяцу. Там впервые он встретился с идеей использования энергии морских волн и ветра — с понтонами, приводимыми в движение через кинематические и шестеренчатые передаточные механизмы. Упало семечко на благодатную почву и умерло там.

А затем появляются инопланетяне... Ну конечно! Жизнь Мастера Русецкого прямо-таки подталкивает к мысли о безумии. Нормальные люди не гоняются за ветром. Не строят пентамаранов на железных парусах, не живут в железных ящиках. Ладно! Не будем цепляться к словам... Появляется человек, похожий на инопланетянина. Некий Феликс Ризванов. Студент Физтеха.

— У него были огромные, как у инопланетянина, глаза, — так описывает первую встречу Александр Николаевич, никогда — слава богу! — не видевший инопланетян.

Студент-физик несколько раз выступал перед школьниками с рассказами о превосходстве науки физики над прочими занятиями человека. Затем просто приезжал в гости и в итоге сдружился с Александром. Из контекста ясно, что юный Русецкий физикой был очарован и околдован. Два года готовился, со второго раза поступил в Физтех.

Учился средне.

Да простят меня все непризнанные гении, строители вечных двигателей, адепты Чистого Разума и честные служители Одной Идеи! Но я кожей чувствую, что секрет Русецкого отнюдь не в его чудо-энергетической установке. Я крепко сомневаюсь в верности Русецкого только одной музе — физике и ее энергиям. Среди всех этих железок, мрака, сквозняков и борения одинокого человеческого духа скрывается еще одна история. Подспудная, невысказанная, мучительная и вместе с тем более близкая и понятная простому смертному, чем история водородной энергетики.

Начать с того, что однажды, на заре голодных и звонких девяностых годов, Александр Николаевич превратился в арбатского художника. Он случайно привел знакомую девушку из Питера на Арбат и впервые увидел живописные полотна уличных Малевичей и Караваджей. Питерская девушка благополучно отбыла в Питер, а научный сотрудник Русецкий остался на Арбате.

— Я вдруг понял, что это и есть моя мечта — рисовать.

К тому времени герой уже второй десяток лет трудился в институте экспериментальной кардиологии и защитил на физфаке МГУ кандидатскую диссертацию на тему магнитных носителей для направленной транспортировки лекарственных средств в организм человека... То есть был вполне приличным человеком. И вдруг начал рисовать... То есть ходить на Арбат и самозабвенно изучать технологию рисунка, тайно фотографировать живописцев, их работы. Писать статьи в столичные газеты. Мечтать об издании книги об «офонаревшем» Арбате. Писать портреты в сюрреалистическом стиле, покупать картины мастеров и продавать свои. Одно время — три месяца — Русецкий являлся владельцем картинной галереи. Владение располагалось в пустующем подвале, пока не отыскались законные хозяева... Все это походило на временное опьянение, помутнение, затмение... и быстро развеялось. Впрочем, до сих пор Александр Николаевич втайне от мира пишет портрет одной прекрасной Незнакомки, о которой речь еще впереди.

Следующий период жизни Русецкого можно по примеру Пикассо назвать «серый металлик». Нужда заставила кандидата-физика переквалифицироваться в сварщики-монтажники. Он варил двери, решетки и заборы для москвичей и столичных учреждений.

— В Савеловском районе четыреста подвальных и чердачных дверей моими руками поставлены, — с гордостью говорит Мастер. — А еще заборы вокруг ПТУ № 24, детского сада на Семеновской и элитной школы искусства на Большой Академической.

И мы делаем шаг навстречу солнцу. Поднимаемся из трюма на среднюю палубу. Или жилой отсек энергоустановки. Собственно, здесь — средоточие жизни героя. Обитель скудного отдыха. Инновационная мыслительная площадка. Точка питания и возобновления ресурсов. Те же железки, секции, узлы, генераторы, цепи, индукционные катушки, провода, кабели, велосипедные колеса, крыша от автомобиля ГАЗ-24 — на полу и вдоль всех стен. Полки с чертежами, плакатами, рисунками, тетрадями с расчетами, книги, таблицы, инструкции, газетные подшивки. Маленький столик, укрытый пожелтевшей газеткой, электрический чайник, видевший Ельцина, целлофановый пакет, набитый пустыми фантиками от растворимого кофе.

— Это для гирлянд, — по ходу дела поясняет Александр Николаевич.

— Новогодних? — уточняю я.

— Индикаторов ветра, — уточняет ученый.

Заборы и решетки кормили Русецкого вплоть до начала текущего века. То есть как кормили? Очень условно. Пока другие деятели железосварочного цеха поднимались на московских ограждениях и квартирных дверях, Русецкий умудрялся жить впроголодь. Даже зарплату получал не живыми деньгами, а... железками. Остатками пик, труб, профилей и уголков. Семья растворилась без следа где-то еще на заре художественных увлечений. Он перебивался с воды на хлеб, был неоднократно обманут и бит лихими заказчиками, судился с целым электромеханическим заводом и его директором с говорящей фамилией Жуликов.

Другими словами, бурно, но неудержимо шел ко дну, как канонерская лодка «Кореец» в виду славного крейсера. И некому было его спасти. И никому он не был нужен в городе, когда-то именовавшем себя столицей дома народов...

Пока не случилось чудо! Наконец! Истомившись по рыцарской теме, повествование получает новый импульс. Дон Кихот просыпается в своем поместье и обозревает библиотеку с романами о забытых идальго. Фредерик Шопен, умирающий от чахотки, пишет ля-бемоль-мажорный полонез, похожий на атаку польских драгун. Капитан Грэй закупает несколько бочек красного вина и обливает им паруса на своем корабле, а Александр Николаевич Русецкий садится на трамвай № 26, едет по улице Кржижановского и встречает...

Секундочку! А все ли понимают, что человек, как существо космического порядка, обязан мыслить космическими категориями? То есть жить мечтой? Не поддаваться соблазнам, унынию и лени? Презревать на пути любые препятствия, будь то нищета или достаток? Плевать на времена и обстоятельства? Ходить по воде и переставлять горы? Тогда дописываю строчку...

...и встречает девушку небесной красоты, в белом платье колоколом.

— А я... — тихо говорит Александр Николаевич, — еду грязный, мокрый, замученный, без копья в кармане... и на дворе кризис 98-го года.

За спиной Мастера вновь скользит черным лебедем по московской глади баржа «Ока-140».

— И чтобы этой красоты коснуться, — взволнованно продолжает Мастер, — чтобы одним воздухом с ней дышать, чтобы быть достойным ей хоть слово сказать или жизнь предложить, надо эту жизнь полностью изменить! И стать другим человеком. И тогда я решил изобрести то, что еще никто не изобретал... Физтех рулит!

Александр Николаевич обнажает в улыбке ряд ослепительно белых зубов. Непонятно, как с рационом из бычков в томате они у него вообще сохранились.

Русецкий принялся думать о ветре и волнах. Волны волновали не только бывшего монтажника ограждений у двадцать четвертого ПТУ. Их энергию человек давно мечтал приручить. Проснувшийся ученый Русецкий год посещал Патентную библиотеку, надеясь НЕ найти похожих разработок. Не нашел. И принялся конструировать гигантский многоместный морской велосипед. (Это лишь одно из функциональных названий экспериментальной плавающей платформы.) В общих чертах платформа Русецкого должна выглядеть так: 36 метров в длину, 16 в ширину, 8 в высоту. Все рассчитано для прохода к морям по шлюзовой системе канала им. Москвы.

В нижнем, рабочем, отсеке, то есть на воде, — гребные водяные колеса (4 шт.) с приводом от ДВС, подруливающие водяные колеса (4 шт.), рабочие подвижные поплавки, складывающиеся понтоны поперечной устойчивости (2 шт.). Еще ластовые движители по типу «рыбий хвост» (2 шт.) и руль (2 шт.) на корме.

В средней части — 20-метровая жилая комната.

В верхней, или на крыше, — дефлекторы-концентраторы, проще — экраны ветровой турбины. Собственно, турбина и дефлекторы и есть сердцевина всей энергоустановки и «детище» изобретателя Русецкого.

Мы покидаем мрак кельи и вдыхаем речной воздух на верхнем мостике. Со всех сторон нас обступает жизнь. Река, кувшинки, город, мосты, машины, грузовые краны, похожие на понурых жирафов, в Южном порту. И легкий северный ветер.

— Я видел волны на Москве-реке, — говорит изобретатель. — Был ноябрь, гроза, молнии резали небо, а по реке ходили свинцовые волны! Их силу человечество до сих пор не может приспособить. Но ветер?! С ним мы уже можем совладать!

И он поднимает голову. Мы карабкаемся к установкам по шаткой железной лестнице. На крыше меня охватывает странное ощущение, будто я поднялся в запретную высь, разорвал облака и стою на юру, вглядываясь в будущее человечества.

Первая установка — классическая — горизонтально-осевая. Проще сказать, обыкновенный четырехлопастной пропеллер с хвостом. Вторая — вертикально-осевая. Шестилопастной ротор с теми самыми 12 дефлекторами-экранами, которые ловят ветер вне зависимости от его направления и заставляют его крутить лопасти ротора, причем всегда в одну сторону. И там, и там — выработка энергии. И вот между этими двумя установками — классической и русецкой — идет почти невидимая, почти неслышная, но решительная и бескомпромиссная схватка... Ветер дует, мельницы крутятся. Все последние шесть лет и два месяца Мастер Русецкий собирал и варил свою платформу. Из тех железных заготовок, коими он получал зарплату сварщика-монтажника, а также из труб и арматуры снесенных московских хрущевок. Зимой в ледяной мороз, летом в жару. Грелся в сторожке охранников автостоянки. Спал урывками. Питался консервами. Шел на подвиг. «В чем подвиг?» — спросит пресыщенный читатель, похоронивший свою мечту еще в институте. Конечно, не в том, чтобы спустить на воду корабль без днища и направляемый прирученной энергией ветра. А в том, чтобы жизнью своею ответить на единственный вопрос. Достоин он Любви или нет...

Конечно, по закону жанра, когда настало время последнего эксперимента, в историю вмешивается холеная и сытая рука городского чиновника. Управа Южного округа велит Александру разобрать самострой на реке. И прекратить глупые забавы с железными парусами. Здесь мы ставим запятую. Это отдельная глава. И не так уж важна она. Любой вдохновенный художник сталкивается с неверием и скудоумием обывателя. Другой вопрос волнует меня.

А что же Муза? Та, в белом колокольном платье? Где она? Уехала на трамвае, растворилась в московской толчее? Унеслась с юго-восточным ветром в Котельники? Это печальная история. Но в ней суть. Нам известно имя прекрасной Незнакомки. Она звалась Татьяной. Мастер еще в тот день сумрачного 98-го года проследил ее путь домой. И стал, возможно, последним в истории нашего города человеком, заводящим знакомство с девушками в трамвае. И что же? Всего две встречи. Он говорил, она молчала. Он, годами не ведавший женского тепла, страдал, она вздыхала. Так и расстались. Но ее образ прожег сердце неистового физика. Именно ее портрет пишет художник Русецкий вот уже более десяти лет, не показывая публике. Набросок мелом на железной двери кельи — женская голова с опущенными долу ресницами и текущими по плечам волосами — это она же, Татьяна.

Дон Кихот рыцарствовал, чтобы доказать своему веку: отступление от идеала порочно. Только любовь дает силу сражаться с великанами. Капитан Грэй возвращался к Ассоль, потому что только капитаны и рыцари способны восполнить женскую надежду на счастье. Умирающий Шопен писал полонезы, зная: любовь неподвластна тлению.

Александр Николаевич Русецкий взбирается на пропеллер, садится на него верхом, словно Георгий Победоносец, и несется в московском небе. Он будет мчаться навстречу ветру, пока не встретит Утешения...

Статья Александра Рохлина «Пентамаран инженера Русецкого» была опубликована в журнале «Русский пионер» №31.