Классный журнал

Михаил
Довженко

Прорыв современницы

Лет пятнадцать назад мне довелось поработать вожатым в пионерском лагере «Орленок». Том самом, где в вожатые принимают торжественно. И обязательно рано утром 19 мая у памятника Орленку, практически на берегу «самого синего в мире» Черного моря. Правда, при мне, в конце 1990-х, в этом легендарном лагере уже много чего изменилось с советских времен. Например, официально нас даже не называли «вожатыми». Официально, согласно КЗоТу и трудовым, я был «педобразом». То есть «педагогом дополнительного образования». Согласитесь, вряд ли об этом слове можно сказать, что «оно звучит гордо». С другой стороны, ведь «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Моментов, которые гордость все-таки у меня вызывали в то постсоветское пионерское лето, было предостаточно. Вне зависимости от того, кто и как решил переименовать нормальные человеческие названия.

Я до сих пор с удовольствием вспоминаю мой раздолбайский старший отряд, мужская часть которого одной прекрасной ночью отправилась набегом на теплицы с цветами. В «Орленке» всегда столько высокопоставленных гостей, что покупать каждому цветы — денег, сэкономленных на детских завтраках, не напасешься. Цветы в лагере выращивают свои. Так вот, мои 15-летние хлопцы, все как один в камуфляжах, потому что смена у нас была специальная, пограничная, пробрались в наш лагерный дендрарий с единственной целью — нахламить побольше цветов для девочек из своего отряда. В цветнике они увидели нас — нескольких вожатых, — тоже в камуфляжах, лежащих на земле. Честно говоря, мы, двадцатилетние, были там по той же причине — добывали цветы для своих объектов мечтаний. Встретившись на месте преступления, все всё сразу поняли и разошлись по своим романтическим делам. Мои дети в первую минуту решили, что им от меня влетит, но ни слова в упрек я тогда не сказал. Лишь испытал гордость за то, что они — подростки, которые по идее должны были бухать ночью утаенное от вожатых пиво, — на моих глазах по-настоящему мушкетерили…

Когда в Москве начались митинги, я был в Кремле. Вернее, мой друг Алекс Дубас захватил меня туда 5 декабря 2011 года на премьеру фильма «Елки-2». В ожидании показа мы сидели в зале и уже знали, что на Чистых прудах в этот момент арестовывают людей, которые решили высказать свое недовольство прошедшими накануне думскими выборами. Я тоже был ими недоволен, но я не пошел на Чистые пруды в тот вечер и сидел во Дворце съездов, не испытывая никакой гордости за происходящее. Ни в Кремле, ни на бульваре. Скорее, было как-то неудобно за себя и еще за несколько тысяч людей, которые, в общем-то, не обязаны были в тот вечер отказываться от просмотра неплохого предновогоднего кина.

Несколькими часами позже мы уже переезжали из ресторана в ресторан, отмечая со знакомыми знакомых съемочной группы премьеру. Получали новости о происходящем в Москве через социальные сети. В какой-то момент кто-то прочитал в фейсбуке: «Убили Навального…» «Это же — война!» — сказал кто-то очень тихо, но было отчетливо слышно «средь шумного бала». Кажется, это был режиссер Руслан Бальцер. И я помню, как мы все согласились — а и вправду может быть война…

А ближе к утру выяснилось, что один человек в тот вечер все же сбежал из Кремля на Чистые пруды. То есть — сбежала. Лена Плаксина, сыгравшая в «Елках» «Ольгу — девушку Урганта», просто должна была выйти тогда в «Современнике» во втором акте «Трех товарищей» на сцену. Она примчалась на бульвар за несколько минут до выхода и увидела толпы людей, еще больше омоновцев, отсекающих их к автозакам… Прорваться в такой ситуации к театру было невозможно. Тем более — успеть вовремя. Что произошло с Леной в тот момент, известно, наверное, лишь Мельпомене да мобильному телефону, который утонченная девушка, прорываясь сквозь ОМОН, автоматически включила на видеозапись. Именно ее мы потом несколько десятков раз пересматривали…

Ко второму акту Лена, играющая фрау Хассе, все-таки успела. По ее словам, когда она выбежала на сцену, то услышала следующие реплики: «Что нового, фрау?» — «Ничего: грабежи, митинги. Я на улицу не выхожу — стреляют даже из пулеметов!» — «Это уже не новости, фрау Залевски…» Ремарк вряд ли хотел предугадать московские «уже не новости» конца 2011 года, но очень точно сделал это.

Узнав об этой почти кинематографической истории, я невольно испытал гордость за Лену. Без пафоса и лишней политики в Интернете она просто сыграла спектакль в ту секунду, когда Москва готова была заиграться в гражданскую войну. Не больше и не меньше. В какой-то момент было ощущение, что на улицах вот-вот начнут стрелять, «даже из пулеметов». Сколько виртуальных перестрелок произойдет позже в социальных сетях. Сколько невиртуальных митингов еще случится с декабря по май. И не будет уже неудобно за то, что в какой-то момент они начнут напоминать тебе день города и ты перестанешь на них ходить. И не будет никакой гордости за то, что ты все-таки был на каких-то из них. Ведь ты не прорывался сквозь московский ОМОН, в борьбе с которым за последние месяцы было создано уже столько имен, лишь для того, чтобы вовремя сыграть спектакль. Почему-то именно этот случайный, маленький и политически совершенно незначительный эпизод вызвал ощущение настоящей гордости «за». Не за себя. Но за кого-то. За такую вот «современницу». И ее «прорыв».

Интересно, в каком-нибудь пионерском лагере, когда Лене Плаксиной было пятнадцать, какие-нибудь пацаны лазили за цветами для нее в какой-нибудь дендрарий? Надеюсь, что да.

Статья Михаила Довженко «Прорыв современницы» была опубликована в журнале «Русский пионер» №30.

Прочитать другие статьи Михаила Довженко