Классный журнал

Николай
Фохт

Бонапарт, Кутузов, «Барселона»

Умрем же под Москвой — только так и никак больше, никак иначе не протекают главные баталии. Легче сгинуть, чем победить недруга. И это не жизненная философия солдат и офицеров, это своеобразная экзистенциальная, а то и инфернальная тактика подавляющего большинства русских полководцев. С Бородинским сражением приблизительно та же история.

Напрашивалось, но мне очень не хотелось ехать. Вроде под боком, под рукой место баталии, пойти напитаться духом места, окинуть взором ландшафт легендарной сшибки, проинспектировать Шевардино, да Бородино, да Семеновское; замерить глубину Колочи и насладиться обрывистостью ее восточного берега.

Но что-то не пускает.

Конечно, сыграла свою роль картошка. Все мы там были, все ковырялись в святой земле, все охлаждали водку в Колочи. Местность врезалась в память не на шутку, навсегда — необозримый и безнадежный простор с плавным ландшафтом. Ни укрыться толком, ни окоп вырыть глубокий — грунтовые воды близко. Я не знаю, зачем они сажали картошку на костях героев, но два лета в Бородине оставили какую-то непреходящую, незарастающую травму. Все бессмысленно и все кощунственно, кощунственная бессмысленность, больше ничего.

Однако скрепя сердце выбрал именно Бородинскую битву для очередного открытия. Может быть, поставив точку в этом деле, избавлюсь от тоски, от этого вечного русского чувства, что ты заперт на огромных просторах Родины; на просторах Бородинского поля ты шагу ступить не можешь без того, чтобы не споткнуться о картофельный клубень. Надо срочно решить наконец эту двухсотлетнюю загадку: кто победил в Бородинском сражении — Наполеон или Кутузов? И снять грех с души.

Разумеется, есть два взгляда на бородинскую проблему: одни твердят, победил Наполеон, другие — Кутузов. Сторонники Бонапарта аргументируют тем, что после битвы русские войска отступили к Можайску, а потом и вовсе оставили без боя Москву. Патриотическое крыло исторической науки справедливо считает, что после того, как стемнело, поле брани оставили как раз войска Наполеона, а русские отошли незаметно, из стратегических соображений, по плану. Москву-то отдали, но Россию спасли.

Мне сразу показалось, что тут все просто. В смысле, раз отступили и отдали Москву, то это явное поражение, а объявление Бородинского сражения победой русской армии — успешная попытка переписать историю, приписать викторию там, где ее и в помине не было. Поэтому лично я был настроен скептически. С этими скептическими чувствами я отправился в Бородинскую панораму, своеобразный паллиатив славных картофельных полей Бородина. Во-первых, это намного ближе от дома и метро рядом, во-вторых, в панораме я никогда не был.

Панорама — это уже финал, апофеоз, точнее даже, виньетка моих исследований. К этому моменту освоены труды Бориса Юлина («Бородинская битва»), В. Афанасьева («Подлинные документы о Бородинском сражении…»), Лидии Ивченко («Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года»), внимательно изу­чены два фильма «Война и мир», кино начала двадцатого века «1812 год», куча научно-популярных документальных лент, включая, разумеется, фильм английских документалистов. Весь массив знаний однозначного ответа не давал, скорее подтверждалась изначальная версия, что победил Наполеон. Почему? Да очень просто. Кроме того что он продолжил серию побед над российской армией (последняя — под Смоленском, она не вызывает сомнений ни у каких историков), кроме того что Бонапарт взял Москву, разграбил ее, а затем спокойно ушел, армия Наполеона потеряла в этой битве в полтора, а то и в два раза меньше убитыми и ранеными. Это при том, что наша армия отражала атаки с укрепленных позиций. Любой, кто играл в стратегии (да хоть в «Варкрафт», хоть в «Цивилизацию»), знает, что брать с боем маломальское укрепление — значит потерять большую часть своих юнитов. Наполеон же ухитрился и тут выиграть. Он даже не пустил в ход козырь — императорскую гвардию. А это не просто порядка 50 000 солдат — это элитное подразделение, умелое и опытное, которое в состоянии решить ход любого сражения. Ну какие резоны у Кутузова считать, что мы выиграли? Знаменитые слова Дохтурова, только что вышедшего из кровопролитной схватки, отошедшего с Багратионовых флешей, но удержавшего наш левый фланг? Это ведь он сказал, что считает Бородинскую битву совершенно выигранной русской армией — а что он еще мог сказать? Правда, после его доклада, узнав о потерях Дохтурова, сложив с потерями других своих военачальников, Кутузов принял решение отступить.

В общем, я думал, что практически завершил исследование. Для меня загадкой оставался только вопрос, который возник у нашего, пионерского, сетевого сообщества: а вот почему Наполеон вошел в Россию с шестьюстами тысячами войск, а в Бородинском сражении, по официальным данным, приняло участие только сто тридцать тысяч? Не могли же они рассредоточиться по России или потеряться по пути. Долгое время почему-то именно этот вопрос занимал умы сетевых волонтеров «Следопыта». А на вопрос, кто победил, ответ был предсказуемый: Наполеон.

Но что-то странное произошло в Бородинской панораме, что на Кутузовском проспекте, недалеко от станции метро «Кутузовская», что-то странное и чудесное, что спутало такие стройные и ясные выводы, опрокинуло их, напрочь перечеркнуло уже готовые карты.

Мужской разговор

Главное, что спешу доложить: вся Бородинская панорама отремонтирована прекрасно. Не придерешься. Чистенько, беленько. Портреты героев отреставрированы, сукно мундиров обновлено, кивера идеальны и блестят в неоновом свете. Сразу после кассы встречают пара смотрительниц, или как уж их назвать, не знаю — администраторы, что ли… В общем, в парадной своей форме (белый верх, черный низ) исключительно дамы, склоняя голову, будто перед тайским каким королем, надрывают билетик и выжидательно смотрят в глаза. Правильно! Это же панорама, значит, все по кругу, и ни фига не догадаться новичку, где начало, а где конец. Дождавшись правильного вопроса, с радостью показывают рукой: вон туда. А если вон туда — доплатить надо, там отдельная экспозиция. А почему вы без экскурсии? За экскурсию надо доплатить, и будете с экскурсией. Вы уверены, что хотите без экскурсии и не хотите вон туда, на дополнительную экспозицию? Ну тогда вам вон туда — рука хорошей, свежей такой дамы все это время работала как семафор. На подмогу ей пришла более пожилая служительница панорамы и цепко так вслушивалась в беседу, выбирая мгновение, чтобы вклиниться. Не знаю, может быть, я не сказал какого-то ключевого слова, а может, не сделал какой-то типичной ошибки, но вторая так ни разу и не встряла. И уже когда я, изможденный говорящим семафором, хотел отступить, она вдруг вспомнила:

— У нас киоск работает!

— Не работает. — В деле музейных киосков я человек опытный, там я покупаю магнитики и редкую, ненужную в простой человеческой жизни литературу.

Обе женщины тревожно посмотрели на киоск. Киоск в панораме, как и положено, прозрачный, внутри действительно никого не было. Пожилая в недоумении посмотрела на свежую.

— Она товар принимает, — нашлась та. — Она примет товар и поднимется назад.

В общем, я улизнул и полчасика побродил по залам, включая собственно панораму. Ну да, вот тебе поверженные Багратионовы флеши, разбитая батарея Раевского. Смешались в кучу кони, люди, да… Из-за круглого характера панорамы не было никакого… саспенса, что ли. Смотришь на опушку, от которой движется вражья пехота, а у тебя за спиной — вражья же кавалерия. То есть, по идее, должно быть не по себе, должен задергаться, заметаться — а эффект обратный, апатия. Наверное, потому, что понимаешь, что так быть не может. Хоть и круглая земля, но не до такой степени, как в Бородинской панораме. Опыт житейский, что ли, старость? Инстинктивно стал наблюдать за редкими детьми, которые пришли с родителями. Дети реагировали как-то вяло, а вот иностранцы — именно как дети! Японцы и поляки в ажиотаже перемещались вдоль окопов и редутов, бросались к поясняющим интерактивным мониторам в каждом секторе, шепотом восклицали, горячо обсуждали увиденное. Что характерно, отличались именно поляки. Разумеется, большую часть этой короткой круглой экскурсии они провели на правом крае наполеоновской атаки — там, где наших пытался обойти корпус Понятовского. По коротким удовлетворенным шипящим я догадался, что у поляков совсем нет сомнений, что победил именно Наполеон.

Все переменилось в одночасье, когда я вернулся к киоску за магнитиком.

Он был по-прежнему закрыт. На мой недоуменный взгляд, адресованный свежей темно-белой служительнице, получил успокаивающий семафор: мол, волноваться не надо, ждем с минуты на минуту. Я присел на стульчик, рядом с гражданином средних лет в бирюзовой рубахе с коротким рукавом. Он наблюдал за двумя девицами лет двенадцати-пятнадцати, которые метались в холле музея.

— Вот своих привел, они в первый раз тут. Кафе не работает, киоск не работает — они и маются. Сейчас дождемся, хочу своему младшему купить книжку про битву.

Оказалось, мужчина из Малояро­славца — места для Отечественной 1812-го знакового, и там, можно сказать, ковалась окончательная, итоговая победа русского оружия над Великой армией. Я и не удержался, задал ему вопрос напрямик.

А он будто и ждал этого разговора.

— Я в школе любил историю, у нас про Отечественную эту войну особые были уроки — какие еще в Малоярославце достопримечательности?

— Там Гоголь жил. — Я решил подбодрить собеседника.

— Да что значит жил — проездом практически… Ну вот, у нас ведь и своя панорама есть, про нашу битву. Ну, не панорама, а диорама она, но все равно. В общем, интересовался я этим, глубоко знал вопрос. И никогда не возникало сомнений, что и в сражении за Малоярославец, и в Бородинской битве мы победили. Хотя, конечно, Малоярославец Кутузов тоже того, сдал. Вот однажды, уже после того, как дочки родились, чего-то засомневался я. Ну и взглянул по-новому на это дело.

— Чего получилось?

Мужчина смотрел себе под ноги и разговаривал будто даже и не со мной.

— Да у меня все равно наша победа вышла. — Он усмехнулся.

— Ну объясните, почему?

— А вы знаете, что войну-то не Наполеон начал? — Вдруг он посмотрел на меня. — Вообще, конфликт этот. Наполеон хотел мира, а Александр с дружком своим, прусским царем (это я так, фигурально, «с царем» говорю — с императором, конечно), стали его ругать всюду, искать драки. Особенно после того, как Наполеон расстрелял Людовика Бурбона, герцога Энгиенского, Александр и совсем уж неприлично стал себя вести. А потом и Аустерлиц… При Аустерлице Наполеон сам хотел перемирие заключить с Россией — Александр отказался. Ну и известно что, разбили нас под Аустерлицем (Кутузов, кстати, командовал). Потом ничья под Эйлау (тут руководил Беннигсен), опять разгром под Фридландом (тоже Беннигсен, Кутузов в опале, уже не принимал участия в войне), Тильзитский мир. А потом опять — Александр почти напоказ мир этот нарушал: с Англией торговал, а это было главное условие мира — изолировать Англию. В общем, Наполеон не выдержал и напал…

— Ну и при чем тут наша победа при Бородине?

— А я по аналогии. После битвы под Эйлау сам Наполеон писал, что он приписывает себе победу в этой битве только потому, что русские войска сами отошли с позиций. В то время не проиграть Наполеону было все равно, что выиграть. Ну как если бы наша сборная по футболу вничью с бразильцами сыграла. В финале или даже в полуфинале. При Бородине то же, даже круче — Наполеон сам отвел войска, первый. И не занял наших позиций, а только смял первый ряд укреплений.

— Но он гвардию не бросил в бой — если бы она вступила, несдобровать.

— А это как сказать. Он и не ввел гвардию, потому что видел: в штыковом бою наши сильнее. Он был не уверен, что гвардия опрокинет Дохтурова или Раевского, не говоря уж про наш правый фланг — там мощная артиллерия работала, там французам нечего ловить. И я так трактую, что если он не был уверен в победе в самый разгар, когда пали уже флеши и батарея Раевского, а потом отступил — значит, он признал поражение.

Я с этой логикой не был вполне согласен, но что-то в словах мужчины нарушило мое равновесие. Я, как тот Наполеон, потерял уверенность. Я еще не мог понять что, подсознание уже вело какую-то непростую работу.

— Вот только в ком разочаровался, так это в Кутузове. — Собеседник снова опустил глаза.

— Но он же гений, сумел вон как заморочить Наполеона…

— Ну, как ни крути, как ни перекладывай вину на Александра I, а Аустерлиц на совести Кутузова. Он боялся перечить государю, пошел на поводу — а это непрофессионально. И при Аустерлице именно Кутузов допустил несколько тактических ошибок и в расстановке войск накосячил… Он и в расстановке под Москвой тоже ошибочек навалял — Беннигсен, который начштаба был, полдня ездил, исправлял, переставлял грамотно отряды. И что левый фланг не опрокинулся — именно его заслуга. Его чуть ли не в предательстве обвиняют, что он полк из засады вывел и укрепил фланг, но иначе прорвался бы француз. А засаду эту странную все равно бы Понятовский смял во время фланговой атаки — они с ходу бы обнаружили и погнали бы резерв. Что хорошо Кутузов сделал, так это ж…у прикрыл — вся его расстановка железно обеспечивала отход армии на Можайск и гарантировала невозможность обойти нас с правого фланга. А левый — фиг с ним. Если бы прорвались они, мы бы просто ушли по новой Смоленской дороге на Можайск… Кстати, вы в курсе, что тактика отступления, затягивания Наполеона вглубь России — это не Барклая никакого идея, а как раз генеральный план Александра и его прусского советника? А Кутузов просто довел его до логического завершения, сдав Москву. Так что, как ни парадоксально, гений-то скорее царев, а не Михал Илларионовича…

Я не знал этого.

Между тем появилась киоскерша (прошло-то всего минут тридцать нашего разговора). Из товаров она несла связку шариковых ручек. Мужик окликнул дочерей и первым стал выбирать книжки. Я приглядел магнитик, а литературу решил не приобретать: мне показалось дороговато.

С мужчиной и его девушками я и не попрощался даже. Он как-то замкнулся, быстро все купил и, даже не посмотрев в мою сторону, двинул к метро.

Я тоже прошелся до «Кутузовской».

Всю дорогу в метро я думал о словах малоярославского мужика. В общем, да, гений Кутузова всегда был под вопросом. Наполеон ведь как-то уж очень уверенно все сделал: занял Бородино без звука почти (а ведь это был для нас хороший плацдарм для контратаки). Вялая имитация прорыва с правого фланга, в которую Наполеон не поверил и не стал перекидывать туда войска. С трудом форсировали Колочь (берега с нашей стороны-то крутые, все рассчитано на то, чтобы неприятель не смог перебраться) и, конечно, не отбили Бородино. А Наполеон между тем выполнял простой и гениальный план. Он начал с Багратионовых флешей — Кутузову пришлось укреплять резервными силами, перебрасывать войска. А в это время французская гранд-артиллерия «работала» как раз по нашему левому флангу. Потом, когда флеши были разбиты, переместил направление удара в центр — та же история: мы бросаемся укреплять свежими силами центр, а дальняя артиллерия накрывает наших солдат. И спас армию от полного разгрома не гений главнокомандующего, разумеется, а героизм солдат и офицеров. Они абсолютно точно исполнили замысел главнокомандующего: компенсировать превосходство французов над нами в численности и мощи артиллерии личным мужеством. Наполеон гений, он почуял этот беспримерный настрой войск и понял: этот ресурс русских неисчерпаем, можно вообще с половиной армии остаться, посылать в это пекло гвардию — совершенное безрассудство. Вдруг меня осенило: Наполеон не просто решил не продолжать сражение из-за темноты — он не мог его продолжать. Тонкий и бесстрашный Бонапарт, как мне кажется, осознал огромный риск продолжения битвы. И в этом смысле Наполеон проиг­рал Бородино: в конце концов, он же атаковал, его целью было завоевать позиции русских. А он отступил. И вот что еще: какая-то появилась у меня уверенность, что, если бы битва возобновилась утром седьмого сентября, мы могли бы остановить, откинуть Наполеона. А может, и заключить долгожданное перемирие на хороших условиях. Третий вариант мне кажется совсем реальным. Русская армия, безусловно, одержала моральную победу шестого сентяб­ря и, как бывает в футболе, на подъеме, на одних морально-волевых могла смести на фиг Великую армию. Очень грамотный и осторожный Беннигсен был за продолжение битвы. Кутузов, по мнению многих современников и историков, в пику ему решил отойти. А заодно, на всякий случай, сдать Москву. В общем, совершенно беспроигрышная тактика: можно было Наполеона и до Владивостока пустить — там его даже Дарькин какой-нибудь смог бы разбить.

И тут я вспомнил сравнение мужика со сборной России и Бразилии. Ну конечно, я видел аналог Бородинской битвы совсем недавно, в HD-качестве!

Конечно же, речь о втором полуфинале Лиги чемпионов «Барселона»—«Челси», на «Камп Ноу», этой весной.

Слава богу, что сегодня возможна аллегория военной схватки — футбольный матч. В этом разрезе вторая игра «Барса»—«Челси» — чистое Бородино. И главное, нам важен результат этой аллегории. Его можно, мне кажется, перенести с чистой совестью и на событие двухсотлетней давности. А это, в свою очередь, поможет сделать решительный вывод, разгадать тайну.

Кто будет спорить, что «Барса» весь матч атаковала, что разыгрывала гениальные комбинации, безупречно владела мячом. И в первом тайме получила сначала небольшое тактическое преимущество (из-за надрыва задней поверхности бедра был заменен центральный защитник Гарри Кэхилл), затем даже и численное преимущество — за хамский удар коленом в бедро Санчеса удалили Терри. Два основных игрока обороны выведены из строя, «Барселона» выигрывает 2:0. В конце тайма — искрометный прорыв Рамиреса по правому краю и отличный гол в ворота «Барселоны». Каталонцам во втором тайме надо забить хотя бы один гол. «Челси» обороняется исключительно на морально-волевых, на мужестве, на футбольном своем героизме. Простецкое построение в два эшелона: в первом три игрока, во втором соответственно шесть. Первый редут нарушает стройность барселонской атаки, второй подчищает, насмерть стоит, не пускает во вратарскую. Ну и Чех свое дело туго знает. Несколько раз «Челси» на волосок от гола, от поражения по итогам двух игр. И был момент, когда только чудо могло спасти «Челси»: Дрогба фолит в штрафной, пенальти бьет Месси. И бьет в штангу. Измотанный обороной аристократов, гений ошибается. А «Челси» удерживает до последних минут счет 2:1. Проигрышный счет устраивает «Челси». По итогам двух игр в финал выходит лондонская команда. Но тренер англичан на последних минутах меняет Дрогба на Торреса. Торрес в последней контратаке пробивает Вальдеса — 2:2! Великая «Барса» не проиграла в матче, но повержена.

Может, моя аллегория покажется слишком легкомысленной, однако она ясно демонстрирует: победить можно и не выиграв. Что русская армия и доказала уже после Бородина.

Неожиданно подтверждение пришло из серьезного источника. Проверяя эту свою догадку, я открыл словарь «Война и мир в терминах и определениях» под редакцией Дмитрия Рогозина. И вот какое определение победы в войне или сражении я нашел: «успешный итог войны, военной операции, военной кампании или сражения для одной из противоборствующих сторон. Характеризуется разгромом или капитуляцией противника, полным подавлением его способности к сопротивлению». Надо отметить, что Дмитрий Олегович, конечно, не знал о моем исследовании и в данном случае его нельзя заподозрить в патриотической подтасовке. И получается, что Наполеон уж точно никаким образом не победил: разгрома и близко не было, капитуляции не было, полного подавления способности к сопротивлению — никогда! То, что с тактической точки зрения французы смотрелись интереснее, — смотри выше, «Барселона»—«Челси».

В общем, непростой вывод, но честный и оптимистический. Формально в Бородинской битве нет победителя, это ничья. Фактически выиграла русская армия. А Москва… Ну что Москва, это ведь не столица России тогда. Смоленск вон сдали, Малоярославец тот же. Наши победы всегда трагичны, мы все-таки не «Челси».

P.S. Ну и еще обещанная разгадка про численность наполеоновской армии: почему в кампании участвовало 600 000, а под Москвой билось всего 130 000. Так вот, из шестисот тысяч в Россию вошло около четырехсот — до двухсот тысяч оставалось в резерве, в Центральной Европе. Феноменальная и ключевая цифра: сто пятьдесят тысяч человек еще до битвы под Москвой выбыли по болезни или дезертировали. Трудно подсчитать боевые потери французов и количество личного состава, оставленного в захваченных городах и форпостах. Ну пусть это будет двадцать-тридцать тысяч. Остается двести двадцать тысяч. Надо учесть, что по официальной российской версии в сражении принимало участие 185 000 человек — к ста тридцати тысячам уже непосредственно перед битвой подошло подкрепление, резервные подразделения. В результате численность Великой армии достигла ста восьмидесяти пяти тысяч человек. Ну и погрешность двадцать-тридцать тысяч уже не принципиальна вовсе.

Так что все сошлось, оле-оле-оле!!!

Статья Николая Фохта «Бонапарт, Кутузов, “Барселона”» была опубликована в журнале «Русский пионер» №30.

Прочитать другие статьи Николая Фохта