Классный журнал

Игорь
Мартынов

Йо ма йо! Или Апогей в Люксе

— Цель визита? — осведомился бельгийский паспортный контролер в аэропорту Брюсселя, обшмонав шенгенскую визу и лупой, и тактильно, и на нюх — хорошо еще не лизнул. Сказать правду? Что командирован собрать данные про выдающийся малый народ, перепивший русских? Сочтет за издевку, за подвох. Ответил уклончиво:

— Люксембург — там сейчас праздник молодого вина.

— Там всегда праздник, — осклабился офицер и влепил штамп с явным намерением погасить визу раз и навсегда.

О, значит я на верном пути!

От Брюсселя до цели — четыре часа электричкой; глаз ищет в заоконном пейзаже изъянов, присущих сильно пьющей стране: несвежих деревень, подкошенных ЛЭПов, коррозирующей с позапрошлой войны спецтехники. Но видятся сплошь заливные луга и стройные, как будто выправленные фотошопом коровы, почему-то сивые. Или седые? Долгота жизни в ЕС ого какая, не исключено, что и у коров…

На вокзале в Люксембурге — первая иллюстрация в тему: двое граждан помятого типа, напряженный диалог, вот один нечетко отмахнулся пивной бутылкой, стекло дробится по ухоженному кафелю. Вроде бы классика, но финал озадачил: виновный тут же опал подбирать осколки, затирать лужицу — униженно, хлопотливо, как будто и не во хмелю!

От вокзала — первым делом в супермаркет: один винный отдел скажет о свойствах нации больше всего страноведения. Здесь сразу ясно, почему Люксембург называют маленьким, но крепким сердцем Европы, а замок его считался самым неприступным в Европе. Любую осаду коротать в охотку, когда в твоем распоряжении такой недюжинный, безмерный арсенал! Вот осанистые, как гренадеры, бутылки с местным мозельским; за ними, как резвые пехотинцы, емкости с пивом, а напротив, с бравостью личной гвардии великого герцога, построились самогонки — грушевые, яблочные, вишневые, всякие. Чуть выше генералитет: почетная полка со сколь кратким, столь и неисчерпаемым званием «спирт». И, разумеется, сполна представлен иностранный легион, все эти виски, коньяки, текилы…

Я не был одинок в своем замешательстве пред этой чашей, воистину неупиваемой: местные ценители не кидались на первое попавшееся, они как бы оттягивали момент окончательного выбора, примеривались, брали какую-нибудь бутылку с полки, любовно поглаживали, изучали, будто видели в первый раз. Отходили, возвращались, словно с кем-то внутренне советовались, спорили, намечая алкогольный маршрут то ли на вечер, то ли в ночь, а может быть, и на тот свет. Как знаком, как физически ощущаем этот трепет преддверия, эти первые симптомы, случайные взгляды, невольные касания, из которых постепенно, глоток к глотку, вырастет яркое, полносильное чувство, переходящее в триумфальный delirium! Один из ценителей выглядел особенно нервно, для самоуспокоения он то и дело прикладывался к чекушке, взятой прямо здесь же. «Какое бесстрашие! — думал я — прямо под камерой видеонаблюдения!» Когда он повернулся, я заметил на кармане бейджик «Securite» и рацию на поясе: о, даже охранка здесь дружится с Вакхом, причем не делая из этого тайны! Какое дивное, какое заповедное место!

Заценив боеготовность Люксембурга не только визуально, но и внутрь, приободренной походкой по авеню Свободы я устремился в люди. Сомнений в направлении не возникло: весь город, вся страна и еще пол-Европы двигались синхронно со мной туда, где в вечереющем небе скрещивались лучи прожекторов, откуда, усиленные эхом, неслись влекущие, как пение сирен, звуки серьезной гульбы.

Старый город по шпили обклеен агитками: «Все на Шуберфойер!». Раз в году на три недели главный паркинг страны зачищают от авто, монтируют экстремальные аттракционы, но главное — отстраивают квартал питейных заведений, чьи приветливые лона распахнуты до полуночи и позже, это у них называется «белые ночи». Главный слоган момента начертан краской на заборе: «Отсутствующее звено в цепочке между обезьяной и человеком — это мы!». Такое скопление демоса, вооруженного фужерами, рюмками, стаканами, кружками, попадалось разве что на зорьке девяностых, в пору лезгинской «Амаретты» и венгерского «Абсолюта» (многие и теперь уверяют, что абсолютнее оригинала), в непрочную эпоху ночных ларьков и беспричинных перестрелок — в общем, при приближении к ярмарке мышцы инстинктивно входят в тонус, рука судорожно ищет в кармане свинчатку… Помним-помним, как это было — сперва эйфория, брататься как индейские люди, потом слово за слово — и в хлам разбитое лицо, и летящие веером зубы, и в лучшем случае — травмпункт в Пироговке, ближайший к ЦПКиО. По старой памяти, внедряясь в массы, держу ухо востро, сканирую ситуацию. Первый повод для тревоги: на входе нет металлоискателей, но что еще подозрительнее — нет полиции, лишь где-то на отшибе маячит дежурная машина, но ни спецназа, ни морпехов. Преступная халатность? Роковая безалаберность? А между тем градус веселия вполне убойный. Людей раскручивают на центрифугах и подбрасывают на резинках, гонят на вагонетках и топят в аквариумах, чертово колесо крутится с бешеной, непригодной для обозрения скоростью; все беснуется, визжит, гогочет. И такая теснота, что ежесекундно есть повод не сдержаться, сказать: «Не понял, ты на кого тянешь?!», демонстративно выйти из себя, так почему же не выходят?! Наоборот, с каждой принятой дозой, вместо того чтоб, как у нас заведено, набычиться, помрачнеть — местные размякают, расслабляются, впадая в полную гармонию с миром. Я специально снял пробу: напитки настоящие, не бутафория! Но что-то не так… Какой-то перевод продукта! Какое-то оскорбление жертвенного предназначения выпивки! Мы всходим на костер запоя торжественно, как Джордано Бруно, как Орлеанская девственница, как гугеноты и монатисты, как двадцать шесть японских мучеников из Нагасаки. Мы знаем, что на выходе можем обнаружить пустые карманы, прощальную записку от жены, увольнение по статье 81, пункт 6 и неукротимое чувство вины, и жалкий отсвет загубленной жизни. Вот тогда динамично, дерзко начинаешь со дна, с нуля, в ударные сроки формируешь новую семью, карьеру, фениксу подобно; пишешь роман, снимаешь трилогию, делаешь открытие, не забывая попутно зачать детей, построить хаус… О, эта высокая жажда реванша! Мол, рано списывать, рано ставить крест! Мощный рывок — до следующего этапного срыва, до очередной перезагрузки. Алкоголь, таким образом, судьбоносен, не надо быть буддистом, чтоб уплотнить несколько жизней в одну — так не кощунственно ли пить ради хаханек, как первобытные люди, простого веселья для?

Я понял, надо срочно разъяснить публике упускаемые ею преференции пьянства; тем более, люксембургский диалект оказался нехитр, в основе — знакомые сызмала выражения «Ё-маё» (Jomajo, в переводе «ну да, ну да!») и «тип-топ» (tip-top, в переводе «тип-топ!»).

Заказав очередную рюмку грушевой eau-de-vie, я обратился к белокуро- позитивной (других тут и нет) барменше:

— А что предпочитают люксембуржцы пить?

— Всё! — сказала барменша.

— Йо ма йо! — сказал я. — Завтра же рабочий день, как они после микста?

— Тип-топ! — сказала барменша. — У нас в Люксе воздух чистый, проспятся. Налить что-нибудь еще?

— Йо ма йо! — сказал я. — Да, еще. Что-нибудь.

Обезоруженный белокурой позитивностью, я отложил проповедь до завтра.

…Воздух в Люксе действительно чистый. На утреннюю встречу с директрисой Центра предупреждения токсикомании мадам Микели я пришел без сожалений о вчерашнем. И тут же предъявил статистику. Как же так, эталонная Европа, идеальная страна, всегда вас ставили в пример — а вы, оказывается, пьете?

— Понимаю стремление русских для самооправдания найти кого-то запойнее себя. Увы, на эту роль мы не годимся, — мадам Микели улыбнулась не без победного сарказма. — Дело в том, что в Люксембурге алкоголь, а также бензин и сигареты дешевле, чем у соседей. Так уж сложилось. Ежедневно к нам в страну на работу приезжает двести тысяч человек. Заправляются, закупают спиртное, вечером уезжают по домам. А все, что продано, делится на граждан герцогства. Вот откуда эти цифры. Нереальные.

— Мадам, вчера я был на Шуберфойере…

— Я заметила…

— Так вот: трезвых, кроме совсем уж детей, там не было. А ведь на ярмарке сейчас весь город, вся страна.

— Это длится всего три недели…

— Да, но в долине Мозеля уже начинаются винные праздники, это до ноября. Потом Рождество не за горами, а дальше Бургзоннде, Фуесент, Эмешен… Да я ведь не осуждаю, мне ли осуждать!

— Да, пьем! — с каким-то даже вызовом согласилась мадам Микели. — Ну а как же не пить? Страна наша триязычная, в каждом уживается три традиции, три культуры. Надо постоянно держать баланс внутри себя. Чтобы договориться в себе с французом, пить вино. Чтобы поладить с немцем — пиво. Ну, а люксембуржцу налить рюмку чего-нибудь крепкого. Вот и приходится каждому пить за троих.

Прикинул: по последним замерам в России обнаружено 182 народности, найдется ли титан, способный с каждой чокнуться, уважить?

— Говорят, в стародавние времена, лет сорок назад, когда на престол взошел принц Жан, в Великом герцогстве еще встречались непьющие люди. Но теперь таких больше нет…

— … И в прошлом году Люксембург закономерно признан самым богатым государством ЕС, — продолжил я.

— Ну вот, опять цифры, — теперь уже обаятельно улыбнулась мадам директриса.

«А не сгонять ли за мозельским»? — мелькнула шальная мысль. — Когда еще выпьешь в центре борьбы с токсикоманией, к тому же с самой директрисой!»

— А вы пьете? — спросил я.

— Что?

— Ну… вино?

— Да.

И еще много других удивительных деталей я узнал. Что алкоголь можно покупать с шестнадцати лет. Что за рулем можно выпивать до 0,8 промилле, то есть полбутылки вина. Что почти половина рабочих и служащих пьет в рабочий полдень, а каждый десятый с утра. При этом уровень преступности почти на нуле, страна живет и развивается, тип-топ.

…Для осмысления навалившейся фактуры пришлось ретироваться на свою территорию, в единственный на весь Люкс русский ресторан «У кучера».

— Да, бухают они крепко, — подтвердила хозяюшка заведения Марина. — Почему так? А вы спросите у Жоржика!

Жоржик, то есть Жорж Кристен — самый сильный человек планеты и, может быть, даже Люксембурга, двадцать раз вписанный в скрижали Гиннесса, будучи вегетарианцем, как раз кушал овощные голубцы, запивая хреновухой (мердовухой, как он выражается). Как-то, вернувшись с гастролей по России, рекордсмен увидел в окне заведения Григория Распутина, поющего под гитару. Жорж заглянул на огонек, испил хреновухи и с тех пор стал завсегдатаем. Этого внешне скромного, на вид вполне гражданского человека трудно заподозрить в том, что он таскает зубами самолеты, поезда, а еще за 72 мин. 55 сек. способен согнуть 250 гвоздей длиной 20 см. Числится за ним еще один рекорд, не попавший в Гиннесс, но стержневой в биографии: однажды здесь же, у барной стойки, силач перепил русского, причем артиста. Отчет об этом историческом событии имеется на ресторанной доске почета, хотя по лицам на фото не разобрать, кто проиграл, кто победитель.

Зачем пьет Жорж? В маленьких городах, где в любое место успевают пешком и направление ветра узнают по флюгерам, где течет неспешная, как будто арестантская жизнь — по сто раз на дню проходя одно и то же место, встречая одни и те же лица, чтоб не сойти с ума от рефренов, от скуки, приходится постоянно обновлять, изменять, искажать реальность. А кто сделает это лучше алкоголя? Это творческий метод — объемный универсум на пятачке, в тюремной тесноте. Спиртное сродни поэзии. Как сформулировал физик Поль Дирак: «В науке мы стремимся сказать о том, чего еще никто не знает, так, чтобы это поняли все. Поэзия делает как раз наоборот». Вино помогает всякий раз измышлять что-то новенькое, запутывать следы, преображаться до неузнаваемости. Люксембуржец никогда не пьет в одиночку, сам с собой — он пьет наружу, усложняя, расширяя свой миниатюрный мир. И Жорж иллюстративно сделал глоток «мердовухи».

Зачем пьют русские? Когда такие территории, непостижимые уму, неподвластные логике, у человека развивается боязнь разомкнутых пространств. Как будто в мире пробоина и внутренняя энергия истекает в безучастную пустоту. Человек пытается спастись, забаррикадироваться. Алкоголь для русского — это крепостной ров, стена, последняя линия обороны. Он не может мыслить масштабом необъятной страны, его единица измерения — он сам. И он пьет внутрь. В итоге — самоедство, самокопание, замкнутость, мрак. Пьяный русский подобен Бетховену — он один слышит волшебную музыку внутри себя.

Жорж Кристен вежливо, но наотрез отказавшись от следующей рюмки, отправился к своим рекордам. А я — к своим.

«Вот, оказывается, какими видит нас остальное человечество! — сокрушался я по дороге на Шуберфойер. — Нет, с этим надо решительно кончать… ломать стереотипы… доказать обратное! Да-да, со всем распахом и удалью, демонстративно, на юру!»

Без труда нашел я вчерашнюю белокуро-позитивную. Она, конечно же, не вспомнила.

— Водку! — сказал я.

Она подставила рюмку.

— Бутылку! — сказал я.

— Бутылку?!

— Йо ма йо! Bouteille. Flasch. Bottle.

Начальный глоток из горла, с подкруткой, как учил дворовый алкоголик Маркиз, я сделал у нее на глазах. «После первой не закусываю!» — всплыло из тайников. Теперь-то меня точно запомнят! Долой бесплодье умственного тупика! Я вам покажу самоедство и замкнутость!

Второй, до дна, глоток я делал, сменив искусственную иллюминацию маленького города на окружение небесных светил. Из апогея чертова колеса весь Люксембург виднелся как на ладони; мизерный, игрушечный, то ли люди, то ли куклы.

«Срочно нужен третий, решающий глоток», — подумал я, уходя в астрал.

«Русскому больше не наливать!» — раздалось откуда-то сверху.

Статья Игоря Мартынова «Йо ма йо! Или Апогей в Люксе» была опубликована в журнале «Русский пионер» №17.

А здесь можно послушать песни Игоря Мартынова собственного сочинения, которые по понятным причинам не вошли в бумажную версию «Русского пионера». И бонусом — фотографии.

Читать все статьи автора