Классный журнал

Дмитрий
Филимонов

Явление Христа белухам

Вскрикнула гага. Плеснула хвостом белуха. Пришли мы. Ступили резиновым сапогом на землю Соловецкую. На камень лишайный. О-го-го!

— Кто там орет? Метнись, Баклажан, глянь, кого принесло.

— А почему я?

— Ты самый мелкий.

Разогнался Баклажан, метнулся свечой из воды — по самый хвост, в ожерелье из брызг.

— Ах! — воскликнули мы, хватаясь за фотокамеры.

Он шумно выдохнул воздух, глянул выпуклым глазом, ринулся вниз.

— Ну? — спросил Самец-с-яйцом.

— Журналисты приехали, — ответил Баклажан.

— Надо уходить? — засуетилась Роза.

— Нет. Журналисты не опасны. От них вреда почти никакого.

— И пользы тоже, — заметил Чарли.

— О, как они разговорились! — Владимир Спартакович Беликов снимает наушники и протягивает нам. — Хотите послушать?

— Хотим, Владимир Спартакович!

Белуха, она же зубатый кит, арктический дельфин. Delphinapterusleucas. «Морская канарейка». Самый болтливый зверь. Щелкает, свистит, скрипит, блеет, ржет. Произносит гласные «а», «у», «ы».

— А еще я умею язык трубочкой складывать, — кокетливо сказала Ладошка.

— Погоди, дай послушать, — перебил Самец-с-яйцом, — что про нас журналистам рассказывают.

— При этом щелкать, свистеть, скрипеть, блеять и ржать, — продолжает Владимир Спартакович, — белуха может одновременно. Это называется акустический иероглиф. Мы описали пятьсот сигналов и пятьдесят три иероглифа, но только четыре расшифрованы достоверно: «отстань», «всем нырнуть», «поворот», «чао». У нас есть алфавит белух, но составить словарь мы пока не можем.

— Слыхали? И за эти выдающиеся достижения им научные звания дают, — съязвил Самец-с-яйцом и захлопал в плавники.

— Ага, — хихикнул Чарли, — четырнадцать лет нас подслушивают. И только четыре слова поняли.

Четырнадцать лет назад ученые Института океанологии РАН высадились на мыс Белужий и построили наблюдательную вышку. Каждое лето в пору белых ночей к мысу приходят белухи. Самки с детьми. Может, тысячу лет приходят, может, десятки тысяч. Со всего Белого моря. У них ежегодная тусовка. Дамский клуб. Они плещутся на отмели, общаются, рассказывают, что произошло за год, знакомят друг с другом новорожденных китят.

В середине июля в клуб заглядывают самцы. Если их больше, чем самок, устраивают совещание. Парни становятся в «звездочку» — головами друг к другу — и решают, кто лишний. Когда лишние уходят, начинается то, что Владимир Спартакович называет дискотекой.

— Ой, я краснею, — сказала Роза.

— Не желаете потанцевать? — шепнул ей Чарли.

— А ты тут при чем? — рявкнул Самец-с-яйцом.

В Белом море таких клубов восемь. Но этот, у Белужьего мыса, особо пригоден для научных изысканий. Потому что киты — в двадцати метрах от вышки. Вниз под воду уходят провода: белух снимает подводная видеокамера, их голоса пишет магнитофон, их рассматривают в бинокли. Биологи наблюдают все циклы жизни белух — от спаривания до рождения. Когда рождается новый детеныш, стадо взрывается криками: «Какой хорошенький!»

Каждому киту присвоен номер, под которым он значится в журнале наблюдений. Но завсегдатаев клуба биологи зовут по именам.

Знакомьтесь.

Баклажан. Родился фиолетовым. В отличие от других белух, которые рождаются коричневыми и которых биолог Верочка называет «шоколадками». Через неделю-другую младенцы чернеют. Через год сереют. Потом белеют и на старости лет желтеют. 

Чарли Чаплин. С черной родинкой на верхней губе — вроде усов. Любит позировать перед видеокамерой: то одним глазом в объектив глянет, то другим.

Ладошка. На спине пятно в форме детской ладони.

Роза. Цвет кожи розовый.

Самец-с-яйцом. На боку пигментное пятно, похожее на яйцо. «Очень неприличная кличка», — краснеет биолог Верочка.

— Спорим, сейчас они журналистам про наши извилины расскажут?

— С тобой, Самец-с-яйцом, никто спорить не будет.

— Известно ли вам, — спрашивает Владимир Спартакович, — что мозг белухи крупней, а извилин в нем больше, чем у людей? Дело в том, что мы с вами перемещаемся по земле в одной плоскости, а белухи — под водой в трехмерном пространстве. Им для ориентации больше извилин нужно. Но это вовсе не значит, что белухи умнее нас.

— Умники! — пискнула Роза. — Помните, как они по нам из арбалета стреляли?

— Кто ж такое забудет! — зашумели присутствующие.

Ученые решили взять генетическую пробу — при помощи специальной стрелы с заборником кожной ткани. Стрельнули. Промазали. Стрела упала в воду. Белухи крикнули: «Всем нырнуть!», «Поворот!», «Чао!» И ушли.

— Мы думали, не вернутся, — говорит Владимир Спартакович. — Белухи знали, для чего предназначены стрелы. У них генетическая память.

Белух промышляли до 1947 года.

— А помните немца-исследователя? — продолжила Роза. — В белый костюм переоделся, ныряет, контакт с нами налаживает. Всю живность распугал в море, умник.

— Неужто мы переодетого немца от белухи не отличим? — пожала плавниками Ладошка.

— А то еще эксперимент был, — встрял Чарли, — прибор на дно опустили, лампочка моргает. Я давай в нее носом тыкать.

— Зачем?

— Чтобы умникам приятное сделать. Ткнешь — они там, на вышке, глядят в монитор и радуются. Как дети, ей-богу!

Теперь Владимир Спартакович новый эксперимент затеял, посложнее: лампочка сама по себе уже не моргает, для этого ее нажать надо.

— А вдруг белухи с нами в контакт вступят? Азбукой Морзе по лампочке настучат, — мечтает Владимир Спартакович и хватается за наушники. — Во, опять у них всплеск активности!

Это белухи хохочут.

Вскрикнул баклан. Ушла на дно селедка. Явился Он. И сказал: «На Соловках я хочу установить стометровую фигуру Христа, она станет музеем, на скрижали которого будут занесены имена всех погибших в тех местах».

— Кто там выступает?

— Скульптор.

— Чего хочет?

— Поставить статую.

— Где?

— На Секирной горе.

— Зачем?

— Скульпторы всегда хотят ставить статуи.

— Но зачем стометровую?

— Каждый скульптор мечтает о самой высокой статуе.

Зураб Церетели ступил на землю Соловецкую шесть лет назад. С частным визитом. В составе свиты московского мэра.

Плескались на отмели белухи, гаги исправно несли яйца, монахи молились в своих кельях. Свита имела беседу с монахами и общественностью. Москва протянула руку. Обещала возродить Соловки — духовный центр русского народа. Реставрация, гордость нации, инвестиции и овации. Ничто не предвещало статуи. Она грянула минувшей весной. Интервью со скульптором по телевизору всколыхнуло соловецкую общественность.

Вскрикнула гагой общественность. Только монахи смолчали. Они вообще молчуны. Но пред лицом общей опасности, позабыв недавние обиды в спорах, кто главней на Соловках — церковь или государство, они сплотились — общественность и монахи.

— Не бывать статуе! — твердит Сергей Нечитайло, художник-пейзажист и представитель общественности. Пейзажи Сергея тихи, голос мягок, но слышны в нем батальные ноты. — Если что, поднимем народ!

Потому что 100 метров — это тридцати­этажный дом. А Секирная гора, на которую молва водрузила статую, — еще 72 метра. Итого 172. Это будет самое грандиозное сооружение на островах, выше самых высоких крестов Соловецкого монастыря. А гоже ли?

Это будет самый высокий Христос в мире. Ибо даже бразильский Иисус-Искупитель, что стоит на горе Корковаду, воздев длани над городом Рио-де-Жанейро, — всего 38 метров.

— Большая статуя — это большая стройка, — говорит художник Нечитайло.

Бетономешалки, подъемные краны, сотни рабочих. А потом — тысячи новых туристов. Вот этого и боится общественность.

Биологи боятся тоже. Секирная гора — вот она, с мыса Белужьего как на ладони. На вершине горы — церковь-маяк. И призрак статуи.

— Белух не обязательно промышлять, — объясняет профессор Всеволод Белькович, — достаточно их пугать, и популяция исчезнет. Как это случилось в Канаде, в Гудзоновом заливе.

— Кто этот мудрый старик?

— О, это главный белуховед Родины. Он  сорок лет изучает китов и дельфинов.

— Корабли обходят мыс Белужий за километр, — говорит Мария Воронцова. — Ближе запрещено. Мы добились от властей такого декрета. Но мы ничего не можем сделать с туристами, которые пугают белух моторными лодками. С дайверами, которые ныряют посмотреть, как спариваются белухи. 

— Кто эта заботливая дама?

— Директор представительства Международного фонда защиты животных IFAWв России.

— Я не специалист по белухам, но я разбираюсь в искусстве, — молвит Сергей Нечитайло, — и поэтому знаю, что художник и его творение неразделимы. Мои пейзажи — это я сам. Иисус Церетели — это сам Церетели. А он нам тут нужен?

— Я не разбираюсь в статуях, — говорит профессор Белькович, — я занимаюсь белухами. И чем дольше их изучаю, тем меньше их знаю.

При этих словах белухи — Баклажан, Чарли Чаплин, Роза, Ладошка, Самец-

с-яйцом и др. выныривают из моря и хором произносят:

— Конец.

Статья Дмитрия Филимонова «Явление Христа белухам» была опубликована в журнале «Русский пионер» №4.