Классный журнал

Наталья
Якушина

Живу среди глухих заборов

Рязань переполнена запахами. Цветут сирень, черемуха и яблони. Торговки на каждом шагу пытаются всучить кустики ландышей. Из кофеен и ресторанов вырываются на улицу запахи лавашей, шашлыков и щей…

Рязань переполнена влюбленными. Всюду натыкаешься на парочки, которые счастливо фотографируют друг друга, целуются на белой террасе Архангельского собора Рязанского кремля, прислоняются, обнявшись, к ограждению вдоль набережной… И необычно на себе ловить заинтересованные взгляды мужчин, выглядывающих из тонированных джипов или шаткой походкой прохаживающихся мимо… А я совсем неместная, неуместная, брюнетка среди многочисленных блондинок, в романтичном черном шарфике.

На реке — пристань, и ощущение, что лет сто назад эта пристань была такой же. Деревянной, разукрашенной… И берег тот же. С упавшими ивами. Неторопливой, залившей луга рекой. Шаткими, полусгнившими мостиками для полоскания белья. Вот здесь Рязань наконец та, какой ты ее себе представляла, без автомобилей и громоздких, не считающихся с дефицитом земли ультрасовременных зданий, взявших город в плен.

А вот и место работы легендарного дворника, Петра Ивановича Иванова, вручающего ежегодно литературную премию лучшему поэту Рязани, — площадь возле Муниципального культурного центра. Лавочки по кругу, где убивают время праздные рязанцы. Голуби, неторопливо пасущиеся в поисках пищи. Остановка маршрутного транспорта. И в центре — бьющий множественными струями фонтан. Самый обычный — круглый, без изысков. Такие, наверное, конвейером выпускали. Я про себя заметила, что тоже бы с удовольствием работала каждое утро возле фонтана…

Петр Иванович — родственная душа. Энтузиаст. Неистребимый романтик. Развеселый и щедрый поэт. Поднимает культуру России, как целину. Тратит время на литераторов, которые в большинстве эгоисты, пройдохи и пьяницы. Московский поэт Е. Лесин так про них пишет: «А я бы разбил корыто об их наливные рожи. Пока у них нет ограды и траурной ленты тоже. Какие все-таки гады, какие сволочи все же». А рязанский поэт Петр Иванов еще премии им выдает из скудной зарплаты, поэтов популяризирует. И у него есть собака. Но почему-то большинство родственных душ предпочитают селиться в отдаленных районах, а то и вообще на Луне… Но я рада хоть куда-нибудь ехать, лишь бы ехать. Летишь — и забываешь о повседневной тоске. В других городах все так ново, чудесно… Трава зеленее, люди прекраснее.

Я поинтересовалась дворником в культурном центре. Мне сказали, что он у них больше не работает и вообще давно не заходит. И направили в поликлинику по соседству. Петр Иванович не работает больше возле фонтана. Он приходит каждое утро, берет ключи от подсобки, где хранятся нехитрые предметы, и отправляется подметать…

Петр Иванович как дворник несоюзного значения

Остановилась в гостинице «Приокской» рядом с танками и пожарной станцией. Потолки в номере высоченные, а в просторном коридоре с покатыми сводами кажется, что ты вместо Алисы заблудилась с подземелье. Я даже поискала глазами стеклянный столик с ключиком от выхода в чудесный сад, но это оказалось фантазией. Бывшие солдатские казармы переделали в гостиницу.

Если гостиница «Приокская», значит, где-то здесь рядом Ока… И я пошла прогуляться. Решив заодно заглянуть в местный Союз писателей… Может, там что-то знают о поэте-дворнике.

В Союзе писателей по улице Ленина о дворнике знали, но контактов с ним не имели. Он к ним не ходок. И порекомендовали в других писательских союзах спросить.

— А что, их у вас много?

— Да штук пятьдесят…

— Не может быть. В Москве столько нет.

— Вряд ли его во всех союзах знают. Наверное, он по отношению ко всем союзам оппозиционер.

И меня пригласили на фестиваль прозы, где он мог бы появиться.

— И вообще заходите…

От былого богатства Союза писателей мало чего осталось. Деревянная неровная лестница. Захламленные столы. Пара-тройка фотографий на стенах. Картины известных писателей, выполненные маслом. Литературный музей выселили, его заменил другой музей. И, по слухам, даже перестали платить зарплаты. Держится Союз на энтузиазме Людмилы Аладышевой. Аладышева — приятная фамилия… Как румяные оладьи.

В парке встретила художника, рисующего магнитики для туристов. Он рассказал мне о том, что любовь спасает от недуга и толкает города на междоусобицы, историю про то, как простая крестьянка Февронья спасла муромского князя Петра от яда убитого им дракона… Рядом в парке парни с дредами исполняли регги, постукивая по африканским барабанам. Скейтбордисты упражнялись в мастерстве, перепрыгивая через высокие барьеры. И давали напрокат новомодные сигвеи. Я увидела потешное соревнование: сигвей пытался обогнать велосипед, и катились они вровень.

Я приметила ресторан с литературным названием — «Кэрролл». В английском традиционном стиле. С книжными полками, с ложными окнами, выходящими на улицы Лондона, деревянной обивкой стен и кожаными диванами. С карикатурным Льюисом Кэрроллом. И даже аквариум присутствовал, где откормленные яркие рыбки гонялись друг за другом. А блюда сделали меня вконец счастливой. Драники, особенный винегрет, телятина «фламбе» и десерт — шоколадный пудинг с клубникой и мороженым. И очень приветливая официантка все время спрашивала, хорошо ли мне, всем ли я довольна. «Хорошо ли тебе, девица, хорошо ли, красная, получай еще десерт». И я даже забыла про одиночество в кабинке с увесистыми шторами и громоздкими диванами…

Выйдя, наслаждалась теплым вечером, огоньками гирлянд, запутавшихся в ветках каштанов… И только напрягали иногда идущие по двое или по трое выходцы из, предположительно, Туркменистана, не могла отделаться от мысли, что сейчас они поравняются со мной и в лучшем случае отнимут сумку и изнасилуют, а в худшем — вставят нож промеж ребер. Прости меня, господи, за предубеждение. Я вспомнила надежные решетки на окнах гостиницы, на втором-то этаже, и поспешила туда. За мной все-таки увязался какой-то пьяный. Он спросил, далеко ли мне идти. Я ответила, что близко, в его услугах точно не нуждаюсь, и облегченно нырнула в гостиницу…

А в номере, погасив свет, я увидела, как зажглись на потолке звезды. Я до этого момента недоумевала, зачем на подвесном потолке наклеили дурацкие обои. Оказалось, что обои не простые, а светонакопительные. Я еще пару раз включала и выключала лампу — и звезды то гасли, то снова вспыхивали.

Петр Иванович как чеширский кот

На другой день я проснулась пораньше и отправилась на площадь подстерегать дворника. Ведь всем известно, что дворники предпочитают убирать улицы по утрам.

Я сразу заприметила Петра Ивановича в приличном сером костюме. Правда, все эти серые костюмы будто никак не избавятся от совковой пыли. Метла не из веток, а синтетическая, как сейчас принято говорить — евро… Накануне я поразилась количеству мусора, а сейчас газон пришел в нормальное зеленое состояние. Рядом ставили палатку представители ЛДПР. Петр Иванович тщательно собирал мусор в коробку и уносил куда-то во двор поликлиники.

Затем он уделил время и мне.

Рассказ строился по накатанной схеме: в таком-то году — то-то и то-то, в таком-то — это… Возникло чувство, что Петр Иванович чуть ли не каждый день давал кому-то интервью и уже помнил текст наизусть, говорил без запинки. И с таким видом, словно его всякие любопытные давно и глубоко утомили. И только из привычки он продолжает делать это, хотя ему давно пора вскопать огород и полить редиску.

Нарванные ветви сирени подарил не мне, а случайно встреченной девушке у входа в Муниципальный культурный центр. Видимо, это отработанный ход: показать журналистке истинное пренебрежение… В общем, не будет мне сирени. И почему вы, дворники, такие жестокие? Но я мужественно выдержала удар — все равно завяла бы.

Медлительная манера говорить мне пришлась по вкусу. Я предпочитаю записывать информацию на старый манер — ручкой в блокнот, а не на диктофон.

— А чего без диктофона? — спросил Петр Иванович. — Это непрофессионально.

И это говорит человек, который утверждает, что ему ничего не надо, кроме ручки и листа бумаги. Я так и ответила:

— Не люблю диктофоны. И вообще я не журналист, а писатель.

Услышав, что я писатель, Петр Иванович смягчился и особенно расположился ко мне, увидев перед собой соратницу по творческому труду.

Меланхолический тон голоса Петра Ивановича говорил сам за себя: человек подустал. Словно все, что бы ни предпринимал, стопорится и превращается в пыль. Ускользающий чеширский кот. Глаза потухли. Руки, ноги и уши пропали. Осталась одна улыбка. Светлая, беззлобная, робкая и иногда скептическая.

— Тут жизни нет… Бандиты, тупая администрация и военные. Один в пустоте. Капитализм. А чтоб твою душу поняли — бесполезно. Любят только развлечения. На хрена им твои стихи? Где ты жалуешься… Живи в свое удовольствие. Удовольствие не приносит счастья. У счастья три составляющих: любовь, друзья и работа. Любви нет, друзья — относительно, скорее нет, есть только работа. И то… Главная трудность — отсутствие счастья.

«Философ, — подумала я. — Я, пожалуй, лучше б не сказала. Без любви жизнь и правда счастьем не назовешь, как бы ни хотелось».

Петр Иванович как следует совету отца Пола Маккартни

Премию «Круг света» поэт и дворник Петр Иванов вручает ежегодно самому успешному поэту Рязани. Критерии такие: чтоб красиво было написано, добротно сделано, людям нравилось, и чтоб непохоже на Есенина, культ которого царит на Рязанщине. Изначально премия была 250 рублей (250 тысяч по тем временам) и вручалась в день рождения Петра Иванова — 26 декабря. Теперь — 1000 рублей, что составляет примерно пятую часть зарплаты дворника, и вручается в разные числа, уже не 26 декабря, потому как люди в эту дату вязнут в предновогодних хлопотах. Редкий человек отдаст пятую часть своего дохода на поддержание культуры и интереса к поэзии. И это далеко не всё, что делает энтузиаст Петр Иванов. Он самозабвенно руководит клубом поэтов «Автор», существующим при библиотеке им. Есенина. Вообще руководителей три, но Петр Иванович самый ответственный и непьющий. «Гнилое дерево дольше скрипит», — шутит Петр Иванович. И издает газету «ЛитР» («Литературная Рязань») за свой счет.

Идея выдавать такую премию родилась после того, как его друг — рязанский поэт-бард Владимир Корнилов — пожаловался, что ему не хватает денег на технику, чтоб на приличных концертах выступать. И Петр Иванович решил, что вот какой-то английский булочник (имеется в виду Букер) дает премию русским авторам, а он не может, что ли… И в 1996 году выдал первую премию Владимиру Корнилову. Технику, конечно, на эти деньги не приобрели…

Петр Иванович отрицает уникальность своей премии, говорит, что в Марийской Республике тоже есть один дворник, и в Москве давно существует премия им. Андрея Белого в один рубль.

— Отец Пола Маккартни дал ему совет: вкладывай деньги в то, что тебе нравится. И Пол Маккартни купил авторское право на песню Бадди Холли. Так и я вкладываю деньги в поэтов, которые мне нравятся. Но народ у нас такой чудной… С одной стороны, они правы. Они сидят в своей конуре и не высовываются — копят ударную мощь, чтобы пробить стену равнодушия.

За годы существования премия «Круг света» вручалась раз пятнадцать… Поэт и сам не помнит уже всех своих лауреатов. Ну вот, например, Светлана Нечай…

— По-своему писала, не в колее дорогого нашего Есенина. В семидесятые годы их называли эпигонами Есенина, а потом махнули рукой и назвали традиционным стилем.

Или Елена Некрасова…

— Еще пятнадцатилетней девчонкой ее знал. Было у нее стихов пять с поэтическим чувством.

А вот Борис Шишаев…

— Умер уже. Один из лучших прозаиков. Дал мне рекомендацию в «Рязанский комсомолец».

Да и Нурислан Ибрагимов…

— Самый мастеровитый. Написал гимн Рязани, Толкунова его спела.

И, разумеется, Владимир Корнилов — получил лауреатство за лучшую песню на стихи Рубцова.

Ольга Мельник. У нее на страничке в интернете тридцать четыре тысячи посещений.

Александр Брятов — последний лауреат премии Петра Иванова — отказался от нее.

— Сидит дома. Не хочет быть литературной единицей.

Петр Иванович как отчим

Поворотные пункты в биографии Петра Иванова таковы. Прожил всю жизнь в Рязани. В четыре года он подрался с девочкой из-за отнятой у него игрушки. За что был наказан, а игрушку так назад и не получил. И в этот самый миг совершил страшное открытие: справедливости нет.

В 1956 году появилась «черная тарелка» — радио. Петр Иванович ощутил, что самое демократичное — это песня, которую «не задушишь, не убьешь».

— Молодежь запела песни Высоцкого, и его не убили. Пластинки вынырнули. «Красную розочку я тебе дарю», «Ботинки русские, британские, американские»… Пробивающаяся свобода...

А в 1968 году появился первый приемник, которые тогда находились на учете в органах.

— Пришла битловская свобода. Все началось с «Битлз». Дворовая песня перебила все остальное. Девочки первый оргазм получали на их концертах. Один поэт из Баку на танцах под песни битлов раздевался…

Битлам Петр Иванович предан до сих пор. На его стихи и музыку «Битлз» рязанская группа «Пьер’О» недавно записала песню и послала ее на радиостанцию «Серебряный дождь» в программу Игоря Наумова «Секонд-хэнд».

Эх, и почему я родилась так поздно? Все лучшее, такое чувство, звучало в шестидесятые годы. Люди во что-то верили. Верили, что песня может изменить мир.

Армия. Служил Петр Иванович не где-нибудь, а на Сахалине. Помнит только шахтерский поселок, где все работают и пьянствуют. И пеньки после пожара.

В 1968 году влюбился. Ложился спать, а в голове — строки. В том же году решил попробовать себя в литобъединении при «Рязанском комсомольце», где стихи его ко двору не пришлись, мол, будто под диктовку пишет. А вот в объединении «Рязанские родники» друзья появились. Но нигде долго не задерживался.

— Не может долго продолжаться литобъединение. Два года — и всё. Как Есенин. Вот он — новокрестьянский поэт, и вот — уже имажинист.

Писать стихи начал, тянувшись за отчимом, вором-карманником, который отсидел в тюрьме три или четыре раза и умел всё: строгать, стирать, штопать, готовить, а также играть на гитаре. И главное, он сочинял песни и выступал в роли конферансье.

— В Рязани как: пятьдесят лет — и в могилу… Не успеваешь стать писателем…

Надо сказать, Петр Иванович не сразу сосредоточился на профессии дворника. Работал слесарем по эксплуатации холодильных установок, учеником маляра, в сельском хозяйстве, грузчиком, ведущим дискотеки, сторожем, рабочим-штамповщиком, реставратором — реставрировал дом Рюмина, стену в Рязанском кремле восстанавливал… После армии готовился в пединститут, но так и не стал учителем. Но выбрал долю дворника — в ней много свободы. Например, когда в советское время Петр раздавал листовки, то ему ничего сделать не могли, график его работы не требует постоянного присутствия на рабочем месте.

— Меня не укусишь — я свободный человек.

Женился. Говорит потому, что у жены такой же протестный дух, как у него самого. Вместе они бастовали против строительства коллектора в пойме, ходили по судам, платили штрафы…

Сейчас с женой не живет. Редкую жену устраивает малоприбыльный и непутевый муж, который занимается не добычей денег, а изящной словесностью. Дети выросли и редко к отцу заглядывают. Ведет Петр Иванович уединенный образ жизни в своем доме на окраине города. И его единственные сожители — собака и три кота. Черный с рыжими подпалинами домой заходить боится — кобель гоняет; предпочитает греться на солнышке поодаль, возле забора из сетки-рабицы. Около калитки — сирень. Тропинка заросла сорняком. Яблони и огород. Забор проломлен, в земле — глубокая яма. Это зимой ремонтировали водопровод, да так и не закопали обратно… Гулять некогда. Да и чего в этой Рязани не видел? Выйдешь — одно расстройство. От былого мало что осталось. Всю красоту подмяли под себя олигархи, перелопатили, отгородились заборами…

— Ощущение конца света присутствует. Народ забывается в хохоте — КВН, «Уральские пельмени»… Раньше вдаль смотрели. Теперь заборы. У меня стихотворение такое есть: «Живу среди глухих заборов»… Что скрывать? Ты же тоже ничего не увидишь… Мне нравится там, где старые дома сохранились, деревянные. Человек любит ощущение возраста — чувствуешь себя молодым. А современные дома покрасят — и они снова новые, а ты уходишь… Раньше — колхоз, скотина, куры, гуси. А теперь петуха не услышишь. Дочь слушает Васю Обломова. Вот собака и кошка — они живут по-настоящему, искренне. То, что сделали с землей, уже необратимо…

Петр Иванович как поэт

— «Юность», «Современник»… Молодой, горячий. Ковальджи отверг, а Ушаков отметил, но не опубликовал… Раньше было одно издание — «Московский рабочий» выпускал одну книгу рязанских авторов в год. Москвичи все под себя подминают…В интернете публикуюсь. Опубликовал в «Смене» один стих, Горбачев указал все, что пылится в столах, напечатать. И в альманахе поэзии опубликовали четыре стихотворения. В Союз не принимают. Бюрократизм. Но это ничего. Пушкин не был членом Союза писателей. Я к битлам, я к свободе… Строки вычеркивают, изменяют. Какой-то там уровень считают, что нужно кому-то. В московские журналы посылать не хочется. Откроешь — мат. И туда посылать?

Уже много лет Петр Иванов пытается создать в Рязани полноценную литературную жизнь. Издает с 2010 года газету «ЛитР». Первый номер — пятьдесят экземпляров. Последующие — по запросу. Если предложение — еще десяток отпечатает на ксероксе.

— Поэты не дают мне стихов, не хотят, — жалуется Иванов. — Пока не нашел ни одного человека, реально интересующегося поэзией. Наплевательское отношение. Залоговая цена газеты — десять рублей. Вернут газету — возвращаю деньги. Покупают из уважения. Спрашиваю: «Прочла?» — «Нет», — отвечает. «Верни». — «Потеряла». Я пиарщик, могу сделать пиар. Но в Рязани ничего не работает. С поэзией проблемы, конечно, большие. Что такое поэзия, в наше время трудно понять. Слушают рэп… Навязываться бесполезно. Была бы установка — поднимать культуру…

А еще Петр Иванович, если видит несправедливость, не молчит. Президенту пишет. Не успел Дмитрий Медведев по телевидению признаться, что его любимая группа — Deep Purple, а поэт уже и письмо состряпал: мол, по какому праву у русского предводителя кумиры заграничные? Ответа не последовало.

— Отписки пишут в лучшем случае. Хотя я коммунистом никогда не был, я коммунист.

К своей популярности относится спокойно.

— Все эти журналисты… Только самолюбие свое тешить. Всё хорошо один раз. Люди думают: «Как это — человек отдает свои деньги? Зачем?» Дурдом. Четыре года назад попал в число лучших людей города. Грамоту не смог получить, застрял в пробке…

— А если бы нашелся богатый человек и сказал бы: «Давай, Иваныч, я вместо тебя буду премию давать», согласились бы? — спросила я.

— Нет! Это ж я сам на себя взвалил. Добровольно.

Чудак…

После слов

— А чего в «ЛитР» стихов не даете? — строго поинтересовалась я по телефону у обладателя первой премии «Круг света» Владимира Корнилова.

— Потому что он всех подряд печатает. Вот вы бы захотели опубликоваться там, где печатают всех? Да и название такое — «ЛитР». У нас и так тут все спиваются… А он еще так газету назвал.

Уезжала из Рязани с неохотой. Сразу захотелось вернуться. А ведь мы могли бы вместе с таким дворником достойную литжизнь начать. Одного человека всегда мало, надо хотя бы три. Жить с горящим взором сегодня — это созидательный подвиг. Редкостный труд. Работа, если хотите, на центр добра. У Петра Ивановича взгляд потухший. Но эти глаза горели и надеются снова вспыхнуть, как прежде, когда «Битлз» в моду вошли, и когда влюбился и стихи приходили ночью… Ведь что-то им движет, не позволяет до сих пор сдаваться, хоть все равно настигает хронический синдром ежедневной усталости. Видимо, если остановишься, затормозишь, то снова окажешься на исходной станции. И других еще надо тянуть за руку. Одному одиноко и грустно. Даже если некогда и устал. И не веришь. А ведь больше некому. Вот они — герои России — с метлой в руках и пером за ухом. И настоящим поэтическим сердцем за полами серой рубашки… Пора включить лампочку. Может, есть там, наверху, светонакопительные звезды? А внизу нужно ли кому-нибудь, чтоб они зажигались?

Статья Натальи Якушиной «Живу среди глухих заборов» была опубликована в журнале «Русский пионер» №29.