Классный журнал

Екатерина
Истомина

И движуха, и бормотуха

Ралли MilleMiglia — это звонкая веселая «Тысяча миль». Это 1600 километров за двое сумасшедших суток по маршруту от Брешиа до Рима и обратно до Брешиа. Многие достойные современники принимали участие в великолепном ралли. Среди достойных людей был однажды и дизайнер «Баварских моторов» Крис Бэнгл, автомобильный революционер, автомобильный якобинец, против которого фанаты BMW даже собирали подписи — с требованием немедленной отставки с поста и высылки куда-нибудь на родные Бэнглу Багамы. Но хитрый Бэнгл устоял, он и сейчас у штурвала в своем просторном бюро в башне «Баварских моторов» в Мюнхене. Но мне удалось познакомиться со знаменитым мистером Бэнглом не в Мюнхене, а именно на «Тысяче миль».

На ралли я выступала в роли «одинокой русской мисс» на дряхлом автомобильном фургоне LanciaFedra, который позднее закончил свои тревожные дни на помойке монастыря Святого Фомы. Крис Бэнгл ехал на антикварном серебристом болиде BMW 1938 года, похожем на гроб на колесиках. Штурманом у Бэнгла был назначен Леопольд фон Баварский, наследник древней династии. Это был царственный господин, напоминавший бессмысленными повадками кота Леопольда из советского мультфильма. Великий Крис Бэнгл, если кто не в курсе, имеет другую конструкцию. Он словно из породы русских интеллигентов, самоедов, поникших, щуплых, затравленных, но всегда кичливых и горделивых, если разговор заходит о Боге или о сберегательной кассе. Крис Бэнгл — классический Родион Романович Раскольников, только в дорогих очках и без топора. Очками Бэнгл напоминает Чехова — хлипкое пенсне держится на носу молитвами окружающих. Крис Бэнгл и Леопольд фон Баварский были красивой парой.

Перед стартом ралли Бэнгл и Леопольд фон Баварский лакомились итальянскими специалитетами. Они укрепляли душу и тело макаронами, ведь путь всем нам, участникам «Тысячи миль», предстоял неблизкий — от Брешиа до Рима с несколькими остановками. Очки великого дизайнера падали в тарелку. Бэнгл спокойно залезал в тарелку по локоть, выуживал очки и водружал их обратно прямо с мясным соусом болоньезе. Фон Баварский брезгливо, но добродушно и даже покровительственно взирал на коллегу.

«Очень вкусно!» — я села рядом с Бэнглом на скамейку. «Пересолили», — заметил дизайнер, облизнувшись, как муравьед. Амплитуда облизывания была так широка, что Бэнгл мог бы спокойно протирать свое пенсне, не открепляя его от носа. «Я из России, а вы?» — продолжила я наступление. «Из Америки. Меня зовут Крис. Я дизайнер. Занимаюсь автомобилями. Временно живу в Германии», — сказал Бэнгл и быстро вытер руки с болоньезе об себя. Леопольд фон Баварский, мгновенно схватившись за сердце, предложил коллеге платок размером с небольшой парашют.

«А я был в Москве!» — прозрел Крис Бэнгл. И добавил по-русски: «Движуха! Движуха! Бормотуха! Бормотуха! Гей-гоп! Ай-ай-ай! Двигай, давай, давай! Подвигай!». И великий дизайнер BMW пустился в дьявольскую присядку, размахивая тощими руками в мясном болоньезе: «Опа, опа, опа!». Я похолодела. Фон Баварский снова схватился за сердце, увидев диковатые манипуляции коллеги.

Здесь свисток заставил нас разбежаться по машинам. Ралли стартовало. Колонна из старых тачек слаженно потряслась по ухабам итальянских дорог.

Через пять часов я настигла серебристый гроб на колесиках в районе Урбино, города, где родился великий Рафаэль. На центральной площади, где маленький кудрявый Рафаэль бегал за птицами, Бэнгл и фон Баварский уже лакомились циклопическими оливками с начинкой из рикотты. Бэнгл залезал в тарелку тонкой рукой, выуживал горсть оливок и метко кидал в рот. Леопольд фон Баварский пользовался деревянной палочкой, словно маленькой рапирой, он цеплял одну оливку и аккуратно отправлял ее в рот.

«Движуха! Бормотуха! Давай, давай! Двигай!» — сказала я по-русски. Фон Баварский отправил оливку в рот вместе с деревянной палочкой. «Гей-гоп! Я люблю тебя, Маа-асква! Давай-давай, подвигай попой!» — на русском языке голосил Бэнгл. Он исполнил еще несколько размашистых русских народных па, от которых толпа, зачарованно любовавшаяся великим дизайнером, прижалась к стенке крепостной стены Урбино. И снова свисток прервал наше объяснение. Снова зажурчала рытвинами дорога.

Я уже начала кое-что понимать. Этот кроткий великий человек, судя по всему, попал в медвежьи лапы русских дилеров BMW, которые провели его по всем московским клоакам. Они поили теплой водкой и показывали со всех сторон голых русских баб во всей их безобразной, бесстыдной, засасывающей красе. Бабы были голыми, но с косами, как у Юлии Тимошенко, и в кокошниках. Водку мешали с шампанским и коньяком. Потом русские дилеры поволокли обессилившего гения Бэнгла в адское ночное — со стриптизом, казино, танцами на столах, цыганами и потерей всякого облика. Досто­евщина. Что Бэнгл перенес! Что претерпел! Как же Третьяковская галерея? Как же Архангельское? Где Большой театр, ГУМ, ЦУМ, «Детский мир»?

В тяжких раздумьях о зловещем русском гостеприимстве, от которого нельзя отказаться, я доехала до Рима. Серебристый гроб на колесиках, сделанный на заводе «Баварских моторов» в 1938 году, стоял припаркованный у отеля. Леопольд фон Баварский протирал носовым платком маленькие круглые зеркала. Криса Бэнгла рядом с аристократом не было. Фон Баварский любезно согласился ответить на несколько моих вопросов. Вернее, он сам задал мне их: «Что вы такое все время говорите по-русски, от чего мистер Бэнгл меняется на глазах? Как это — движуха?». Я объяснила, что это русский фольклор. «Когда мы, русские, идем с утра на голодного медведя, мы говорим — движуха!». «А бормотуха что такое?» — спросил фон Баварский. Мне пришлось сказать, что бормотуха — это напиток победы. «А водка?» — удивился фон Баварский. «Водка — это важная часть бормотухи», — уверенно сказала я. Фон Баварский театрально схватился за печень.

За ужином все выяснилось. Никаких русских дилеров не было. Не было и голых баб в кокошниках. И теплой водки с шампанским. И стриптиза. И мрачного рассвета. И цыган. Крис Бэнгл был в Большом театре. И собирался в Третьяковскую галерею. «Где же вы набрались этих страшных слов? Как вы узнали про движуху и бормотуху?» — спросила я у великого человека за ужином. «От собственного сына узнал. Он у меня такой шустрый парень. Ему пятнадцать лет, и он просто обожает Москву. Парень любит тусоваться», — сказал Крис Бэнгл и вытер очки носовым платком. От этих замечательных слов стало легко и светло не только у меня на сердце, но и на сердце у Леопольда фон Баварского.

Статья Екатерины Истоминой «И движуха, и бормотуха» была опубликована в журнале «Русский пионер» №6.