Классный журнал

1.

Ранним апрельским утром на свежеумытый перрон дануевского вокзала ступила нога человека неординарных способностей.

Звали человека Иван Андреевич Крылов, работал он в Москве одним из тысяч менеджеров в одной из бесчисленных контор. В Москве человек неординарных способностей жил, ни хрена не делал (то бишь работал в офисе) и изредка ходил по женщинам, иногда замужним, с целью всем нам хорошо известной.

Хотя мужчиной был глубоко женатым.

И нельзя сказать, что Иван Андреевич сволочь последняя или бабник. Просто любил женщин.

И вот прибыл он в Дануево. Совсем ненадолго, от силы — на одни сутки. Сошел на перрон, остановился, вдохнул прохладный предмайский воздух, и не успел до конца выдохнуть, как тут же к нему приклеилась дама приятной наружности, вышедшая из соседнего вагона.

— Впервые в Дануево? — спросила дама, глядя в глаза Ивану Андреевичу.

Иван Андреевич честно ответил:

— Вообще-то я женат.

Через полчаса Иван Андреевич оказался уже в гостях у Веры Николаевны, и время они провели с огромной взаимной приятностью.

Вера предложила Ивану Андреевичу не тратиться на гостиницу, а остановиться прямо у неё — места предостаточно. Крылов легко согласился, потому что спорить с женщинами не любил, и отправился по делам — в дануевский филиал своей конторы.

И охренел от того количества женщин, которые к девяти утра уже заполнили собой все улицы и учреждения Дануево. Он провожал влюбленным взглядом всех встречавшихся ему женщин и чувствовал себя нужным каждой из них, и желал подарить каждой хотя бы маленький кусочек себя.

Самый ценный.

В хорошем смысле слова.

Закружилась голова, защемило сердце, присел Иван Андреевич на скамейку, и рядом тут же присела хорошенькая молодая девушка лет этак двадцати, маленькая, но безумно сексапильная.

— Вам плохо? — девушка подсела вплотную, отчего пульс Ивана Андреевича участился десятикратно. В больших карих глазах незнакомки читались сочувствие и желание помочь.

И в это же время мимо скамейки прошла дородная матрона совершенно экстравагантного вида и неопределенного возраста. Иван Андреевич застонал, он чувствовал, что разрывается между большой женщиной и миниатюрной девушкой.

И он выдохнул в ответ девушке:

— Вы даже не представляете, насколько мне плохо. Я вас лю…

Как произошла следующая сцена, объяснять даже не беремся.

Иван Андреевич разорвался надвое.

 

2.

Вследствие острого мужского дефицита в Дануево, женщины носили мужиков чуть ли не на руках, а те разленились и обнаглели. Процветали пьянство и разврат, отчего и без того короткая мужская жизнь обрывалась еще скоропостижнее.

Ввели даже порядок престолонаследия: если у начальника рождался сын, место папаши было ему гарантировано. Считалось, что руководить могут только мужики. Были они жуткими бюрократами и лихими мздоимцами, и житья от них никакого не было, но и избавиться тоже никакой возможности, потому как каждый мужик обслуживал в Дануево не менее пяти женщин, включая жену.

Регистрация брака стала настолько редким явлением, что каждая свадьба становилась общегородским праздником, и все, от мала до велика, упивались в дым. Наутро, маясь от похмелья, женщины тоскливо смотрели в мутное завтра.

Словом, верхи не могли, а низы не хотели жить по-старому. Но парадокс был в том, что альтернативы существующему образу жизни не существовало. Не было, и все тут. Ради кого бросать мужа, отпетого кобеля и циника? К кому уйти, если никто тебя не хочет не только в интимном, но и во всех остальных смыслах? Ни одна женщина не могла отказаться от закабаляющих, но таких естественных отношений. Едва в жизни одинокой женщины появлялся завалящий мужичонка, та бросалась на работу и просила хотя бы пару дней отпуска за свой счет, чтобы успеть присушить, пригреть мужчину, чтоб тот хоть раз в неделю заглядывал к ней.

Нормальных мужиков осталось всего ничего, человек пять, да и те таились по углам. Их вылавливали мужики поплоше и делали внушение с переломом конечностей и отбиванием жизненно важных органов. Никому не хочется быть искалеченным по той причине, что ты не мордуешь жену, не совращаешь дочь и не пропиваешь последние деньги. Вот и ушли путевые мужики в подполье.

Масса женского терпения уже в сто тысяч раз превысила критическую, а ничего не происходило…

Но неминуемо должно было произойти…

 

3.

Начальник Дануевского УВД Урушадзе Себастьян Артурович пришел на работу не в духе. Он подозревал, что его жена ему изменяет.

Сам Руша, как звала его жена, обладал прекрасным тренированным телом и основательно занимался любовью, помимо жены, еще с семью цыпочками: с секретаршей Лизой, с Ниной Валерьевной из главка, с Лилей Кацман из лаборатории, и Натусей, Олей, Светой и Томочкой «не из ведомства». Но жена!

Где она вообще раскопала мужика в этом клоповнике?

…Ночью, часа в два, Руша вернулся «с совещания» и еще с улицы заметил, что в спальне горит свет. «Ждет, что ли?» — не понял Руша ночного бдения супруги.

Пока дошел до подъезда, пока набрал в темноте код замка, пока ждал лифт, пока провожал взглядом тучного, слегка седого человека с всклокоченной шевелюрой, вывалившегося из лифта, пока поднялся наверх…

На звонок жена открыла сразу, и Руша заметил, что вид у нее счастливый и весьма потраханный.

— Фаллоимитатор купила, что ли? — спросил безо всякой задней мысли Руша.

И получил увесистую оплеуху.

— Ты чё? — озадаченно потер Руша ушибленную щеку.

— Не «чё», а «кто». Я Даша. А ты кто?

Руша задумался. С женой было явно что-то не в порядке, но что именно?

— Я твой муж, — он с трудом протиснулся мимо хрупкой Даши. «Обалдеть, ее, оказывается, Дашей зовут. Красивое имя», — подумал Руша, разуваясь. И тут он увидел чужую обувь. И чужой плащ. И чужого мужчину, что возлежал на супружеском ложе Урушадзе.

— Кто это? — удивился Руша.

— Ваня, — сказала жена и ушла в ванную комнату, где тут же зашумела вода.

— Иван Андреевич, — скромно поправил мужчина, совершенно спокойно возлежа на кровати, и Себастьян вспомнил, что именно этот мужчина стремительно вылетел из лифта.

«Двойняшки, что ли?» — безмятежно подумал Руша, а вслух спросил:

— Тургенев, что ли?

— Крылов.

Руша хмыкнул и ушел на кухню, чего-нибудь поесть.

Он очень долго и скрупулезно изучал местность, но ничего понять не мог.

Есть было нечего.

— А где пожрать?

— Что? — жена вышла из ванной.

— Жрать…

— Не сготовила, — развела она руками. — Некогда. Сам что-нибудь придумай.

И упорхнула в спальню.

Совершенно ошарашенный Себастьян с грехом пополам приготовил себе яичницу без масла и соли, поел без аппетита и пошел в спальню.

И вот тут он догадался, что жена ему изменяет. Потому что она занималась любовью с этим самым мужиком, который то ли Лермонтов, то ли Пушкин…

— Это… — попытался прервать жену Руша, но смутился и ушел спать в гостиную, на диван.

Без чистого белья, в одежде и без одеяла и без сна провел он первую в своей жизни одинокую ночь. Лишь под утро он выключился ненадолго, но проспал не больше получаса. Разбудил дурманящий запах еды: жена жарила картошку. Себастьян вскочил с дивана и припустил было на кухню, но в коридоре столкнулся с этим… Глинкой, что ли? И понуро поплелся обратно на диван. В душе он, конечно, кипел, но странное поведение жены озадачивало, и Руша решил не делать резких движений. Дождался, пока жена с незнакомцем позавтракают и уйдут из квартиры, и тогда уже рванул на кухню.

Сковородка пуста, тарелки чисто вымыты, и только в воздухе издевательски пахло жареной картошкой…

…Из грустных размышлений о семейном катаклизме Себастьяна вывела секретарша Лиза.

— Вам чаю или кофе, Себастьян Артурович? — спросила она.

Урушадзе окинул ее взглядом.

— Подойди, что ли, — велел он секретарше, выдергивая телефон из розетки.

Лиза заперла дверь, безропотно подошла к огромному дивану, стоявшему в кабинете начальника, разделась и легла.

— Янчик, — попросила она, — только давай побыстрее, у меня работы много.

Янчик побыстрее не смог. В этот день он вообще никак не смог.

 

Вован Романыч проснулся утром и ожуел. Лежит он у входной двери и вещички его, все, что нажиты непосильным трудом, лежат рядом, упакованные в школьный ранец.

— Кирка, чё за херня? — возмутился Вован, с трудом поднимаясь сначала на корточки, а затем, опираясь о косяк, и на ноги.

Вместо Кирки в коридор вышел мужик. Не шибко здоровый, с брюшком, седина пробивается, лицо полное, с бакенбардами.

— Что тебе, любезный?

— А ты кто такой? — вновь возмутился Вован, но уже как-то не очень уверенно.

— Иван Андреевич. Новый муж Киры.

У Вована отвисла челюсть.

— Как это… А я?

— А ты — счастливого пути, — мужик развернулся и пошел на кухню.

— Э, — Вован пришел в себя и направился следом. — Да пошел ты, пидор гнойный. Да я щас…

В туалете послышался звук спускаемой воды, открылась дверь, и на плечо Вована опустилась тяжелая рука.

— Ты чего орешь, Вера спит.

Вован оглянулся — и присел.

Над ним стоял тот же самый Иван Андреевич, который только что прошел на кухню.

— Вы чё, близнецы, что ли?

— С кем? — не понял Иван Андреевич-второй.

Вован ткнул пальцем в сторону кухни.

— Даже не братья, — ответил Иван Андреевич-первый, выглянув из кухни. — Вань, помоги гражданину выйти.

Помочь Вовану не пришлось. Он упал, юркой змейкой проскользнул под ногами Ивана Андреевича-второго и пулей вылетел из квартиры.

Из большой комнаты вышла Кира, счастливая и помолодевшая.

 

В кабинете мэра шел серьезный разговор.

— Просыпаюсь утром, смотрю — жены рядом нет, — сказал мэр.

— Да ну? — меланхолично посочувствовал заместитель.

— Вот тебе и «да ну». На кухне, думаю. Встал, халат накинул, выхожу на кухню. И что ты думаешь?

— Неужели?..

— Точно. Сидит вся как бы при параде, даже волосы завиты… вроде бы… чаи гоняет. А напротив мужик сидит, на классика какого-то походит.

— То есть как это — мужик? — не въехал заместитель. — И у тебя тоже, что ли, мужик?

— Не у меня, а у нее, — обиделся мэр.

— Так ведь…

— Подожди, Гаврила Василич, ты дальше слушай. Я, естественно, вопрошаю: Генриетта, кто это? А она знаешь что сделала?

— Отвернулась… — пробормотал заместитель, думая о чем-то своем.

— Точно. А этот тип мне говорит: меня, мол, зовут Иван Андреевич…

—…Крылов, — закончил заместитель. — Этот козел старый и у меня нынче гостил.

— Ах ты… — не на шутку взволновался глава города. — Так он, значит…

С полминуты он нервно щелкал зажигалкой, прикуривая карандаш.

— Вот что я тебе скажу, Василич, — зашептал вдруг Разумовский. — Копают под нас. Из области копают, зарыть хотят.

— Ага, как же. И жену мою из области трахать послали хмыря этого.

— Как это? У них что, до постели дошло?

— Если бы…

…Застал Василич жену с любовником в месте, явно не подходящем для измены. Он застукал их сегодня утром в собственном кабинете…

— Только что ушли, перед тем, как ты меня вызвал. Зашел я в кабинет: а они там, на столе… сказать стыдно. Я говорю: Ирка, ты же у матери со вчерашнего дня. А это кто, спрашиваю. А она отвернулась, лифчик надевает, разговаривать не хочет. Этот и представился…

— Так это что получается… — мэр ослабил узел на галстуке. — Я сейчас здесь, а Генка моя там, с Крыловым…

—…трахается, Семеныч, трахается. И всю ночь, поди ж ты, трахалась, — по-мужски прямо сказал заместитель. — Весь пол в презервативах.

Мэр задумался.

— А ты знаешь, Гаврила, что она мне сказала, когда я возмутился на этого Ивана Андреевича?..

— Моя ничего не сказала…

— А моя вот сказала…

Речь у Генриетты была, что и говорить, патетическая. Декларация женских прав, не меньше. Но Виктор Семенович пропустил ее мимо ушей.

Впрочем, как и всегда.

…Мэр, повинуясь внезапному порыву, встал из-за стола и подошел к окну.

— Надо что-то делать, — сказал он после долгого созерцания площади, лежащей перед фасадом городской администрации.

— Надо… — подал голос зам.

— А то твоя секретарша куда-то пошла с нашим общим знакомым.

— Где?

Зам выглянул в окно и увидел, как Оля идет под руку с Крыловым и о чем-то радостно щебечет, как…

— Курица мокрая, — зло процедил зам. — Ничего, посмотрим, как ты завтра почирикаешь. Ой…

Он показал пальцем куда-то вниз — и рухнул в обморок.

Мэр заметался. Он бросался то на помощь коллеге, то к окну — посмотреть, что так напугало зама, затем плюнул на приличия и встал у окна.

Зрелище было не для слабонервных.

Бригада рабочих заканчивала мостить маленький пятачок земли перед администрацией. Бригада состояла из шести человек рабочих и бригадира с сотовым телефоном. Он что-то горячо доказывал своему оппоненту, тряс мобильник и поминутно сплевывал. Все это время мэр наблюдал его со спины, но вот бригадир повернулся лицом к мэрии… Это был Крылов.

Но не это напугало зама.

Дело в том, что вся бригада рабочих состояла из точно таких же, как и бригадир, Иванов Андреевичей.

 

4.

Едва осрамившийся подполковник Урушадзе понял, что никак, в дверь постучали.

— Я занят, — севшим голосом кукарекнул Себастьян и начал натягивать брюки.

Дверь с грохотом вылетела из проема. На пороге стояли мэр с замом.

— Кобель, — заорал мэр. — Целый час тебе звоню, а он тут сексодром устроил. Ты хоть в курсе, что у тебя в городе творится?

Оказалось, что на улицах полным-полно мужиков. Мужики занимались бабской работой: водили транспорт и укладывали асфальт, строили дома и ремонтировали электропроводку, чинили канализацию и поддерживали общественный порядок. Заму показалось, что он видел даже военного.

— Откуда у нас военные? — удивился Руша.

Вопрос остался риторическим. Мужиков было очень много, женщины, наоборот, куда-то исчезли.

— А на заводах? — вдруг хватился мэр. — Василич, ноги в руки — и на Химмаш, быстро…

— Диверсия, что ли? — промолвил он, когда Кузьмич удалился.

Ворвался начальник ФСБ майор Нечитайло, весь бледный.

— Это инопланетяне, — выпалил он с ходу. — Тысячи мужиков, и все на одно лицо. Зелененькие агрессию начали.

Его пухлые губы, по форме напоминавшие лук Амура, дрожали, на глаза навернулись слезы:

— У нас же с ними пакт был, о ненападении.

— Лиза, позови Романюка, пусть он со своими молодцами уведет этого… — Урушадзе брезгливо окинул взором сдвинувшегося по фазе Нечитайло, — …этого Михаила Валерьевича.

Тут вбежал зам. Лица на нем не было.

— Ты что, уже обернулся? — удивился мэр.

— Все, Семеныч, обложили нас, — пролепетал зам. — Вместо Симочки за рулем этот козел сидит, Крылов. А здесь…

Зам не закончил, в кабинет Урушадзе вошли сразу три Ивана Андреевича в форме милиции, только один — капитан, а двое других — с лейтенантскими звездочками. Все трое отдали честь.

— Вызывали, товарищ подполковник?

С трудом подавив в себе истерический крик, Урушадзе с дрожью в голосе спросил:

— Ты… кто такой?

— Капитан Крылов, старший оперуполномоченный.

— А… а как же Романюк?

Иваны Андреевичи переглянулись:

— Какой еще Романюк?

Повисла гробовая тишина, которую спустя несколько секунд нарушил Нечитайло:

— Так, спокойно, без паники. Вы с какой планеты?

Оперуполномоченные растерялись.

— Виноват: в каком смысле? — отважился спросить капитан Крылов.

— Стойте, — заорал Урушадзе. — Подождите. Дайте подумать.

После секундного размышления он крикнул:

— Лиза, зайди.

Лиза зашла.

— Лиза, осмотри, пожалуйста, всех присутствующих здесь мужчин и скажи нам, нет ли среди них знакомых тебе.

— Можно отвечать? — спросила Лиза. — Я знаю вас, знаю товарища Разумовского, еще его заместителя, и майора Нечитайло знаю…

— А эти трое тебе никого не напоминают?

Лиза пригляделась к Крыловым и отрицательно покачала головой.

— А с кем ты, блядь, ночью спала? — в лоб спросил Урушадзе. — Не с ними?

Лиза подошла к Урушадзе и влепила такую пощечину, что даже у Разумовского щека загорелась.

— Считайте это заявлением об уходе, — бросила она, уходя на тонких своих газельих ножках.

— Бред какой-то, — пробормотал один из лейтенантов.

Нахрапом у Руши ничего не получилось, но он не сдавался.

— Вы хоть отдаете себе отчет в том, — громогласно обратился он к операм, — что похожи друг на друга как две капли воды?

— По составу, что ли? — уточнил второй лейтенант Крылов. Видимо, он не понимал, в чем дело.

— Да в зеркало-то посмотрите, — заорал Нечитайло. — Вы же все на одно лицо. Куда дели всех мужиков?

— Вы меня, товарищ подполковник, извините, но у вас тут дурдом какой-то, — вспылил капитан. — У нас дел невпроворот, а у вас тут кто-то с кем-то спит, мужики куда-то делись, мы еще на одно лицо. Вы определяйтесь, а потом и меня вызывайте. Пошли, ребята.

И они удалились.

— Да, блин, попали, — озадаченно хмыкнул Разумовский.

— Где же все мужики? — затравленно бубнил под нос Нечитайло.

 

5.

Все мужики, общим числом двадцать тысяч, ждали за городом, в чистом поле, великого молотилова за добро.

Этой ночью то тут, то там из домов вылетали с криками и матом удивленные, да что там удивленные — охеревшие насмерть мужчинки. Сначала они собирались во дворах и орали каждый в свое окно, что «щас надерут задницу этому…», имея в виду того мудака, что сгонял их с насиженных мест. Мудак выходил навстречу желающим взять реванш, но вдруг оказалось, что его очень много. То есть мужики жили далеко не в каждой квартире, а этот тип выходил из каждой, и оказывалось его раз в пять больше.

— Вы завтра днем, часам к двум, на Эгегейское поле выходите, там поговорим, — бросал он напоследок, и мужики оставались во дворе одни.

Видимо, не все мужицкое в мужиках изжилось. Хотелось им битвы за мужское дело, хотелось оторвать женилку этому «Казланове», как назвал узурпатора неизвестный остряк.

Между тем город до отказа наполнился Иваном Андреевичем, и утром наш герой направился на работу, заменяя своих новых жен и девушек, чтобы содержать своих детей, жен и матерей с бабушками, и работа кипела в его руках. Стоял у станков на заводах, крутил баранку, выпекал хлеб, наводил чистоту в городе, и в химических лабораториях мешал реактивы Крылов же, и жуликов ловил он же самый.

Женщины не верили своему счастью. Даже вдовым и одиноким старухам досталось по своему мужику в виде зятя, сына или даже внука.

А мужчины ждали. Кто-то в спешном порядке чистил охотничье ржавое ружье, найденное в сарае ночью, кто-то тащил из леса батоги поухватистее, кто-то просто напивался. Каждый готовился к серьезному разговору.

Часовой, выставленный на всякий случай, громко заорал, что по направлению к мужикам обнаружено движение легкового транспорта типа «ниссан». Мужики все как один обратили взоры на дорогу.

Действительно, мчался автомобиль, причем на максимальной скорости, рискуя въехать в дорожный знак или в кювет; однако судьба благоволила придурку.

Придурком оказался, как ни странно, Гавриил Васильевич Кузьмич, зам главы города. Рядом с ним в машине сидел глава, а начальник УВД с автоматом Калашникова и вдрызг пьяный Нечитайло разместились сзади.

— Братки, — Кузьмич со слезами на глазах кинулся к мужикам. — Слава богу, нашлись. Мы уж думали, что совсем пропали. Обложили со всех сторон.

Он лез целоваться, обслюнявил несколько человек, после чего горько заплакал и скрылся в кабине «ниссана». Мэр покинул машину, Урушадзе терзал автомат, с подозрением осматривая окрестности на предмет затаившихся в кустах диверсантов.

Начался стихийный митинг. Всклокоченный и взволнованный мэр влез на джип и начал вещать:

— Земляки. Мужчины. Настала пора решительных действий. Пора, понимаешь, остановить эту… как ее… безобразие. Мы здесь, а они — там, — и сорвавшийся на слезы мэр обличительно ткнул пальцем в сторону родного города. — Спят, понимаешь, с нашими женами, любят наших детей, помогают нашим матерям…

— Дай мне, что ли… — попросил мегафон Урушадзе, но в это время из толпы послышался голос:

— Чё делать-то? Делать-то чё?

— Это, товарищ Герцен… — пробасил Себастьян.

— Чернышевский, — прошипел мэр, и Урушадзе исправился.

— Это, — сказал он, — архиправильный вопрос, товарищ Чернышевский. Не в глаз, а в бровь, как говорится. Я и сам над этим давно думаю. Ну, мы ведь мужики, что ли?

По всему полю прокатился возглас одобрения и согласия.

— У меня все, — смутился Урушадзе и уступил место мэру.

Раздались чахлые аплодисменты.

— Как совершенно заметил товарищ Чернышевский, — прокашлявшись, продолжил мэр, — нам надо что-то делать…

Разумовский еще полчаса голосил на все поле, изредка его прерывал Урушадзе, Кузьмич притаился в машине и о чем-то бормотал под нос. На поставленный ребром вопрос: «Что делать?» — ответа не дал никто. А до двух часов оставалось меньше десяти минут.

Вдруг в городе что-то взревело. Мужики вздрогнули и посмотрели на дорогу.

Огромная автоколонна, состоящая из общественного, грузового, легкового и даже гужевого транспорта, устремилась к Эгегейскому полю. Мужики насторожились.

Первый транспорт уже остановился, и из него вышли штук пять Иванов Андреевичей, а из города все тянулась и тянулась колонна автомобилей. Вскоре все поле было окружено автобусами, мотоциклами, легковушками и прочей двигающейся техникой. И оттуда появились сто тысяч человек других Крыловых.

— Ну чё, мужики, говорить будем? — спросили они хором.

Подул прохладный ветерок.

— Тут нам и опаньки пришли, — сказал неизвестный остряк.

Стоящий на «ниссане», как Ленин на броневике, мэр выкрикнул:

— А по какому это такому полному праву… — и вопль его потонул в шорохе закатываемых стотысячной армией рукавов. От толпы вновь прибывших отделился мужчина в костюме-тройке.

— Дайте-ка мне, — попросил он слова. Отказать мэр не решился.

— Значит, так, граждане… — обратился Крылов к мужикам.

…Куда после этого девались дануевские мужики, история умалчивает, но с Эгегейского поля они ушли строем и отдав честь.

 

6.

Вечером Иван Андреевич уезжал в Москву.

С тяжелым сердцем садился он в поезд — работу не сделал, бумаги и командировочное удостоверение потерял, деньги промотал. Возвращаться не хотелось.

Но все же налаженная раз и навсегда московская жизнь тянула обратно. Иван Андреевич показал билеты проводнику и вошел в вагон. До отправки оставалось пять минут.

В купе заняты были все места, кроме верхней полки. Попутчики ехали в Москву, видимо, развеяться, и, видимо, издалека.

— Оба-на, — воскликнул дюжий молодец лет тридцати, слегка небритый и уже достаточно пьяный, — милости просим. Присаживайся, мужик, будем знакомы. Я — Славик, эти вот, — и он кивнул на своих товарищей, — друганы мои: Петруха и Данил Саныч.

— Очень приятно, — рассеянно пожал мозолистые длани потенциальных собутыльников Иван Андреевич. — Иван.

— Давай, Иван, за встречу, — предложил Данил Саныч.

Взяв в руки стакан, Крылов посмотрел в окно. На перроне стояла и плакала Вера. Просто Вера, Ивану уже не хотелось звать ее по отчеству.

Вагон дернулся, поезд начал постепенно набирать ход. Вера пошла следом.

— Баба твоя? — с пониманием спросил Данил Саныч.

И тут Ивана Андреевича разорвало в последний раз, на глазах изумленной публики.

— Мужики, я… эх… — Иван Андреевич-второй забрал водку у первого, выпил и пожал Данилу Санычу руку с татуировкой. — Спасибо. Пока, Крылов, не поминай лихом, — сказал он самому себе и вышел из купе.

Поезд уже разогнался, когда Иван открыл дверь и выпрыгнул из вагона. Чудом не попал под колеса, брюки порвались, кожа на ладонях и коленках лопнула, в груди что-то ёкнуло. Видимо, всё встало на свои места.

 

Иван Андреевич благополучно вернулся домой, благополучно прожил со своей женой до старости, благополучно вышел на пенсию, благополучно ходил по женщинам до самой смерти, но уже не раздваивался.

Дануевские мужики так и не объявились.

Через восемнадцать лет в Дануево впервые за тридцать четыре года произвели воинский призыв. Все ребята служили в родном городе, и их часть была признана лучшей в России.

 

Рассказ Алексея Лукьянова «Крылов» был опубликован в журнале «Русский пионер» №28.