Классный журнал

Софико
Шеварднадзе

Танцующая

— Какие танцы, Софочка? Ты ведь сто метров без одышки не можешь пройти! — вот такая была реакция у мамы, когда я ей сообщила, что мне предложили принять участие в «Танцах со звездами» и я согласилась. Можно долго рассуждать, почему я на это пошла, но суть в том, что я просто очень сильно хотела танцевать, причем еще с тех пор, когда папа отказался отдавать меня в балетное училище и я по принуждению часами гвоздила этюды Черни за роялем. Желание это было всеобъемлющее и поглотило все изначальные сомнения. Я часто задумывалась, к чему применяется «Бог всегда исполняет истинные желания», как в «Пикнике на обочине», когда Шарту, несмотря на все его желания, всегда падали только деньги!  Так и мне, к тридцати годам, когда внешне ничто этого не предвещало, были даны танцы. Предложение от телеканала поступило ровно перед интервью с премьером Литвы. Я сразу согласилась. До начала проекта оставалось полтора месяца. Всё это время я по ночам визуализировала, как я танцую в стразах на голубом экране.  И иногда краснела от удовольствия, как однажды, попробовав десерт с горячим белым кремом, посыпанный жареным миндалем. Эйфория предвкушения была неугомонной. Я себя уже отчетливо видела порхающей и ловила на себе восторженные взгляды публики, хотя, должна признаться, никогда не стремилась к победе. Опять же, мне просто хотелось танцевать до конца.

На первой репетиции я с ужасом поняла, что, оказывается, совершенно деревянная, и танцует у меня, увы, только душа. С моим тогдашним весом я больше походила на еле дышащего Карлсона, нежели на порхающую фею. Вспомнилась озабоченная мама. Мой партнер старался не показывать своего отчаяния. Он говорил, что вначале мало у кого получается, но его грустные черные глаза его выдавали. Выучив два с половиной танцевальных шага за много часов, я  ушла с полным ощущением, что сдвинула горы. Утром я вскочила с кровати на звук домофона и вдруг непроизвольно рухнула на пол, обалдевши от боли в мышцах. Я на самом деле не знала в тот момент, смеяться мне или плакать. Как в фильмах о жертвах домашнего насилия, я медленно встала с одной рукой на пояснице, другой ощупывая свою икру, и с наморщенным лицом еще медленнее направилась в ванну: надо было готовиться к репетиции, в конце концов, через три недели меня увидит вся страна — я станцую румбу (слово, которое я впервые услышала днем раньше) с белым цветком в волосах.

Представляя себя на сцене по ночам, я, конечно, не подозревала, что танцы, блестки и наращенные ресницы вбирали в себя диапазон ощущений куда шире, чем я когда-либо могла себе представить. Одно то, в какой позе я поднималась и спускалась по лестнице первые недели, чего стоило! Преодолев агонизирующую боль, нескончаемые волдыри на пальцах ног, треснутое ребро и наконец-то запах незнакомого мне тела, я приобщилась к танцам. Посвящение во все это мне очень напомнило процесс инициации в братство американского университета. Там новичок проходил самые абсурдные и жестокие испытания для того, чтобы стать членом клуба. Испытания абсолютно несуразные: поваляться голышом в снегу на морозе, постоять несколько часов посередине кампуса не двигаясь, сгонять, словно ты в российской армии, за пивом, когда тебя будят в четыре утра, и так далее, но желание стать частью братства так сильно, что новички с гордостью исполняют все порученные самоиздевательства. То же самое происходило со мной.

Но инициация оказалась самым легким испытанием этого проекта. Перед первым выступлением в прямом эфире мне открылся мир полностью новых самоощущений. Конечно, я понимала, что танцую далеко не лучше всех участников. Но за три недели репетиций я как-то уверенно чувствовала себя в тридцатисекундном выступлении. И тут я стояла перед выходом на сцену, с тем белым цветком в волосах и облегающем мои тогда все еще пышные формы сиреневом платье, когда я поняла, что в этот момент со мной может произойти всё что угодно и я не контролирую ситуацию. Я сейчас не имею в виду божественную волю, а рефлексы и ощущения, которые овладели мною и были мне абсолютно чужды до этой минуты. Одновременно начали трястись колени, бешено биться сердце, пересохло во рту. Добавьте к этому пальпитации и состояние искаженной реальности. Мой партнер начал мне махать салфеткой, чтобы я не упала в обморок. Признаюсь, это был бы выход! Я покрылась холодным потом и передо мной пролетела вся моя жизнь. Это не было сильное волнение, был всеохватный повальный страх! И,  оказывается, все неприличные выражения про страх — не просто выражения: в твоем теле действительно возникают очень странные рефлексы! Так как в обморок я не упала, мне пришлось выйти и станцевать. Страх этот сопровождал меня до последней секунды номера, и как только музыка умолкла, у меня было полное ощущение, что меня наконец-то выпустили на волю из закрытого пространства, где держали под высоким давлением, которое парализовало мое тело. Я вдруг опять стала абсолютно нормальной. Пройдя это испытание, я была глубоко уверена, что если мне удастся удержаться в проекте определенное время, то с каждым выступлением будет становиться легче. Во всяком случае, по всей логике должно было быть так. Представьте мое изумление, когда я поняла, что легче так и не станет. Каждый раз, выходя на сцену, я испытывала этот страх: он меня никогда не покидал.

Но весь парадокс был в том, что чем больше я боялась, тем больше меня тянуло к танцам, как сталкера в зону. Я понимала, что этот страх меня увечит и поэтому я танцую в сто раз хуже, чем на репетициях. И в этот момент я боялась за свое желание танцевать — мне его было искренне жалко. Хотелось его спасти. Думаю, тут бесполезно добавлять, что в тот момент моей жизни этот проект тотально поглотил меня. Когда моя старшая приятельница, наблюдая за тем, как я тихо и последовательно схожу с ума, сказала: «Софа, я прошла очень многое. Ты знаешь, жизнь это не только танцы», я в недоразумении, абсолютно искренне ответила: «Таня, я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь».

Меня часто спрашивали, к чему я пришла во время проекта, и каждый раз, несмотря на неплохое воображение, у меня безошибочно всплывала идиотская и навязчивая мелодия: «Я знаю то, что невозможное возможно». И это действительно так!  Оказывается, можно безгранично толкать себя за зону собственного комфорта, и ты к этому никогда не привыкнешь. Зато появляется что-то вроде уважения к себе, как в детстве к взрослым. И вырабатывается некая мышца, которая заставляет тебя каждый раз заново делать то, что казалось тебе умонепостижимым. Главное иметь задачу больше, чем ты сам. Это позволяет тебе снова и снова ставить всё на карту, вцепляться в волю и идти вперед.

Со временем и бок о бок со страхом мой танец все-таки стал лучше, и я дошла до финала. Я точно знала, что не выиграю, потому что были люди, которые танцевали лучше меня. Перед выходом произошло неожиданное. Мой страх куда-то улетучился. И весь предыдущий опыт сосуществования со страхом, который мне казался колоссальным, вдруг обесценился. Потому что от того, что вдруг не страшно, тоже страшно. Когда ты полностью отбрасываешь страх, непонятно, упадешь ты или полетишь. Вот когда ты по-настоящему идешь ва-банк. Я первый и единственный раз в этом проекте просто танцевала во всех смыслах этого слова. В итоге я заняла четвертое место, но это уже было совершенно несущественно. Этот финал и был моим «золотым шаром», к которому в тот  момент у меня не было больше желаний. Это был мой финал — мой конец Седьмой симфонии Шостаковича.

Статья Софико Шеварднадзе «Танцующая» была опубликована в журнале «Русский пионер» №28.