Классный журнал

Тигран
Кеосаян

Время пересмешников

Я как-то не пересекался в своей жизни с таким громким делом, как подвиг. Может, потому что у меня, воспитанного не только семьей, но и советской пропагандой, был слишком высокий счет к этому слову: Мересьев, Космодемьянская, Матросов, Гастелло, Стаханов... Были в моем детстве и неоднозначные подвиги. Например, поступок Павлика Морозова, заложившего родных, у меня вызывал полное непонимание. Еще до всех перестроек и открытой прессы. Я вспоминал своих старших родственников и ярко, до крошечных деталей представлял, что бы они со мной сделали, повтори я этот подвиг. Думаю, мой конец был бы скорее недолгих мучений Морозова, причем без всяких шансов на увековечивание.

Мне почему-то кажется, что моему соотечественнику, родившемуся в девяностые годы, все перечисленные фамилии мало что скажут. Подвиги этих людей, иногда мнимые, но в абсолютном большинстве своем самые что ни на есть настоящие, остались для нынешних молодых в той неизвестной стране, о которой иногда вспоминают их родители и дедушки.

Они остались в великих фильмах, снятых на черно-белую пленку и совсем не в 3D, в текстах великих песен, когда-то эксгумированных федеральным телеканалом, чтобы в многочисленных караоке нашей страны, выпив лишнего, молодые девушки и мальчики голосисто и не очень выводили красиво звучащую, но плохо понятную им по сути строчку: «Светилась, падая, ракета…» И все это, наверное, нормально, но в моей юности я и представить не мог, чтобы эту и подобные ей песни орали в микрофон подвыпившие малолетки. В моей юности их пели за празднично накрытыми столами взрослые люди со строгими лицами. По мере пения их глаза становились влажными, а голоса хриплыми. Единственное, что объединяло их с нынешними исполнителями, — они тоже были не сильно трезвыми. Но тогда сочетание песен и состояния души выглядело органичным. А сегодня — неуместным.

Мы, родившиеся в шестидесятые и семидесятые годы прошлого века, не заставшие великой и страшной войны, застали участников того самого подвига, о котором снимали фильмы, слагали стихи и писали песни. Этот подвиг был для нас не сухим абзацем в учебнике истории. Этот подвиг жил в моем доме, приходил в гости к родителям, играл на аккордеоне по вечерам на скамейке у подъезда в окружении своих сверстников с медалями и орденами на блузках и пиджаках. Он был зримым, этот подвиг. Сам факт моего существования делал это подвиг безусловным.

Любая власть — тоталитарная или самая демократическая — желает присвоить себе подвиг. Ведь подвиг возвышает власть в глазах людей, делает ее легитимной по сути, раз из-за нее идут на жертвы. Советская власть не была исключением. Решительно попрощавшись со всем славным, что было до Октябрьского переворота в жизни великой империи, взяв оттуда не более десятка событий, которыми позволялось гордиться, новая власть занялась созданием новейшей хронологии подвигов, которые при ближайшем рассмотрении сильно тускнели.

Гражданская война не могла быть признана безусловным подвигом в силу самого названия: какой же это подвиг, когда брат на брата, сын на отца. Коллективизация? Но куда деть миллионы погибших от голода? Сотни тысяч политзаключенных до кровавых хрипов, до дистрофии и смерти возводили электростанции и рыли каналы. Это не отменяет нечеловеческих усилий остального населения страны, но осадок, согласитесь, некоторый остается. Так что с индустриализацией и послевоенным строительством у власти было тоже не все ладно.

Вот космическая программа — это был подвиг. Всего через двенадцать лет после разрушительной войны создать трансконтинентальную ракету и заставить всю планету выучить новое слово «спутник» — это было настоящим подвигом. Подвигом народа, который недоедал, ходил в обносках, но космос покорил. Кто-то может спросить: а нужен ли был космос такой ценой? Но это уже так, вопрос для обсуждения.

Но вот что не нуждалось ни в каких обсуждениях — так это Великая Победа! Этот подвиг был безоговорочным, без всяких поправок. И советская власть честно попыталась приватизировать его. Она заковала подвиг в бронзу монументов, она рассыпала его бравурным грохотом духовых оркестров в праздничный майский день. Она даже попыталась подарить своему лидеру небольшой кусочек этого подвига, придумав книгу «Малая Земля».

Только все эти старания были напрасны. Ну никак не ассоциировалась в моем сознании Великая Победа с властью и партией. Странно: ни один из встреченных мною ветеранов не любил вспоминать войну. Не бахвалился, не рассказывал захватывающие истории. Как-то мягко пресекал эту тему, и все. И когда звучали песни военных лет или «День Победы» Тухманова, в лицах фронтовиков, в выражении их глаз появлялось что-то отдельное, непонятное нам и объединяющее этих людей в поношенных, но опрятных пиджаках с орденскими колодками и медалями. И этим общим у них была точно не вера в идеи марксизма-ленинизма. Память о друзьях, родном дворе, любимой, родителях и о враге, который зачем-то пришел, чтобы все это отнять. А значит, надо не дать врагу победить. Умереть, но не дать. И у них получилось. Получилось спасти не только свой двор и любимых, а проще говоря, Родину, но и наши, не существующие тогда даже в планах жизни.
В восемьдесят пятом году началась радостная эпоха перемен. С митингами, вольнодумством, съездами народных депутатов. Свобода пьянила головы, а жизнь наполнилась новым смыслом. Я всегда буду благодарен Горбачеву за то, что рухнул занавес, отделяющий мою страну от остального мира. И неважно, почему это произошло: из-за низких цен на нефть, неэффективной советской экономики, политики Рейгана.

А потом начались разоблачения. Каждый день из газет и журналов совершенно не информированный народ стал запоем узнавать о том, что Ленин сделал революцию на немецкие деньги, Сталин был сексотом в царской охранке, Королев сидел в шарашке, Жуков был тиран и деспот и не жалел солдатской крови, а Брежнев и все Политбюро были банальными ворами-рецидивистами. Отученные за десятилетия советской власти самостоятельно мыслить, люди глотали все эти новости тоннами и ужасались тому, что еще совсем недавно было предметом всенародной гордости. Мы не справились с валом информации так же, как в девяностые не справились с дарованной свободой. В первом случае все закончилось восторгами по поводу развала Союза, во втором — показом по федеральному каналу операции на тазобедренном суставе Евгения Примакова. И, как следствие, приходом к власти Путина с введением жесткой цензуры в средствах масс-медиа. И всего остального, по списку.

Настоящим подвигом стало считаться активное вольнодумство, борьба с тоталитаризмом. Для нас, людей, истосковавшихся по гражданскому поступку, настоящим и заслуженным героем стал Андрей Дмитриевич Сахаров. Потом пошли герои и подвиги поскромнее: омский юрист Казанник, уступивший Ельцину свое место в Верховном Совете, Анатолий Собчак с темпераментной речью по поводу тбилисских событий и, как апогей, сам Борис Николаевич на танке у Белого дома. За последние двадцать — двадцать пять лет настоящим подвигом стала считаться оппозиционность. Все остальное стало вторичным. Даже при неизменном внешнем пиетете по отношению к ветеранам Великой войны, отношение стало меняться в том смысле, что да, победили, герои, но ведь своей победой продлили жизнь советскому строю еще на сорок шесть лет.

Мы попрощались с советским прошлым так же, как в свое время большевики попрощались с прошлым царской России. И снова по привычке начали все с чистого листа. Только надо помнить, что трудно объединить страну, если у нее несколько раз за век отнять историческую память, а взамен ничего не дать.

Я на самом деле не пересекался в жизни с таким громким делом, как подвиг. Не спасал людей из горящего дома, не сажал пассажирский лайнер на обледенелую полосу с отказавшим движком, не форсировал Днепр под немецким огнем в сорок третьем. Я просто жил и живу, стараясь по мере сил честно делать свое дело. И очень надеюсь, что судьба не поставит меня и близких мне людей в условия, где будет жизненно необходим подвиг. Потому что чаще всего любой подвиг — это слава для одного и беда для многих.

Может, надо просто жить, понимая, что мир начался не с тебя и кончится не тобою. Просто помнить свои корни и историю своей страны. И уважать ее, какой бы горькой и трагичной она ни была. Потому что это и твоя история тоже. И постараться все-таки найти в ней повод для гордости.

И если вам удается так жить в наше суетливое, беспамятное время пересмешников, это уже может считаться небольшим, но подвигом.

Статья Тиграна Кеосаяна «Время пересмешников» была опубликована в журнале «Русский пионер» №26.