Классный журнал

Владимир
Липилин

В бой идут одни петухи

Старый «Москвич» еще раз вильнул по лесной дороге, ткнулся носом в лужу, взбаламутив осенний лист. И замер на пригорке.

— Дом его вон, — сказал Сергей, подвезший нас от Ворсмы до Кишкино. — Вон и машина его, значит, дома. К нему иностранцы частенько наведываются, петухов просят. Бешеные деньги предлагают. Да он не продает.
— Почему?
— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Так отдаст, если человек по душе придется, а за деньги и разговаривать не станет.

Я осторожно постучал в дощатую дверь деревянного пятистенка с резными наличниками. Никто не отозвался. Из приоткрытых ворот высунулась гусиная голова, гоготнула и тут же исчезла. Мы обошли дом со двора, стукнули в окошко. На пороге появилась красивая женщина в бирюзовом халате. Пока она надевала галоши, я сбивчиво объяснил, кто мы и зачем здесь.

— А он, наверно, в саду, — сказала она. — В засаде сидит.

Минут через пять она вернулась, неся в ладонях крупные яблоки. Протянула нам и сказала:

— Вот и кошка сегодня целый день умывалась. И ножик на пол упал. Так и есть к гостям. Идите в дом, добрые люди, только обувь снимайте.

Наши сапоги и маленькие ее галоши остались стоять под небом.

Василий Чиликов, водитель грузовика с двадцатипятилетним стажем, самый известный и единственный ныне заводчик павловских бойцовых петухов (по названию района), побеждавших в бессчетном количестве боев, шел из лощины по тропинке походкой основательной, деревенской. Такой, наверное, и сам мог бы выходить на ринг в диких воплях толпы и коронным хуком укладывать штабелями каких-нибудь чемпионов.

— Хрен вам, — строго и без лишних предисловий заявил заводчик Василий Чиликов. На плече его неприветливо балансировала коса, лезвие которой жутковато поблескивало холодным осенним солнцем. — Нету! — продолжил он речь. — Лиса всех потаскала.

Мы кусали яблоки и в разговор не ввязывались. Василий прислонил косу к забору.

Из будки, звеня цепью, явился лохматый пес. Выгнулся, сладко поскуливая, брехнул нехотя и завилял хвостом.

— Валенок, — с упреком сказал Василий. — Ты и с лисой вот так же, да?

Заводчик был огорчен. И никак не мог унять свое разочарование. Лиса повадилась в его курятник. Василий организовал засаду. Но этой ночью хитрая стерва придушила еще трех петухов. В наличии осталось два. Но не только эта беда заставила Василия держаться с нами столь нелюбезно. Явно было что-то еще.

Мы молчком присели на скамейку во дворе. Я стал копаться в рюкзаке и невзначай звякнул бутылкой кизлярского коньяка. К звону бутылки Василий остался безучастен.

— Что же, давно вы этих петухов разводите? — спросил я, чтобы не молчать.
— Отец еще держал, — буркнул он. — Потом мы с братом стали.
— Дрались?
— С кем?
— Ну с братом? Петухами?
— Было дело.
— И кто кого?
— Всяко. Потом брат умер. Я трех взял себе. Остальных жена его в ощип.

Мы помолчали. Далеко за лесом было слышно, как идет поезд.

Петухи у Чиликова живут в разных курятниках.
— Чтоб бошки друг дружке до поры не снесли, — пояснил он.
— Что заставляет их драться до смерти?
— Ну на то они и бойцовые. Это, можно сказать, в крови, — сказал Василий. Говорил он по-нижегородски, точно как Алексей Максимович Горький с обцарапанной черно-белой кинопленки слова произносит. — Но в первую очередь, я думаю, дерутся из-за баб. — Василий сурово глянул на фотографа Наталью и поправился: — Ну, из-за девушек. — И совсем уж уточнил: — Из-за кур, мать их.

Мы открыли дверь в бревенчатый сарай. Свет упал на пол. Пахнуло деревней. В косом прямоугольнике этого света стоял петух в зелено-синем оперении. Он смотрел на нас одним глазом. Второго попросту не было. То есть он вроде был, но заплывший.

Бойцовый петух гораздо крупнее обычного. У него почти отсутствует гребень (чтоб сопернику не за что было ухватиться). У него накачанные ноги, как у прыгуна Бубки (чтоб отталкиваться и взлетать до трех метров). У него стремительный профиль Арама Хачатуряна, Сергея Эйзенштейна (чтобы больнее клюнуть соперника).

Петух еще раз взглянул на нас одним глазом. И вдруг взмахнул крыльями, взвился и ловко приземлился на такую же огромную курицу. Та дернулась, вскрикнула чайкой. Но он уже держал ее крепко. И мы пошли смотреть другого. У этого в наличие имелись оба глаза, зато почти не было перьев. Он напоминал грифа-падальщика.

— Я их еще не нахаживал, — загадочно выразился Василий.
— Что это значит?
— С завтрашнего дня посажу на отборный овес, вот что это значит. Перья отрастут, будут лосниться. К ноябрю начнем травить.

«Травить» — на языке человеческом это устраивать бои. Осенью, когда схватится морозом земля и ее припорошит снежком, держатели петухов со всей страны съезжаются в заранее оговоренное место. Нижний Новгород, Ростов-на-Дону, Москва. Не так их много, этих держателей. Петухов везут обычно в машинах. Если издалека — в поездах, самолетах. Чиликов возит своих в «Жигулях». В картонных ящиках. В каждом по петуху. В пути петухи поют.

Мужики собираются в условленном месте, смолят папироски, обмениваются новостями. Вдоволь натрепавшись, затоптав бычки сапожищами, начинают сооружать ринг. Это квадрат два на два метра. Борта его делают из колышков, а потом проволокой прикручивают узкие листы фанеры. После этого, взяв петухов под мышки, важно несут их на ринг. В синем углу ринга — петух в черных трусах, в красном — в сиреневых с горошком. И начинается. Гвалт, шум, мат.

Травят обычно по уговору. Можно до первой крови, или пока первый петух гребнем земли не коснется, или до первого бегства. За день петух может провести пятнадцать боев. Покуда не вылетит. В это время пульс у владельца его зашкаливает за 150 ударов в минуту. В истории петушиных битв известны случаи смертельных исходов — не у петухов, а владельцев.

Мы уломали Василия устроить бой между двумя его петухами. Он махнул рукой. Зашел сначала в один курятник, затем в другой. В обоих произнес одну и ту же фразу: «Драться будешь». Строго сказал. Чтоб без возражений. Потом присел на скамеечку, закурил.

— Вы их как-нибудь тренируете?
— Я с ними просто разговариваю.
— Как это?
— Захожу в курятник и говорю, — пожал плечами Василий. — Просто бубню чего-то.
— Слушают?
— Когда как. Ну еще сопливых летать учу. Перчатку надеваю и кидаю. Так крылья укрепляются.

Я смотрел на него как-то, наверное, удивленно.

— Да иди ты, — сказал Василий и махнул рукой. Было видно, что этот разговор совсем ему не нравится. Конечно, не нравится. Ему неловко слыть чудаком. Ну, черт подери, нравится ему этим заниматься — говорить с петухами, учить летать, холить, лелеять. В деревне легко прослыть чудаком. Деревенские, поди, и рады сказать: вот дурак, петухов разводит. А у него в рукаве козырный туз: победные петухи призы приносят.

Василий подхватил под мышки обоих петухов. Пошел в сад по тропинке.

— Иногда по осени я молодого к старому подвожу. Драться не даю, смотрю, как молодой реагирует. Вижу, сперва прыгает, хорохорится. Значит, характер есть. Но дурной еще. Выношу второй раз — сила хлещет через край, будто тельняшку на себе рвет. Опять не готов еще. Ну а когда в третий раз выношу, он должен просто стоять, и взгляд его должен быть такой, от которого не по себе. Так глянет, что и драться не надо. Был у меня один такой. На ринг вышел — чужой петух только шпорами засверкал.

— А с теми, которые без взгляда, с ними как?
— Башку отрубаю и в лапшу. Не боец значит, — вынес вердикт Василий.

Мы вышли на утоптанную полянку в окружении фруктовых деревьев. Упало яблоко о землю. Хрустнула ветка под ногой. Чиликов опустил петухов. Подтолкнул легонько. Они долго стояли без движения. И вдруг почти одновременно вспорхнули и ударили друг дружку ногами в сумасшедшем прыжке.

— Вау! — крикнула из малинника курица. На возглас, откидывая ноги в разные сторон, примчались другие. Они уселись в кружок и стали охорашиваться. Это были обычные домашние куры.
— Чертовы бабы! — яростно сверкнул единственным глазом сине-зеленый и впился Лысому в загривок. Лысый вывернулся и правой шпорой с разворота нанес удар в грудь Одноглазому.
— Вау! — отшатнулась куриная массовка.
— О, дыхалку пытается сбить, — скрестив на груди руки, комментировал Василий. — Если бы сбил, то победа, считай, в кармане. Да я ему шпору сточил. А вот китайцы, малазийцы, азербайджанцы — те для пущей уязвимости, наоборот, шпоры затачивают. У них, считай, все бои до смерти.
— Должно быть, там большие деньги на кону?
Лысый спрятал голову сопернику под крыло. Переводил дух.

— Ага, — сказал Василий, — еще какие.

Без зависти сказал и без осуждения.

Одноглазый махнул крылом, голова Лысого обнажилась. И он тут же получил в нее серию ударов клювом.
— Ну а у вас какие призовые?
— Бутылка, — смущенно сказал Василий. — Коньяк какой-нибудь хороший. Или водка.

У Одноглазого встал дыбом загривок, у Лысого нечему было вставать.
— И что?
— Да ничего, — пожал плечами Чиликов. — Потом вместе с мужиками эту бутыль разопьем, переночуем где-нибудь — и по домам.
— И только ради этого?

Он оставил мой вопрос без ответа. Просто это трудно объяснить. Ну нравится им это, что поделаешь.

Тем временем петухи стали кружиться, порхать. Со стороны действо напоминало шаманское камлание. И мы, завороженные танцем, тоже ходили по кругу. Взмахивали руками, как пугала на ветру.

— Ну давай, Лысый, — стали кричать мы. — Справа, дурень, заходи. У него там глаза нет.

И Лысый внимал нам и заходил справа.

Он выиграл много боев и многие проиграл. Он повергал соперников разных пород — европейцев, азиатов, русских южан. В самом начале карьеры у него тряслись ноги, когда его ставили на ринг. Но после первого удара страх проходил. Лысый знал, что в бою выигрывает не тот, кто тупо молотит, а кто вкладывает в последний удар всю волю. И он изловчился и снова ударил Одноглазого шпорой в зоб. Тот астматически засвистел.

Но надо знать петухов Чиликова. Они просто так не сдаются. Одноглазый всегда побеждал нокаутом. И только в одном бое был бит. Его вообще мало что занимало в жизни, кроме боев. Разве что кур потоптать.

Теперь мы уже все, включая Василия, двигались, словно в танце. Перья летали над поляной. Сердца наши стучали, как будто это мы и дрались.
И вдруг Лысый, будто при замедленной съемке, упал. Потом встал, пошатываясь, добрел до крапивы и рухнул.

Одноглазый взмахнул крыльями, захлопал ими по своей груди и закричал. Потом сложил их за спину и прошествовал по тропе, обводя единственным глазом восхищенных кур. Он шел к своему сараю, периодически останавливался, бил себя в грудь и безумно орал.

Мы стали искать в крапиве Лысого. Он очухался и брел, ломая сухое былье, на зады, к лесу.
— Эй, мужик! — серьезно сказал Василий. — Хорош, да? Как будто тебя не лупили ни разу.

Лысый остановился и что-то залопотал.

— А вас били? — зачем-то спросил я.
— Меня били. Я бил. Из-за баб, — сказал Василий и тут же поправился: — Из-за девушек. — Потом, помолчав, добавил: — Я вот своей, хоть и трое детей, до сих пор удивляюсь.


Статья Владимира Липилина «В бой идут одни петухи» была опубликована в журнале «Русский пионер» №5.