Классный журнал

Матрос
Кошка

Лохи Йухла, братцы

Пи-пи-пи! Пи-пи-пи! Дежурная акушерская бригада срочно вызывается в приемный покой, комната двадцать два! Дежурная акушерская бригада срочно вызывается в приемный покой, комната двадцать два! Пи-пи-пи-пи! Я так и знал! Под конец дежурства обязательно то кровотечение, то эклампсия... чертова работа...

Пейджер продолжал неистово вопить и звать на помощь, и тут я с ужасом понял, что не только не могу встать, но и даже пошевелиться, потому что ноги мои приросли к кровати и даже пустили корни. Это ужасно! Надо что-то делать, может, даже придется отпилить проклятые конечности и бежать в приемник по-маресьевски. Перед глазами мелькнуло серебряной полосой полотно двуручной пилы и даже показалась зловещая рыжая борода лесоруба, ждущего своего часа у изголовья моей постели.

В ужасе я открыл глаза и понял, что... фух-х... никуда бежать не надо. Я в отпуске. Вы не поверите, я в отпуске. В маленьком деревянном домике в Финской Карелии, на берегу озера со смешным названием Сусилампи, и легкая головная боль от вчерашнего смешивания финского пива и шотландского виски (знаете, как вкусно?) это только подтверждала. Рыжей бородой, сопящей рядом со мной в постели, оказался не суровый финский лесоруб-ногопил, а наоборот, моя рыжая жена Тори, к чьей радикально-морковной прическе я не могу привыкнуть уже вторую неделю и то и дело спрашиваю себя по ночам, какого черта эта Мила Йовович опять залезла в мою кровать.

Вокруг моего маленького домика в сосновом лесу совершенно ничего не происходит. До ближайшей цивилизации тридцать километров по грунтовой дороге. Там, в местечке Айттолахти, в здание ратуши три года назад ударила молния, и об этом до сих пор пишут в местной газете. Над озером стелется еле заметная дымка, нетерпеливо плещутся в ожидании блесен щуки и пахнет чистым кислородом так, что сразу хочется обменять у пробегающего мимо лося британское гражданство на финское и жить здесь, в этом лесу всегда, изредка наведываясь в деревушку Салокюля, чтобы неторопливо принять роды на дому у какой-нибудь мамаши Перволяйнен и на обратном пути купить на заправке «Несте» хорошего трубочного табаку и бутылку «Коскенкоррвы», которая так хороша с копченой кабанятиной после бани по-черному и ледяной озерной воды.

Холодный брусничный компот, сваренный вчера в котелке, приятно разогнал остатки переменной облачности в голове, вызванной вчерашними экспериментами с финско-шотландским напитком «Мак Ерш», и в обоих полушариях установилась прекрасная погода. Мой старый матросский бушлат зазвенел прицепленным к нему карху келло — колокольчиком для отпугивания медведей. Считается, что лесной Винни-Пух слышит звон этого колокольчика, прицепленного к туристу, за много сотен метров и в панике убегает (должно быть, в гости к кролику). Несколько таких плохо переваренных медвежьих колокольчиков третьего дня были обнаружены в лесу муниципального округа Вилалла финскими естествоиспытателями в куче медвежьих какашек. Рогатина фирмы «Шимано», журнал «Пентхаус», пачка сигарет «Русский стиль» и несколько кучек размером поменьше были обнаружены неподалеку. Позднее в дупле старой карельской сосны финские естествоиспытатели обнаружили группу туристов из Петрозаводска. Туристы говорили мало, все время курили и постоянно требовали имодиум и еще одну бутылку водки.

В остывающей сауне пахло березовыми вениками, немного ольховым дымом и чистым бельем, которое досушивалось на скамейках. В катиську (по-нашему верши) попалось парочка средней руки окуней, которых из-за их бестолковости, полосатости и костлявости было решено отпустить под подписку о неразглашении.

Завтра в Кесялахти день большой рыбалки, Лохи Йухла, что в переводе означает «Праздник ловли лосося» в озере Пурувеси. Лохи — это по-фински лосось, а йухла — соответственно, его поимка. На этот ежегодный фестиваль съезжаются сотни любителей рыбалки со всей Финляндии. Десятки лодочных экипажей, вооруженных спиннингами, сачками и прочей рыбацкой экипировкой, совершают заплыв по стокилометровому озеру Пурувеси в поисках лосося. Обладателем главного приза становится экипаж, поймавший самую большую рыбицу. После награждения, как водится, тотальные гуляния, копчение лосося и массовый сугрев всем, что горит.

Я-то сам рыболов неважный, особенно если речь идет о крупной рыбе. Во время рыбалки люблю цокать языком, включать «Дорожное радио» на айфоне и ржать в самый ответственный и напряженнейший момент, когда пойманную рыбу подводят к лодке, чтобы дать ей по голове каким-нибудь тяжелым предметом. В общем, отношусь к рыбам и рыбалке весьма несерьезно. Чем, конечно же, вызываю ненависть и презрение моих друзей Геннадича и Максимыча — заядлых рыболовов, для которых рыбалка «значит даже больше, чем секс». Не знаю, стоит ли проводить параллели между этими двумя видами спорта, но я лично в рыбалке не силен. А в прошлом году я даже нечаянно порвал Геннадичу сети веслом, после чего он (точно он, больше некому было) подсыпал мне в водку яд, от которого с утра болела голова и жена обзывалась «орангутангом» и как-то странно хихикала. Так вот, уважают меня друзья только за то, что я без ломания и нелепых отмазок чищу рыбу и лучше всех в мире (лучше даже, чем Ника Белоцерковская, зуб даю) готовлю уху тройной закладки по-наваррски, а также жареную форель «Михаил Фрунзе» с белым соусом менаж-де-труа.

На лесной дороге блеснули фары «Порше Кайена» моего друга профессора Скакалкина. Сам профессор Скакалкин бежал впереди «Порше Кайена» и следил, чтобы тот нечаянно не поцарапался о какую-нибудь лесную ветку или сук. Профессор Скакалкин был небогат, а «Порше Кайен» — кстати, в лесу машина крайне бесполезная — достался ему совершенно случайно. Поехали мы как-то на море с палатками, в Кент. Я там на костре самогон гнал (одно из моих хобби) а профессор Скакалкин этого самогона напился и выиграл «Порше Кайен» в «камень- ножницы-бумага» у одного моего приятеля-миллионщика Илюхи. С тех пор Скакалкин живет в постоянном страхе поцарапать «Порше Кайен», а коллеги по Белфастскому университету его недолюбливают.

Все собирались на встречу друзей на дачу к нашему другу финну Юсси Огурейнену, где вечером планировался званый обед, баня, вытье романсов под гитару и, самое главное, подготовка к празднику ловли лосося, Лохи Йухла, где на участие в соревновании была впервые в истории заявлена команда «Русские лохи» Не в плане «Лохи необразованные», а в плане «Лосось русский». Перед домом стоял сам Огурейнен с женой, на столе стояла запотевшая «Финляндия», а на вертеле жарилась огромных размеров лосиная нога. «Ну, за встресю!» — сказал Огурейнен, и свежевыжатый пшеничный сок приятно согрел мне внутренности.

Дальше пили за вековую дружбу между российским и финским народом, за генерала Маннергейма, за Владимира Ильича Ленина, за его шалаш, будь он неладен, и за мянтюпистиайнена, что в переводе с финского означает «сосновый жук-короед». Заслуг в развитии российско-финских отношений у мянтюпистиайнена особо не было, просто всем очень слово понравилось.

— Скорро вся Суоми станет российской, — то ли посетовал, то ли порадовался Огурейнен на своем смешном русском. — Просьлый четтверг приехали одни бабки из Москвы и скупилли все домики на соседнем озере. Им близко из Москвы ехать — сел на поезд «Анна Каренина» на Ленинградском вокзалле, и днем уже в Хельсинки. Хотеллось бы, чтобы приезжалли только хорошие людди — такие, как вы.
— Будем стараться, Огурейнен, голубчик, — пообещал Геннадич, запивая водку холодным «Лапин Культа», золотом Лапландии, и, ловко нацепив на вилку рыбку муйку, отправил ее в рот.
— На-а-а-лей! Выпьем, ей-богу, еще! Бетси, нам грогу стакан, в дорогу, бездельник, кто с нами не пьян! — запел густым баритоном Максим Максимыч. Потом гитара пошла, как водится, по кругу и мы услышали весь священный репертуар, который, как оказалось, хранится у всех нас в заброшенном отделе головного мозга, где-то далеко под корой, в разделе «Приятное разное», и только у одного Максим Максимыча — в разделе «Новые юбки».

В бане по-черному было очень жарко и весело. Жены, включая госпожу Огурейнен и даже Раису, томного искусствоведа из лондонского института Сourtauld, раскрепостились донельзя и весело скакали от бани к озеру, дополняя естественной красотой суровый карельский пейзаж. В кюльпюле, огромной кастрюле с водой, подогреваемой снизу настоящим костром, умещалось в тесноте (но уж ни в коем случае не в обиде) до восьми человек. Увидев этот огромный хохочущий и визжащий суп, я чуть было не убежал за морковью, перцем-горошком и луком, но вовремя опомнился. Потом пели еще «Перед грозой так пахнут розы», «У причала в питерском порту» и «Хотел бы я стать небесным президентом Кубы», совершенно не боясь, что лондонские соседи слева вызовут полицию. Прелесть карельского леса именно в этом. Там нет лондонских соседей слева. Правда, часов в пять утра прилетал лесной гусь, покрутил крылом у виска и опять улетел — видимо, от отчаяния сдаваться в супермаркет.

Водка с пивом действует на меня крайне сентиментально. Я подумал: «Вот так мы и живем, друзья, разбросанные по миру, и ценим редкие минуты счастья от свидания друг с другом на вес золота, в этот раз лапландского».

С первыми лучами северного солнца, нежно пылкая перегаром, рыболовецкий экипаж «Русские лохи», помятый и с банными листами вместо топографических карт, был, скажем так, готов. Готов, конечно же, к отплытию, добывать… уже никто не помнил, что именно — то ли лося, то ли лосося. В катер были снесены спиннинги, блесны, крючки, якоря, мои фирменные бутерброды с копченой кабанятиной по-деникински, спутниковый навигатор Garmin последней модели, ловивший не только COSPAS SORSAT, но даже престранные сигналы с неудачно запущенного в 1975 году индийского спутника «Рамачандр-4». Экипаж состоял из двух хирургов, кардиолога, фармацевта и преждевременно поседевшего поэта- анестезиолога, имя которого слишком известно, чтобы о нем упоминать вслух. Взревел винтами мотор «Ямаха-350», подняв с озерного дна не только облако ила, но и зонтик от Донны Каран, который в позапрошлом году уронила в озеро жена Геннадича Ксюша.

Бутылка шампанского, привязанная на веревке к сосне, чтобы ознаменовать спуск катера на воду, нечаянно угодила профессору Скакалкину в глаз. Все молча решили, что это хорошая примета, но оставили шампанское в покое, не рискнув повторить попытку. Только Скакалкин, будучи профессором биологии, мог отличать съедобного лосося от несъедобного, и поэтому его ценили.

Меня-то на рыбалку не взяли, а наоборот, во избежание неразберихи и путаницы в сетях в добровольно-принудительном порядке оставили в женской компании, читать женам-подругам лекцию о важности мазков с шейки матки на цитологию и о влиянии предменструального синдрома на здоровье и безопасность их драгоценных и единственных. Стоило мне откупорить бутылочку «Лапин Культа» и устроиться поудобнее в лесном лектории на берегу озера, как катер, уже почти исчезнувший в дымке озера Пурувеси, пришел обратно. Из него молча и решительно выскочил преждевременно поседевший поэт-анестезиолог Дима, вбежал в дом, вернулся с тремя бутылками виски «Лаффроиг», настоянного на винтажных железнодорожных шпалах Шотландии, и так же молча и сурово десантировался обратно на борт. Все молча решили, что это тоже хорошая примета. Экипаж снова отчалил.

С озера Пурувеси дул легкий ветерок, заставляя озерную гладь покрываться рябью и маленькими, похожими на зубцы электрокардиограммы волнами. Вечером, пока подвыпившие жены, наводя ужас на лесных барсуков и енотов, в лунном свете опять скакали нагишом из сауны в озеро и обратно, я, устав от девичьих секретов, сидел в доме у камина, смотрел на потрескивающие в огне поленья и, конечно же, волновался за парней. «Как они там, — думал я. — Хватит ли им виски?»

Утром в районном центре Кесялахти царило небывалое оживление. То и дело причаливали экипажи с уловом, везде коптился лосось, в больших деревянных кружках подавали пиво «Карху» и пирожки с перловой кашей. Наших не было. Воображение рисовало ужасные картины, как гигантский лосось, пойманный нашей командой, утащил храбрых ребят в Северный Ледовитый океан, к Земле Франца-Иосифа, или, еще хуже, к берегам Антарктиды, где наверняка даже пиво не продают.

Шумно прошло награждение победителей. Семейный экипаж Сиволайненов поймал самого большого лосося, и им подарили то ли телевизор, то ли мотоцикл, не помню уже.

Наших не было. Они обнаружились только к утру, уныло причалив к мосткам дома Огурейненов. Морские полуволки молча побрели в дом, бросив все вещи на катере, не сговариваясь, сели на пол, сняли сапоги и засунули ноги глубоко в камин. В доме густо запахло лекарствами. Их умоляющие взгляды были обращены ко мне. Я, словно заботливая хозяйка, бросился разжигать камин. Уже часами позже, когда все напарились в бане и разлили по стаканчикам мой заветный портвейн «Сандеман», который я берег на особый случай, мы услышали леденящую душу историю о похождениях «Русских лохов». Сразу же после отплытия у Геннадича развился диатез на виски «Лаффроиг». Капитан катера после второго стаканчика «за адский клев» стал напоминать упитанного монгольского трехлетку, внезапно сожравшего ведро апельсинов за один присест. Среди команды возник спор, как лечить капитана. Так как все были с высшим медицинским образованием, дебаты затянулись. Когда Геннадич начал чуток посвистывать на выдохе, решили таки давить диатез кларитином, так как от искусственного дыхания рот в рот Геннадич отказался по каким-то своим причинам. Предложение профессора Скакалкина выделить из печени Геннадича митохондрии и как следует рассмотреть тоже оживления не вызвало. После поедания упаковки кларитина капитан рыболовецкого катера впал в безразличие и забылся сном на девять часов. Далее выяснилось, что забыли зарядить спутниковый навигатор «Гармин», который без батареек тем не менее все же продолжал получать сигналы с неудачно запущенного в 1975 году индийского спутника «Рамачандр-4», передававшего всю дорогу исключительно саундтрек к фильму «Гита и Зита». Заблудиться ночью на Пурувеси — страшное дело. Ночью пошел дождь, и нашим друзьям оставалось только уповать на провидение. Провидение к утру послало им финский экипаж, идущий домой с рыбалки. У бородатых финских моряков нашлись запасные батарейки и горячий чай. У них же был куплен за двадцать евро средней величины лосось, (но об этом, пожалуйста, никому ни слова).

Над озером Пурувеси парил лесной орел калосяське, подходил к концу наш последний вечер в Финской Карелии. Копченый лосось шел под клюквенную «Финляндию» просто на ура. В общем, конечно, все равно где встречаться с друзьями: в Лондоне, Нью-Йорке, Мехико-Сити, Белфасте или на берегу озера Пурувеси. Ведь как сказал классик, «та нить, что нас соединила, еще не порвана нигде...»

На лесной перрон станции Кесялахти в семь ноль три утра подошел поезд Йоенсуу — Хельсинки. Огурейнен пожал мне руку, похлопал по плечу и сказал: «Кювя матка!» — что по-фински наверняка означает «Мистер Цепов, вам же в понедельник на работу, заканчивайте пить, драгоценный вы мой, а то забудете, откуда дети рождаются».

И это... спасибо, Суоми, и до встречи в следующем году.


Статья Матроса Кошки (Денис Цепов) «Лохи Йухла, братцы» была опубликована в журнале «Русский пионер» №17.

Читать все статьи автора