Классный журнал

Никита
Колесников

Туманные девушки

Удивительные существа. К сожалению, только задумавшись как следует над сюжетом колонки, я в полной мере оценил коварство коллеги, подбросившей мне эту тему. «Плюнь в лицо тому, кто говорит, что можно объять необъятное», — совершенно обоснованно говорил Козьма Прутков. Я лицом к лицу встретился с похожей задачей.

В связи с обилием материала и отсутствием видимых возможностей его классифицировать и обработать меня охватила такая тоска, что отпала всякая охота что-либо писать. К тому же я убежден, что любой, кто думает, что способен понять женщин, — глупец. Я действительно не знал, что делать. Задачу усложняло то, что половина контингента, подвластного скрупулезному анализу, то есть подручные девушки, с которыми я встречался, были континентального происхождения — Ита­лия, Франция, не говоря уже о России.

Потом я решил рассказать то, что знаю, а вы уж делайте за меня выводы.
На вечерней прогулке моей псине взбрела в ее массивный немецко-овчарный череп мысль полакомиться, как у нее водится, какой-нибудь мелочью. Пританцовывающей походкой, с блеском в глазах и парящим в воздухе хвостом Китти направилась к мини-гавкалке, нашедшей себе убежище между ногами хозяйки — леди, непринужденно облокотившейся на перила моста, где она, похоже, наслаждалась видом пустынного залива. Моя псина — мускулистая бестия со вспыльчивым темпераментом, которая перекусила бы этого пуделька как соломинку, не испытав никаких угрызений совести. Потому что у нее ее нет.

Сгребая собаку в охапку в этот критический для нас момент, я не мог не обнаружить, что леди в действительности, как говорят, «метает харч».
Скоро выяснилась, что она была в стельку пьяна. Как начинающий английский джентльмен, я выяснил дедуктивным методом, где она живет, и дипломатически склонил ее направиться туда. Ведя капризничающую даму к ней домой, я, тогда еще не владеющий нужным искусством в надлежащей мере, чем-то ее рассердил, и она, сердито взмахнув рукой, сделала пару неуверенных шагов, собираясь бежать бог ее знает куда, но алкоголь взял свое, она упала и осталась лежать неподвижно. Из-под спутанных каштановых кудрей медленно натекала лужица бордовой крови.

Тормознув первую попавшуюся машину, я потоком выпалил: «Тамнаасфальтележитженщинаейнадопомочьунеекровьтечет...» Тогда я еще верил в слова, перед отлетом сказанные моей мамой: «В Англии самое страшное оскорбление — это сказать человеку: «Сэр, вы не джентльмен». Я верил в эту страну чудаковатых правил чести и честной игры, где незнакомые люди улыбаются тебе на улице просто так, из удовольствия тебя видеть. Но девушка в Audi, окинув взглядом мой неброский прикид, сощурилась поверх дымчатых Miu Miu и оборвала меня на полуслове простым, но удивительно действенным «bye-bye». Набрав воздуха в грудь, я попытался объяснить прекрасной незнакомке, что там недалеко на асфальте лежит тяжелораненый человек, которому больно и страшно, которому нужна наша помощь. Который, может быть, умирает. В этот раз я даже не добрался до второго слога. «Bye-bye», — я начал ее раздражать. Мягко захлопнулась дверь. Тихо шурша шинами, Audi тронулась с места.
Конечно, я был наивен тогда. Что ж с того? История все-таки закончилась благополучно, леди добралась до безопасного места. Мне сказали пару скупых слов, после которых я раздулся как индюк и почувствовал себя кем-то вроде Христа, исцелившего Лазаря, и героя боевика, победившего всех-всех-всех плохих парней. Однако что же, это все?

Ронни. Моя самая-самая первая подруга в английской школе, товарищ, звезда и, конечно же, любовь. Признаться, я не всегда был нагловатым, самоуверенным повесой. Тогда у меня не было в школе друзей, парни смеялись надо мной, девушки обходили стороной. Учителя, библиотекари и леди, развозившие тележки с едой, были моим социумом. А у нее были рыжие кудри, спадающие на плечи, фигура Венеры и томный хрипловатый голос. Добавьте к этому тринадцать пирсингов, маму-байкера и работу в тату-салоне — и, если вы знакомы с подростковым табелем о рангах, поймете, как все было безнадежно.

Почему я не могу забыть, как она взяла меня за руку и повела за собой? Восемь месяцев мы проводили вместе почти все наше время. Увы, скудость моего мышления не дает мне возможности отдать ей должное. Да и вряд ли это возможно. Смешная и трогательная, властная, беззащитная и всегда манящая великая женщина…

Вообще-то я не о том, кажется, говорю. А надо сказать вот о чем. Чувства заполонили твой разум. Что-то внутри тебя яростно ворочается, пытаясь когтями и зубами прорвать окостеневший кокон, оболочку, сформировавшуюся за годы выдержки: неуютно становится при мысли, что все может быть не так, как прежде.

Чувство самообладания, так верно служившее тебе с тех пор, как помнишь себя, помогавшее сохранить себя, ускользает песком сквозь пальцы, и страшно, и радостно, и как-то глуповато досадно — так легко позволил себе подставиться.

Это бесстыдное лето, так не похожее на все остальные, заразило тебя своим безумием, и через поле, палимое полуденным солнцем, сквозь запах горелых стогов отчетливо доносится теперь уже очевидный аромат распускающихся лилий, взошедших отчаянно скоро из щедро посыпанной пеплом земли.

Хочется смеяться и плакать от счастья, и ты, такой непохожий на себя прежнего, с давно не помнящейся легкостью вспоминаешь или догадываешься, каково в моменты неопределенности было отдать себя всего и снова и снова находить выбранные полностью колодцы синевы и блеска наполненными до краев.

Как странно узнавать, что ночи нежности, данные тебе однажды, навсегда останутся твоими и не раз напомнят о себе, нахлынув (как это все не вовремя!) порывом теплого ночного ветра, когда ты меньше всего этого ожидал, заставляя тебя понять, что на самом деле значит «навсегда останусь в твоем сердце».

Как трудно передать, как сжимается сердце от боли и нежности и позднего прозрения — обманчиво мягкого, но оттого не менее болезненного чувства, которое охватит тебя, когда время, не спросив твоего разрешения, впитает в себя твои несвоевременности и ускользнет, оставив тебя, непонимающего, перед чистым листом.


Статья Никиты Космина «Туманные девушки» была опубликована в журнале «Русский пионер» №4.