Классный журнал

Верите ли вы в то, что Бог иногда путает адреса?

По ошибке дает женской душе мужское тело, а мужской — женское.

А если у души нет пола, то как происходят эти ошибки? Как получается, что из абсолютно мужского лица на вас иногда смотрят робкие женские глаза, а женское мягкое лицо вдруг поселяет у себя мужские колючие глазки? Я сама столько раз видела такую путаницу, что отказываюсь верить в то, что это всего лишь подточенная нравственность или отсутствие семейных ценностей вкупе с бездуховностью. А если это преднамеренно? Если Бог так проверяет? Жить и всю жизнь понимать, что за каждую любовь расплачиваешься царствием небесным, потому что статус перепутанных там по-прежнему под большим вопросом. Быть перепутанным сложно, быть потерянным еще сложней.

Лика росла веселой и подвижной девочкой. Про таких всегда говорят — гиперактивная. Спортивная, умная, опережавшая своих сверстников на голову, а то и на две. Не красавица, но очень обаятельная. Две черные спелые сливки в форме глаз и пшеничного отлива кожа, пожалуй, были ее самым большим женским достоинством. Она решала все и за всех. Так повелось, что подружки вовлекали ее в решение всех своих проблем, а товарищи доверяли ей то, что другим девочкам знать не следовало. Она честно хранила секреты и искренне помогала подругам, женская дурость которых с каждым годом увеличивалась, становясь все более и более предугадываемой.

Так закончилась школа и начался институт. В институте Лика автоматически заняла место первой, потому что так было удобнее всем. Она по-прежнему решала вопросы. Где собраться, что поесть и выпить, потом развезти пьяных и успокоить трезвых. Училась она по-прежнему лучше всех благодаря своей памяти, доставшейся от папы математика, складывавшего и делившего в уме семизначные числа, как Дастин Хоффман в «Человеке дождя».

Как и все счастливые девочки, она очень была похожа на своего отца во всем. Кроме одного. Про папу говорили, что ни одна красивая женщина в городе не пропустила папину аттестацию, а Лика еще ни разу даже не влюбилась. С Ликиной любовью вообще происходило что-то странное, точнее, ничего не происходило аж целых восемнадцать лет. Нет, ей нравились какие-то мальчики. Она начинала с ними дружить, и как-то естественным образом получалось, что с ней они начинали делиться всем, в том числе и слабостями. Лика начинала им помогать, а любовь забивалась обратно в бутылку, плавающую в неизвестных морях.

Кстати, папу это абсолютно не расстраивало. Выучив всю арифметику города наизусть, он в какой-то момент стал обладателем самого большого количества нулей в накопленном состоянии. Причем деньги ему не были нужны. Ему нужна была одна цифра. Цифра ноль. Нулевая отметка, к которой папа хотел приходить во всех своих комбинациях для того, чтобы каждое дело начинать с чистого листа. Все финансовые комбинации и отчеты должны были заканчиваться целыми числами и нулями. Дробных чисел в папиной жизни не было уже давно. Таким образом, каждое последующее дело приносило ему очередные нули в состоянии, а жителям города очередные аргументы для понимания того, кто в городе главный.

Папа понимал, что разделить с ним «теорию нулей» захотят многие юноши, поэтому он-то за будущее Лики не переживал. Уверенно выбрав из вереницы кавалеров мальчика с фамилией Тишко, папа решил провести еще одну успешную комбинацию. Фамилия Тишко была выбрана не случайно, наличие буквы «о» в конце внушало привычную надежду на удачливость нулевой логики. Брак Лики с Тишко должен был быть долгим и счастливым. Уверенность в этом папе добавил совместный поход в баню, где все инструменты для полноценного семейного счастья были настолько очевидны, что папа назначил дату свадьбы на ближайший день с нулем.

Лика и Тишко знали друг друга по институту. Он был в ее свите давно, поэтому новость о том, что королем станет именно он, была воспринята спокойно.

В институт поступила, учится на отлично, все подруги уже с кем-то встречаются, ну не шляться же где-то, в самом деле? А так все рядом, с папиного благословения и материального одобрения, в новом загородном доме, со всеми друзьями.

Свадьба прошла настолько шумно и весело, что первая брачная ночь по сравнению с праздником была просто тусклой тенью торжества. Правда, к вечеру второго дня Тишко собрался и доказал, что папина теория нулей работает и эта комбинация тоже оказалась удачной. Времени было предостаточно, чтобы Лике ко всему привыкнуть и даже начать получать от этого удовольствие. Замороченная книжками, она все же ждала от секса большего, но быстро смирилась с мыслью о том, что книги приукрашивают действительность, а Тишко старается как может.

Взрослая богатая жизнь была прекрасна. Все было доступно. Все можно было купить и все желания исполнялись. Главное, чтобы после каждой удачной папиной комбинации появлялись новые желания. Квартиры, машины, курорты, бриллианты, опять квартиры, и опять машины, и опять бриллианты. Все однокурсники жили в Ликиных квартирах, ели из Ликиных холодильников, носили Ликины шмотки и загадывали Ликины желания. Лика, в свою очередь, старалась не разочаровывать папу, компенсируя своим хорошим поведением одну так и не случившуюся папину комбинацию по получению сына. Она лучше всех училась, лучше всех водила машину, раньше всех начала работать, была самой ответственной и надежной. Безгранично любя папу, она каждый день доказывала ему, что она и есть тот неродившийся мальчик, только с грудью и мужем Тишко. Тишко тоже не терялся, подбирая за Ликой разбросанные по всей квартире вещи, а за папой кое-где начавшие уже отваливаться нули. Так они и жили, перестав ждать друг от друга новых желаний, словно уснув и видя бесконечный цветной сытый сон. Лика засыпала все чаще, а просыпалась все реже. Ее будила только музыка, с детства любимая и абсолютно неуместная в таких снах.

Она любила рок, регулярно убеждая Тишко в том, что «Сплин» лучше, чем «Блестящие». А Васильев ей нравится не как мужик, а как поэт. Миллионы раз прокрученное васильевское «скажи, что я ее люблю, без нее вся жизнь равна нулю» Лике нравилось особенно, папе по понятным причинам, а у Тишко вызывало позывы к рвоте, как будто этот блеющий мужик был где-то совсем рядом. Он не понимал назначения рок-музыки. Она не услаждала слух, не была приятна на вид, от нее дурно пахло водкой и сигаретами. Он сам любил выпить и покурить, но при наличии очаровательной жены и глубокого джакузи предпочитал другой вид отдыха. Удивительно было то, что при очевидной дороговизне его ароматов Лика не любила его запах. Он всегда был чужой, даже после оргазма, когда она резко самоустраняясь от общего достижения безразличной сигаретой, прокручивая через себя арбенинское «ты дарила ей розы, розы пахли шипами». Запах шипов не имел ничего общего с запахом Тишко, хотя он очень старался. Он даже пытался что-то читать из того, что было разбросано в супружеской спальне, но быстро и глубоко засыпал, не замечая все чаще тоскующую по ночам Лику. Лике было одиноко. Вроде все было. А вроде ничего и не было. Все в ней нуждались, а она не нуждалась ни в ком. Точнее, нуждалась, но до конца не могла сознаться себе в том, что такого человека нет рядом.

Однажды в город приехала начинающая рок-певица. У нее даже были поклонники, которые считали, что она следующая Земфира. Лике она тоже нравилась, и перспектива необычного вечера ее неожиданно захлестнула. Она организовала все и всех. Собрала кучу друзей, уговорила Тишко и повела всех на окраину города на настоящий рок-концерт. Начинающая рок-певица рвала на сцене струны, истекала потом, извинялась за дрожь в голосе и влюбила в себя всех, как опытная рок-звезда. Всех, кроме Тишко, которого вырвало за концерт раза два в туалете. Привыкший стараться ради любимой жены, он не подавал вида и радовался на равных. Лике захотелось познакомиться с рок-певицей, и все пошли к гримерке, захотев привычно того же, что и Лика. Их попросили подождать пять минут, по истечении которых в проеме появился абсолютно прозрачный ангел. Точнее, ангела увидела Лика, а остальные увидели полноватую тридцатилетнюю женщину с мужскими глазами и не стиранными недели две джинсами.

«Меля», — скупо представилась она, протянув руку в воздух. «Лика», — ответила первая попавшаяся рука, протянутая навстречу. «Заходите, будем пить», — скомандовала Меля. Лика внесла за собой в комнату шлейф прошлой жизни, состоящий из подруг, мужа и его друзей. Потом она мне часто рассказывала, что жизнь, как в книжках, поделилась на «до» и «после». Она смотрела в эти глаза, слушала этот голос и выходила из себя самой абсолютно новым человеком. Пьянка закончилась так же резко, как и началась. Лика вернулась в себя старую частично, с абсолютно новыми мыслями и эмоциями. Она хотела продолжить это знакомство. Она провожала Мелю уже полноценными эсэмэсками с просьбами вернуться и продолжить начатое счастье вдвоем. Она не совсем понимала, что Меля все-таки женщина с явными признаками мужчины и отягчающей нетрадиционной ориентацией. Она не заметила и истончившуюся носовую перегородку вечно мокрого носа и раздвинутых зрачков. Ее волновал только запах, который она так и не смогла прочувствовать в гримерке и к которому она так хотела принюхаться. Меля стала ее желанием, которое не мог удовлетворить папа и уж тем более Тишко. Мелины песни раздавались отовсюду, ее телефон был перегружен эсэмэсками, полными нежности, которая за Ликой отродясь не водилась. Она хотела, чтобы желания привычно сбывались. Но даже наличие трех букв «о» в Мелиной фамилии Молодцова не гарантировало успеха.

Меля не возвращалась в город месяц, томя Лику недельным выпадением из SMS-жизни и резкими порывами нежности, ничего не обещающими в дальнейшем. Любовь всегда провоцирует на обещания друг другу вечной любви, верности, бескорыстия и многочисленных бонусов, которые жизнью, увы, не выплачиваются. Здесь даже обещать было бессмысленно, настолько проигрышной была ситуация изначально.

Но Лику это не останавливало, и ровно через месяц она сумела вернуть в свой город и свою жизнь рок-певицу. Она носилась с ней в непонятном для себя качестве. Назвать их подругами было сложно. Слишком много чего не договаривалось и слишком очевидно ходили табуны муравьев по Ликиной коже от случайных прикосновений. Приезжая в город, Меля стала останавливаться у Лики дома, демонстрируя свою чисто мужскую дружбу и с Тишко, и с Ликой. Тишко бесил ее запах, а Лика таяла от этого казавшего ей смесью запахов мамы, молока и детства аромата. Выпивать стали часто и вместе, давясь от невысказанности того, что было очевидно троим. Тишко стал лишним. Его смешное «звонит», с ударением на первый слог, стало абсолютно отвратительным и невыносимым. Он не читал, не заслушивался песнями, не искал в книгах и фильмах полутонов и полунамеков, оказавшихся для Лики гораздо более важными, чем счастливая семейная жизнь. Даже папа, не переставая коллекционировать нули, стал замечать, что фамилия Тишко уже не спасает, а Лика изменилась настолько, что их пара с Тишко стала походить на тандем двух пацанов, из которых Тишко был явно не главным. Все прежние качества Лики как нельзя лучше подходили к новому образу. Она стала короче стричься, переоделась окончательно в джинсы и кроссовки и стала тем, кто, собственно, жил в ней с самого рождения. Папиной гордостью и сыном. Она уже не спала с Тишко и еще не спала с Мелей. Ничего патологического не произошло, просто один человек вышел из другого, навсегда похоронив надежды молодой женщины стать счастливой, как это принято у настоящих женщин.

Если в отношениях с мужчиной кульминацией должен стать секс, после которого все хочется продолжить или, наоборот, побыстрее закончить, то в случае с двумя женщинами конца не может быть по определению. Секс между двумя женщинами всегда начинается в голове, превращаясь в американские горки и все время угрожая одному из пассажиров неминуемым падением. Лика постоянно выпадала. Она нашла любовь, но не могла в ней растаять. Как только ей становилось хорошо, Меля исчезала, изменяла, уходила в пьяный загул и просто не брала трубку, объясняя это творческими воронками. Но как только сквозь глубокую Ликину безысходность раздавалось: «Салют, малыш», она вновь бросала все и бежала, ехала, летела за своей любовью на край света, даже если она находилась в самой глубокой канаве.

«Малыш, зачем я тебе? Ты достойна лучшего», — говорила Меля каждый раз, прикручивая к себе Лику намертво.

Я давно уже не верю в страсть, но, глядя на этих двоих, понимала, что она существует не только в книжках. Такие отношения обречены на осуждение обывателей, не признающих все, что выходит за рамки, заданные воспитанием. Может быть, поэтому те, с кем происходит такая любовь, чувствуют острее, понимая, что все против них.

Ни папа, ни подруги, ни Тишко не могли остановить Лику. Она служила своей любви, соблюдая все правила и условия игры. Если Меля исчезала, то нельзя было ее находить до тех пор, пока она сама этого не захочет. Если она молчала, не имело никакого смысла ее звать, пока она не захочет вернуться сама.

Когда любишь, каждое ожидание пугает тем, что оно может оказаться бесконечным. А вдруг не найдется, а вдруг потеряется? Однажды, выпив для храбрости, Лика приехала вопреки правилам. Она увидела то, что было очевидным и без подтверждений. Несвежего вида существо, похожее на Муми-тролля из сказки, копошилось рядом с Мелей, демонстрируя очевидные признаки любви, причем, видимо, взаимной. Меля всегда была раненной нелюбовью, она и не скрывала, что собирает любовь со всех как дань, продолжая завоевывать все новые и новые сердца, не брезгуя даже такими очевидными ошибками творца.

Папа говорил, что дробные числа — это плохо. Любовь не делится на троих, а фамилия Молодцова даже с тремя нулями не гарантирует победу. Свести все до единицы значило начать новую комбинацию. Задушить двоих было гораздо легче, чем разделить любовь на троих. Остаться одной значило остаться в живых, чтобы понять, чем единица лучше нуля и способны ли потерянные заслужить прощение.


Статья Тины Канделаки «Посленоля» была опубликована в журнале «Русский пионер» №12.