Классный журнал

Когда я летаю, ору дуркой: ААА! Радостно мне. Внизу комбайнеры — побросали свои комбайны, ладони козырьком, в небо смотрят. На меня, значит. Председатель подъехал, бегает, ругается, комбайнеров работать гонит, в небо кулаком грозит. Мне, значит. А я летаю, и мне хорошо, и я ору дуркой: ААА!

Меня ж с детства в небо влекет. У меня ж самолетов этих — пять штук. Было. И вертолет в придачу. Ага, мой первенький. Собственной конструкции. В шестнадцать лет построил. Не, какие чертежи! На глазок. Только школу кончил, на мехзавод пошел токарем. Ну вот, станок есть, где-то трубку найдешь дюралевую, где-то гаечку. Мотор от мотоцикла военного, М-72. Ага, с войны еще. Но работает. Собрал вертолет, значит. Выкатил из сарая. Завел. Тра-та-та, красота! Работает! Шлем надел мотоциклетный, газу поддал — взлетел! ААА! Метров четыреста пролетел, потом воздушный поток подхватил, вверх потащил. Ну я, чтоб не сильно-то высоко залететь, газ убавил. А мотор возьми да заглохни. Старенький же, с войны еще. Я и рухнул. С двадцати метров. Но мягко так, с причмоком. В колхозный навоз. Вертолет вдребезги, восстановлению не подлежит. А я ничего, целый. Не иначе как ангел хранитель. Навоз из ушей выковыриваю, а сам думаю: ну их эти вертолеты, надо самолет строить, чтоб с крыльями. Чтоб спланировать, если мотор заглохнет.

Стал «Журавчика» строить. Нет, не сразу. Армия там, женитьба, то да се. Лет через двадцать только. И все это время помнил про первый полет. Короткий он был, да. А все равно успел словить счастье. Такое, что прямо душу рвет: ААА! И потом вкус навоза. Тьфу!

Ага, я свои самолеты «Журавчиками» зову. На этот раз по чертежам, можно сказать, строил — по картинке, из журнала «Юный техник» срисованной. Там трубку дюралевую найду, тут гаечку. Двигатель из двух ломаных собрал. Крылья парусиновые. Ладно, построил самолет. Надо в поле тащить, вон туда, за деревню. Ему же взлетка нужна. Чтоб ни столбов, ни проводов. Небось, не вертолет, с места не стартует. Поднапрягся — ух! Тяжеловатый самолетик вышел. Пришлось отложить испытания. Стал строить автомобиль. Там трубку, тут гаечку. Ага, этот самый. Все улыбаются, когда видят. Ну как с детской площадки. Между прочим, за восемнадцать лет ни одной поломки. Правда, колеса поистерлись. Ладно, построил автомобиль, «Журавчика» в кузовок — и на взлетку. Завел мотор, скачу-скачу по полю, др-др, а взлететь не могу. Что за ерунда! Думал-думал, решил парусину лаком покрыть. Чтоб лучше воздух держала. Чтоб тяга была. Покрыл. И взлетел! Круг сделал — сел. Нормально! Второй раз взлетаю. На повороте надо бы газу поддать, а я, наоборот, убавил. Я ж с техникой пилотирования не знаком, я ж как на земле. А в небе другие правила. Ну и рухнул. Самолет побил, а мне опять хоть бы что. Отремонтировал, еще пять лет летал, пока крылья не прохудились.

Ну да, я все время падаю. И ничего. Рухнешь, отряхнешься, новый самолет построишь. Опять летаешь. В стаю ворон было врезался, пропеллер в щепки. Грохнулся. Жив-здоров. Тросик, что крыло держит, лопнул. Грохнулся. Жив-здоров. Коров пугал, спикировал вниз, а вверх не вытянул. Грохнулся. Жив-здоров. Прямо чудо какое-то! Кино снимали, так я прямо на съемках грохнулся. Ага, из Новосибирска приезжали. Киностудия. Про деревенскую жизнь кино. Ну и про меня немножко. Хочешь посмотреть? Вот кассету режиссер подарил. «Падение Икара». Из города попа привезли. Вот он, отец Александр. Окрестил меня. Прямо тут, во дворе. Ну, такая творческая задумка. Сценарий. Самолет мне освятил, на крылья святые бумажки приклеил, из Иерусалима привезенные. Все лето кино снимали. Как уезжать — вспомнили, что полет не засняли. Режиссер говорит: взлетай. А я говорю: ветер сильный, обождать надо. Режиссер говорит: нет времени ждать. Я ему на вертушку показываю, у меня во дворе вертушка такая, скорость ветра меряет. Аж визжит — такой ветер. Я говорю: опасно. А режиссер: давай взлетай. Ну ладно. У меня уже второй «Журавчик» был, с жестким крылом. Я его в кузовок — и на поле. А киношники полдеревни собрали. Типа все меня в полет провожают. Ну, взлетел, круг сделал. Оператору не понравилось. Коровы в кадр попали. Вон туда, говорит, лети, чтоб коров не было. Я второй раз взлетаю. А тут ветер как дунет. Я высоту не успел набрать — меня об землю. Вот видишь шрам? Руку порвал. За все время единственное ранение. Я потом попу говорю: что ж ты, батюшка, со своими святыми бумажками не уберег меня! А поп: если б не эти святые бумажки, ты, может, и вовсе Богу душу отдал бы. Поди поспорь с ним.

А название фильма неправильное. Икар — он упал и все, точка. А я ж дальше летаю. Падаю — взлетаю, падаю — взлетаю.
Разбитого «Журавчика» не стал ремонтировать. Третий самолет начал строить. Двухместный. Второе сиденье для жены. Думал привить ей любовь к небу. А то она смотрит, как я летаю, руки к груди прижмет — жалостная такая. Хотел, чтоб она вкус полета почувствовала. Чтоб тоже счастье словила. Мы с ней один раз на большом самолете летали. В Москву. Так никакого удовольствия! Стакан воды не расплещется. Тьфу! То ли дело «Журавчик»! Когда тебя мотляет туда-сюда, вверх-вниз, когда стойка шасси промеж ног и ты словно баба-яга на помеле — ААА! Третий «Журавчик» ладный вышел. В Новосибирске достал крыло «Фрегат». Заводское, не самодельное. От дельтаплана. Правда, б/у, но в хорошем состоянии. Там трубку, тут гаечку. Двигатель от мотоцикла «Урал». Тяжелый, зараза. Потом другой поставил — пускач от японского трактора. Этот «Журавчик» три года летал, пока крыло не полопалось. А жена не решилась. Не взлетела. Дай, говорит, помереть спокойно. Болела. Так и схоронил ее. Не взлетевши.

Новую жену взял. Из больницы. Я ж в больнице работаю. На «скорой». Рожениц в райцентр вожу. Они у меня в машине рожают. Ну ты ж видал, какая у нас дорога, — небеременная родит. Бабы младенцев Вовками называют. В мою честь. Новую жену, значит, взял, новый самолет строить начал. Достал крыло «Атлас». Тоже б/у, но очень хорошее. Там трубку, тут гаечку. Старые носилки, колеса от тележки. Мотор от «ИЖ Планета-Спорт». Тридцать пять лошадиных сил! Крейсерская скорость шестьдесят километров! Ветер в лицо бьет, солнце закатное слепит, коровы шеи повывернули, в небо глядят, люди рты пораскрывали. ААА! Потолок — два километра. Но я редко высоко забираюсь. По первости, конечно, на самый верх лазил. Но там неинтересно, будто на месте стоишь. Оттуда не разглядишь ничего толком. А мне разглядывать нравится.
Не, я для собственного удовольствия. Кто-то в горы лазит, кто-то водку пьет, а я летаю. Деревенские говорят: ты бы с пользой летал, химикатами, что ли, огороды обрызгивал. А с пользой неинтересно. Тут выбирать нужно — или с пользой, или счастье. Нельзя, отвечаю, над населенным пунктом запрещено летать. Я ж законопослушный.

В прошлом году пришла телефонограмма в милицию. Из области. Изъять все неучтенные летательные аппараты в связи с угрозой терроризма. У нас в районе все летательные аппараты — мои. Неучтенные. Битые. Я их не выкидываю. На чердаке храню. У меня ж на чердаке авиасалон, ха-ха! А самолет, на котором летаю, всегда во дворе стоит, у крыльца. Ладно, у меня друг в милиции. В полиции то есть. Говорит: слушай, спрячь свой самолет, а то мне придется его изъять. Ну, я крыло отвинтил, на чердак положил. Корпус — в сарай. А то ведь заберут — потом верни попробуй. Месяц не летал. Такая тоска взяла! Я ведь каждый день летаю, когда погода хорошая. Вечером, после работы. Счастьем заряжаюсь.

Чего в пилоты не пошел? А ходил. В летное училище. Медкомиссию не прошел. Ангина хроническая. Не взяли. Ангина прошла, а любовь к небу осталась. Хроническая.

Новую жену думал заразить, приучить к небу. Не хотела. Чуть уговорил. К себе привязал. Взлетели. Гляди, кричу, красотища какая! Вон цапля летит, смотрит на нас, интересуется. Вот восходящий поток — ух, из тепла в холод! А теперь на бреющем по-над озером! Чайки в стороны! Чувствуешь, как легко? Сколько радости! Приземлились. Спрашиваю: понравилось? Головой мотает: ничего, говорит, не помню со страху. Бабам неба не понять.

Я новый самолет строю. Пошли покажу. Вот новый пропеллер. Скажи, красота? А вот мотор. Пять тысяч оборотов! Ага, и редуктор. Собственной конструкции. Последний «Журавчик» всем хорош, да передача цепная. Сделал круг — надо садиться, цепь смазывать. Маета! Теперь вот редуктор. Шестеренки будут в масле купаться. Красота! А еще вариометр достал. Старый приборчик, однако рабочий. Бывает, что в небе не поймешь — вверх пошел или вниз. А тут стрелочка все показывает. Может, я теперь перестану падать. Я ж вообще реже стал падать. Пилотажное мастерство освоил. Опытным путем. Методом падений и взлетов. Теперь хоть в космос.

Вот на день космонавтики в райцентр ездил. Ага, в Карасук. Перед школьниками выступал. Пригласили. Братцы, говорю, я ж не космонавт, зачем я вам сдался? Да где ж, говорят, космонавта взять? А мероприятие провести надо. У нас в районе космонавтов нету. Пилотов тоже нету. Один Братусь.


Статья Дмитрия Филимонова «Братусь полетел» была опубликована в журнале «Русский пионер» №21.