Классный журнал

Божена
Рынска

Старосветские барсуки

И ведь он прекрасно знает, что ему надеть. «Или одеть? Солнце, как правильно?» — «Барсук, ну сколько можно повторять?! На себя — надеть, на меня — одеть!» Он мог бы все запомнить, да только не желает. Не желает и одеваться. Согласен только надеваться. То есть чтоб одевала его я. А по большому счету, ему глубоко безразлично, в чем катить тележку с продуктами. А в глубине души он назло мне уверен, что лучшая одежда — фланелевая рубаха в малиновую клеточку, штаны цвета хаки и ботинки для рыболовов, потому что не промокают. Кстати, этих рыболовных чуней у него две пары. Абсолютно одинаковые. Обе промокают. Вторую пару приобрел случайно — шел мимо и забыл, что они у него уже есть.

Он так бы и ходил, как синяк залетный — из-под пятницы суббота, — «и был бы счастлив, сколько мог». Но на его голову откуда-то взялась я. А у меня рыболовные чуни вызывают сексуальный протест. И вот теперь бедному зверю приходится каждое утро себя неволить.

Каждое утро у нас ритуал: солнце, а что мне одевать-то? Он знает, что ему надевать. Но он обязательно покапризничает. Буркнет, что для этих джинсов великоват живот, а я обязательно парирую, что живот самое вкусное и что это за барсук без живота. Потом он дежурно  спросит, не топорщатся ли эти штаны в области ***, а я потискаю и скажу: «Конечно, топорщатся! Это кто себе такую область отрастил, а?» И если моему домашнему питомцу с утра хватало внимания, то он покорно наденет, что я подам. Закончив с туалетом, он вздохнет и на ход ноги спросит: «Ну как, ничего?»

«Отлично!» — воскликну я, и в этом «отлично» будет сжато все, что нужно великолепной мужской особи с утра: «Ты люб по-прежнему и даже еще больше. И потому мне не все равно, в чем ты ходишь. Я тебя хочу, и потому мне приятно смотреть, как ты одеваешься. Да и тело у тебя тоже лучшее. Спасибо, что заработал на красивую одежду себе и мне. А еще я никогда тебя не брошу, потому что у тебя самый лучший живот».

Но если утром я долго проверяла почту или отвечала на звонки, а еще, не дай бог, мне предстоит встреча с девочками, тогда барсучище устроит маленькую мстюльку. Объявит, что ему опять нечего одеть. Что в свитере жарко, а в футболке холодно. Мокасины он сносил, а туфли — слишком серьезно, фу, не хочется. Джинсы он забракует, штаны раскритикует, башмаки заклеймит.

Я буду хлопать крыльями, повышать тон, растворю шкафы, раззудю плечо и начну метать на постель хорошую одежду. Барсук как паук насосется внимания, после чего как бы нехотя — «ну ладно, это можно одеть, ты считаешь, ничего?» — сдастся.

У старосветских помещиков выражением высокой любви служила еда. У нас — одежда: свитера, носки, рубашки, трусы. И его вопрос: «Чего же теперь, Барсучиха Ивановна, мне одеть за продуктами» — на самом деле означает: «Солнце, ты меня еще любишь, ты еще обо мне заботишься?»

Как-то раз он очень глубоко обиделся. Не спросил с утра, что ему одеть. Нарядился сам. Причем правильно. Это была почти диверсия. Наряд «в строгих правилах искусства» означал: «Все кончено, меж нами связи нет. Чужая. Чужая барсучиха».
И вот однажды вопрос «солнце, что мне надеть», что называется, повис. Выяснилось, что я не знаю, что ему надевать, и что на него одевать — тоже не знаю, а еще он наконец-то выучил тонкости «надеть — одеть». Мне — надевать и уезжать, ему — одевать и провожать.

Статья Божены Рынски "Старосветские барсуки" была опубликована в журнале "Русский пионер" №3.