Классный журнал

Арт-хаус на крови

26 марта 2012 16:03

В этой колонке будет рассказано о том, как главный редактор «Коммерсанта» Андрей Васильев, который кино теперь почти не смотрит, потому что ни времени, ни желания нет, а есть время только сниматься в кино, нашел себя и двух товарищей внутри съемочного процесса. Кроме того, из этой колонки станет понятно, почему и, главное, зачем Иван Охлобыс¬тин возвращается в большой кинематограф

Вообще-то я так называемые авторские колонки ни читать не люблю, ни тем более писать. Но тут, как говорится, наболело. Во-первых, 700 долларов гонорара предложили. Во-вторых, событие того заслуживает.

А событие достойно вот такого заголовка в газете «Коммерсантъ»: «Триумфальное возвращение отца Иоанна в большой кинематограф».

Отец Иоанн (в миру — Ваня Охлобыстин), не снимавшийся уже лет восемь, это, конечно, заслужил. Иначе его бы не благословило на лицедейство церковное начальство. Кинематограф тоже заслужил. Потому что Коля Хомерики, пригласивший попа сняться в своем арт-хаусном фильме с искрометным назаванием «Беляев» (название, правда, рабочее), за предыдущую арт-хаусную картину с не менее искрометным названием «911» получил пару международных премий и хвалебную рецензию в «Коммерсанте». А продюсер фильма «Беляев» — и вовсе Лена Яцура, которая своей «Девятой ротой» чего только не заслужила. В том числе и мое скромное участие в эпизоде означенного фильма.

А я, надо сказать, еще и актер. То есть люблю это дело. За некоторые роли даже получил одобрение подчиненных — правда, до хвалебных рецензий в «Коммерсанте» их поклонение не докатилось, но до ругательных уже дошло. Недаром мне в «Беляеве» дали полторы штуки за съемочный день. И хотя он у меня там был один, все равно приятно. Но попу, конечно, больше дали. Не говоря уже о Мише Ефремове. То есть, как вы понимаете, — фильм со звездами. Несмотря на арт-хаус.

Ну вот, приезжаем мы с Мишей Ефремовым на съемочную площадку, а там на лавке уже лежит Ваня Охлобыстин и три часа как гримируется. Грим в результате получился запоминающийся. Ведь Ване досталась роль человека, который три дня назад снес себе полбашки метким выстрелом из ружья. То есть вместо затылка мозги, полморды продырявлено, остальные полморды обожжено и все вместе уже три дня разлагается. Поздоровались мы с отцом Иоанном и пошли в ефремовский вагончик (ему как звезде положен вагончик, а как же) отсыпаться после вчерашнего. Правда, Мишу быстро вызвали на площадку, где нам предстояло играть: Охлобыстину — трупака, Мише — следака, а мне — судмедэксперта. Это, в общем, логично — мы же друзья.

Правда, мне разрешили досыпать пока. Вызовут. Я не возражал — за полторы-то штуки. Спал, телевизор смотрел, с гримершами знакомился, даже на площадку заходил поглядеть.

Вдруг вечером будят меня Миша с Ваней: их поужинать отпустили. И вот заходим мы в ресторан гостиницы «Советская». Ваня, естественно, в гриме: кто ж его три часа перегримировывать будет? Я, кстати, забыл еще одну деталь его художественного образа. Докторский халат, щедро забрызганный кровью и мозгами.

Заходим в ресторан. Ефремов орет: «Срочно водки сто грамм! Видите, человеку плохо!» А посетители, надо сказать, в основном не из кинематографической среды: кто-то супчик пьет, кто-то десерта дожидается, кто-то вообще с семьей пришел... Короче, дети заплакали.

Метрдотель вступился за аппетит гостей. Очень трогательно. «Вы бы, — говорит попу, — хоть умылись». А поп даже ответить не может: у него грим жесткий, нельзя лицом шевелить. Зато Ефремов смог. Хорошо поставленным голосом заорал: «Я сейчас же буду звонить Валентине Ивановне Матвиенко!»

Думаю, без Миши нас в ресторан не пустили бы. Но со звездой связываться не стали — посадили. Посетители в результате прием пищи закончили. Но никто не расходился. На живого Ефремова кто же откажется посмотреть. Ну и отец Иоанн представлял определенный интерес. Он ужинал так: через одну трубочку в углу рта пил водку, через другую — бульон. А Миша общался с залом: «Смотрите все, как портят человека деньги».

Охлобыстин и вправду за роль заработал неплохо. Причем не перетруживаясь. Он весь съемочный день, пока Мишей велись следственные действия, лежал мордой в стол. С другой стороны, а что трупу еще делать? Может, правда, Ваня по роли еще что-то успел сыграть — до того как застрелился, — но я пишу только о том, что лично видел.

Причем целых два дня. В тот день ведь меня снимать так и не стали, а на следующий мизансцена изменилась не сильно. Миша проводил следственные действия, я за следующие полторы штуки лежал в вагончике, а поп — мордой в стол. Очередь до меня дошла только к вечеру. Надо было произнести гневную речугу, что, дескать, следователь (Ефремов) горький алкаш, его скоро уволят, мне наконец отдадут трупака (отца Иоанна), справедливость восстановится и всем будет хорошо. А режиссер Николай Хомерики быстро смекнул, что на все это мне — актеру хорошему, но неопытному — понадобится дублей девятнадцать, то есть еще один съемочный день, то есть еще полторы штуки. И попросил меня, как редактора пусть не очень хорошего, но опытного, роль чуток сократить. А это я всегда пожалуйста.

В общем, сняли с двух дублей. Выглядел эпизод следующим образом: я отворачиваюсь от трупа со следователем, гневно выхожу из кабинета, нервно прикуриваю у медсестры и, кивая в сторону кабинета, сочувственно говорю ей: «Пьет».