Классный журнал

Реваз
Резо

Love-Помидор

Грузчиком на овощную базу меня устроил один мой родственник, Рамази, приходившийся, кажется, моей маме двоюродным братом, а мне, соответственно, двоюродным дядей. Он уже лет десять был в Москве, провязывал какие-то истории, чем-то торговал. Вообще-то, советуя обратиться к нему за материальной помощью, моя мама предполагала, что он просто выдаст мне сотни две долларов. Но не тут-то было. Пронюхав, что незадолго до этого я крестился, Рамази решил воспользоваться случаем. Я пришел к нему за деньгами, а он затеял со мной религиоведческую беседу с целью вернуть меня в лоно иудаизма. Надо сказать, его подкованность в этом весьма щекотливом вопросе оставляла желать лучшего. Я повелся на несколько брошенных им умных слов и развернул такую демагогию, что минут через двадцать непрерывного монолога ему пришлось сдаться. Правда, тут же оказалось, что денег он мне не даст — не столько даже потому, что я выкрест, а потому, что у него их просто нет, но в качестве помощи он может предложить поработать грузчиком на овощной базе.

Работа оказалась не сродни выстукиванию киносценариев на пишущей машинке. Первое время я еще подсчитывал, сколько килограммов перетаскал за день, но потом надоело. В среднем все равно получалось около пяти тонн. Я грузил и разгружал овощи, фрукты, сахар. Оказалось, что, как и всякое другое дело, работа грузчика таит в себе множество нюансов, которым не то чтобы следует долго и нудно обучаться в институтах или на специальных курсах, но знать их необходимо, иначе дня через три работы ты труп. В основном, это всевозможные способы захвата и подъема, общий принцип которых сводится к тому, чтобы правильно расположить центр тяжести, задействовав при этом максимально возможное количество групп мышц. Строго следуя этим неписаным правилам, можно с легкостью превратить, например, пятидесятикилограммовый мешок картошки в десятикилограммовый и закинуть его куда следует. Все эти приемы наверняка были известны еще рабам в Древней Греции и уж тем более в Древнем Египте, но не мне, усвоившему из школьного курса по физике лишь кокетливое восклицание нежащегося в ванне Архимеда.

В бригаду грузчиков меня зачислили по указанию Марьи Сергеевны. Она была самой главной начальницей грузчиков на всей овощной базе (толстая и невысокая, почти квадратная женщина лет пятидесяти с оплывшим, но бодрым, готовым к жизненным трудностям лицом и со скрученными на затылке в улиткин домик черными крашеными волосами). Уж не знаю, какими причинно-следственными отношениями с ней был связан мой двоюродный дядя Рамази, но к моему трудоустройству она отнеслась с не совсем адекватной для такой грошовой ситуации ответственностью.
В бригаде грузчиков, как и в самой этой немудреной профессии, тоже были свои правила. Точнее, правило было всего лишь одно, но зато непререкаемое и соблюдать его следовало неукоснительно. Касалось оно, конечно же, денег. Все заработанные деньги к концу рабочего дня сливались в общий котел, и только затем сумма поровну делилась на количество работавших. Количество это менялось чуть ли не ежедневно. То нас было четверо, то пятеро, то шестеро, то мы работали даже ввосьмером, а случалось, что нас было всего двое — я и Серега.

Сереге было лет тридцать пять. Он был высок, щупл и болезнен на вид. Встреть я его на улице, никогда не подумал бы, что он с такой легкостью и даже равнодушием может таскать пятидесяти-, а то и семидесятикилограммовые мешки. Русые волосы, мутные глаза, изъеденное прыщами лицо. Он пил беспробудно. Бывало, он успевал напиться еще до первой погрузки. Впрочем, ему как хроническому алкоголику надо было немного. Он работал в совершенно автопилотном состоянии: веки не держались, координация хромала, но он был движим какой-то дьявольской целеустремленностью погрузить или, наоборот, разгрузить очередную фуру. Может, поэтому он таскал мешки с таким равнодушием? У него была семья: жена и довольно большая (четырнадцатилетняя, кажется) дочка. Его жена работала кассиром в продуктовом магазине, а дочка плохо училась в школе. Часто жена била его, кляня себя за то, что когда-то вышла за него замуж. Следующим утром ему было вдвойне больнее, потому что он соглашался с ней и грустил о том, что она когда-то вышла замуж за него, грузчика и алкоголика. А он, думаю, любил свою жену, любил безупречно чистой, но совершенно беспомощной любовью. Но особенно, я думаю, он любил свою дочку, и на то у меня есть вот какое основание.

Как-то раз мы в течение всего дня разгружали три фуры с помидорами. И не продохнуть. Поставка была государственной, а поэтому за нее мы получили бы какие-то сущие копейки. Марья Сергеевна даже обещалась выдать каждому из нас по пятнадцать килограммов помидор в качестве компенсации. Не знаю, предполагала ли она, что мы эти помидоры продадим, или просто решила рассчитаться натурой. В общем, разгружали мы эти три фуры весь день. Кажется, нас было шестеро. Серега не выходил из автопилотного состояния уже несколько последних суток, и поэтому, когда узнал о предстоящей работе, море ему показалось по щиколотку.

— Ща разгрузим! Нет вопросов, Сергеевна.
Он работал как Бог во время сотворения мира. Он порхал между фурой и погрузчиком, на который аккуратно, чтоб не помять овощи, один на другой укладывал ящички с помидорами. За ним не то  чтобы невозможно было угнаться, нельзя было и уследить. Он был заведенной детской игрушкой, решившей помочь людям. Он делал перерывы только между фурами, минут на десять удаляясь с эстакады, чтобы догнаться. Он курил, сжав сигарету в зубах и чуть ли не перекусывая фильтр. Он был центром Вселенной, античным героем, рыцарем Круглого стола. Он был аккумулятором, подключившись к которому можно было черпать и черпать энергию, и она бы не иссякла. Только ближе к вечеру, когда все три фуры были разгружены, он прилег отдохнуть. Казалось, он теперь проспит до утра, если не дольше. Но не тут-то было. Минут через десять он открыл глаза, словно включился, присел, извлек из стоявшего рядом кирзового сапога чекушку, отвинтил крышку и выпил. Меня аж передернуло от этого зрелища. Но в том не было ничего удивительного, странно было другое: передернуло и его, причем передернуло настолько, что он, подобно заправскому портному, смачивающему брюки перед глажкой, фонтаном выпрыснул водку изо рта.

— Ой, ч-ч-ерт!
Он обхватил руками голову, уперся локтями в колени и заплакал. Он плакал навзрыд, рыдал, всхлипывая и дрожа всем телом.
— У Светки, у дочки моей, сегодня день рожденья… четырнадцать лет… а я, подонок, подарка ей не купил, да еще и нажрался как сволочь…

Мужики принялись его утешать, мол, фигня, щас какой-нибудь подарок — шарик, машинку или конструктор придумаем, и пойдешь на день рожденья своей дочки. Но Серега рыдал неугомонно словно малое дитя, и, казалось, ни шарик, ни машинка, ни конструктор не смогут его отвлечь. Прошло несколько минут, прежде чем он перестал плакать. Причем перестал не по ниспадающей, а словно переключился.
— Придумал!
Спасительный блеск мелькнул в его глазах. Он встал с топчана и, подняв с пола пакет с выданными в качестве вознаграждения за работу помидорами, вывалил из него овощи. Он внимательно разглядывал помидоры один за другим, вертя их у себя перед глазами, пока наконец не остановил свой выбор на самом большом из них.
— Вот. Я подарю ей помидор. Правда красивый?

Пьяный и зареванный, он стоял перед нами с помидором в руке. Это был самый обычный красный помидор, хоть и довольно крупный. И все-таки я, наверное, больше никогда не увижу такого помидора.
Я смотрел на него, и буквально у меня на глазах обычный помидор наливался любовью.

С ним он и ушел.

Статья Реваза Резо «Love-Помидор» была опубликована в журнале «Русский пионер» №4.