Классный журнал

Екатерина
Истомина

Мотоцикл с фашистом

В оперном театре «Колон», что в Буэнос-Айресе, никогда не играли Вагнера. Здесь царили итальянцы: пышногрудые страстотерпцы любви — Верди, Пуччини, Беллини и Россини в трехактных руладах, усладах и рулонах. На берегах Ла-Плата ценили и русских: несгибаемую гастролершу Анну Павлову в партии Лебедя, названного лишь только после ее смерти Умирающим. А вот жесткий, как селедка, и лобастый, как маленький бульдог, Вагнер никогда не возносился над этой дивной, в золотых кудряшках и пряных крендельках, небольшой музыкальной сценой.

От Буэнос-Айреса до винодельческой Мендозы, сейсмически опасного центра Анд, — двое суток на машине. Хозяева придорожных ферм всегда дают приют. На одной такой гостеприимной ферме, торговавшей поло-пони, меня ожидала встреча с историей. С историей, которая началась тогда, когда моя бабушка еще не встретила моего дедушку. Она, дочь высокопоставленного советского инженера, была в эвакуации, а он, единственный сын православного попа, — в сталинском лагере.

Из сарая мне навстречу вышел старый человек: истинный ариец, не расплескавший нордической мощи на латинской стороне. Старик был сплетен из сухожилий, спаленных жарой, высушенных солнцем. Этот крепкий Фауст в молодости был красив, впрочем, мне всегда нравились немцы и я всегда любила Германию.

«Sprechen Sie Deutsch?» — спросила я. А он будто с вечера ожидал вопроса. Возможно, что он уже шестьдесят лет готовился на него ответить. Он улыбнулся, его невероятно блестящие зубы торжественно, как это чувствуешь у стариков, выпустили слюну. Передо мной, в самом центре Аргентины, стоял бывший нацистский преступник, большой или маленький, но ведь это не имело значения. Это был мужчина, наверняка много раз видевший вблизи Мартина Бормана, и данный факт делал моего нового знакомого в определенной степени бессмертным, не имеющим срока давности.

«Sie sind in Deutschland geboren?» — спросила я. Ну да, он был родом из Мюнхена. У его высокой ноги я заметила старый мотоцикл BMW с разбитой, словно лицо, коляской. Казалось, что при первых минутах разговора мотоцикл сам появился на пороге сарая, как ротвейлер всегда является на запах мяса. Загорелый нацист молча царапал преданный бок цвета хаки. Было заметно, что этот старик все время что-то вспоминал про себя. Вся его жизнь после окончания войны была неусеченной и неусекаемой памятью.

В этих глазах струились нежные нацистские менуэты. Тонкими, прозрачными баховскими флейтами разливалась в альпийском воздухе разведка Абвера. Басом доброго полосатого шмеля гудела Имперская канцелярия РСХА на Вильгельмштрассе. Словно высокая рампа, сверкала в космосе пронзительными огнями ось «А–А», или «Архангельск–Астрахань». Чернокожий атлет Джесси Оуэнс из университета штата Огайо, ехидно улыбаясь, бежал в олимпийском нацистском Берлине триумфальную стометровку. Мастера Maybach комплектовали фирменными двенадцатицилиндровыми моторами немецкие «Пантеры», великие танки великой войны.

В глазах моего собеседника контингент немецкой «Люфтваффе» в Испании, легион «Кондор», радостно бомбил Гернику. Рейхсляйтер Роберт Лей бордо писал книгу «Мы все помогаем фюреру!», а спустя пять лет после эффектной публикации просто вешался на канализационной трубе. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, как заведенный плюшевый заяц, закидывая статную голову, подписывал снова акт о безоговорочной капитуляции Германии. В этих голубых глазах кумир миллионов Адольф Гитлер, прижимая сухие руки к груди, словно немецкая богородица, еще раз предупреждал всех, что жертвы будут и должны быть огромными.

И, наконец, истинная лакримоза разворачивавшихся передо мной воспоминаний: «Vor der Kaserne, vor dem grossen Tor, stand eine Laterne und steht sie noch davor. So woll’n wir uns da wiedersehn, bei der Laterne woll’n wir stehn wie einst, Lili Marleen!» В фильме «Нюрнбергский процесс» легендарная германская песня, тевтонский гимн влюбленных, знакомая миру благодаря Марлен Дитрих на английском языке, лилась из громкоговорителей именно на высоком немецком наречии. Wie einst, Lili Marleen! Wie einst!..

Я спросила старого немца, осевшего в Аргентине, о его старом мотоцикле. Старик предложил мне совершить мотоциклетную прогулку. Я залезла в коляску и закрылась до груди протертым брезентом. Мы поехали. Ферма стояла на зеленых холмах.

Мотоцикл-то был великий. Что ж, это по-настоящему уникальная машина: модель R-75 по прозвищу Sahara, созданная в Мюнхене в 1939 году. Двигатель BMW Type 275/2, два цилиндра, мощность 26 «лошадей», максимальная скорость 95 км/ч. Это был главный мотоцикл всех сил вермахта: их много видели в Польше и в Венгрии, в Румынии и в Чехословакии, на Украине и в Белоруссии, под Ленинградом и Керчью, на Волге и на Дону.

Эти красивые машины были там, где горели белорусские избы, в которых заживо горели люди. Эти мотоциклы были там, где под сожженным Киевом вешали партизан, и там, где заключенные польских, австрийских, немецких, чешских концлагерей хоронили своих товарищей в настойчивом ожидании завтра, когда другие придут хоронить их самих. Эти мощные машины вздымали русскую пыль и русский песок, они ворошили наш волжский снег, они прогибались под тяжестью подмосковной осенней грязи и утопали в смоленской весенней половодице.

Для легкой мотоциклетной прогулки на BMW R-75 Sahara был прекрасный денек: солнечный, зеленый, агрикультурный, весь заводной такой денек. Хотелось, что ли, весело жать и сеять, сеять и жать. Потом еще хотелось развалившись посидеть за столом где-нибудь под яблочным деревом, посмеяться, выпить и поговорить.

Мы выпили и поговорили: немецкий старик увлеченно рассказывал мне о том, как сейчас на лошадиной ферме, где он давно живет и работает, идут дела. Хорошо рождаются поло-пони, их хорошо покупают иностранцы в аргентинской столице. У него есть несколько любимых лошадок. Он назвал мне их имена.

Собираясь в путь, я очень коротко обняла Вальтера. В конце концов, это был самый обыкновенный одинокий старик.

Продолжая дорогу в Мендозу, я думала об одной своей старинной знакомой, фрау Пуфе, маленькой хилой черной немке, каждый год приезжающей с экскурсией в Освенцим. Мы знакомы с ней многие годы, и для меня она — покаянная героиня романов Ремарка.

Я вспоминала, как эта маленькая старая фрау Пуфе истошно плакала передо мной, этой русской, на ночном берлинском перроне: «Поймите же, это мы тогда начали войну…» Как я насильно поднимала ее, одинокую, грязно пьяную, с черных ободранных коленок и волокла на себе, чтобы посадить в такси: «Милая моя фрау Пуфе, да вы не плачьте. Берегите вашу маму, фрау Пуфе… И себя берегите». И как тогда, на ночном берлинском перроне, мне, уже одинокой, хотелось произнести вслух последние слова умирающей Павловой: «Приготовьте мой костюм Лебедя».

Как когда-то, Лили Марлен. Wie einst, Lili Marleen.


Статья Екатерины Истоминой «Мотоцикл с фашистом» был опубликован в журнале «Русский пионер» №23.