Классный журнал

Божена
Рынска

Упражнение для глаз

Первый класс. Я худая и меньше всех в классе — пошла в школу на год раньше, с шести. А еще я очкастая, что позорно. Это выяснилось на первой же перемене: «Очкарик! Очкарик!». На одной из прогулок продленки я раскопала белую мочалу с длинными лохмами и стала прикладывать ее к голове: идет ли мне быть блондинкой? Мочала тут же обтрепалась и клочьями повисла и на черном переднике, и на шоколадном платье. И вот представьте — шаркает по ленинградским закоулочкам пигалица в клочках. Сутулая, костлявая и лупоглазая. Одноклассники даже в пару становиться побрезговали. Так и брела до школы одна.

«В скверу, где детские грибочки» попалась на глаза местным забулдыгам. Смеху было — такой очкарик страхолюдный!

Перед сном долго болталась по квартире и торговала печальным лицом. Вот бы мама или папа заметили, спросили: «Да что же, наконец, случилось?». Не спрашивали. Пришлось напроситься на сочувствие самой. И ведь чуяла уже, в шесть лет чуяла: не надо им, то есть родителям, ничего рассказывать, таись, скрывайся и молчи. А все равно «душа рвалася из оков» унижения. Да, за язык никто меня, конечно, не тянул. В ванной не выдержала, сама вылезла, сама и напоролась. «За мое жито менэ и побито»: «Ты сама виновата — не делаешь упражнения для глаз. Вот тебя очкариком и называют. А ведь сколько раз тебе говорили — делай».

Так вошло в мою эмоциональную память первое отчуждение. Больше я ничего родителям не рассказывала. Потихонечку к душевным потемкам привыкла. Именно так, говорит Леви, люди привыкают к полярной ночи. В средних классах старалась поменьше быть дома. «Почему ты все время из дома убегаешь?!» — как-то раз возмутился отец. В горле застряло: «Потому что с вами тошно». «А, — сказал разум, — нашла, кому объяснять». И я виновато пожала плечами и под благовидным предлогом — в универсам — смылась.

Уж сколько времени прошло, но в моей собственной полусемье я до сих пор не могу озвучить горечь. Открываю рот, а сокровенное застревает в горле. Говорят, стенокардия — болезнь невысказанных обид. У нас грудная жаба задушила уже четыре поколения — прапрабабушку, прабабушку, бабушку. В минуту душевной невзгоды и я ощущаю на шее лапы этой холодной немой рапухи — посланницы болота вечной мерзлоты.

У Бабеля в рассказе «Любка Казак» маленького Давидика старый еврей Цудечкис отлучал от груди колючим гребнем. «Ребенок потянулся к матери, накололся на гребень и заплакал. Тогда старик подсунул ему соску, но Давидка отвернулся от соски. Дитя опять укололось о гребень, нерешительно взяло соску и стало сосать ее».

От всей души потянулся, укололся, заплакал. Сунулся опять, а там опять частокол. Третий раз не потянется. «Сама виновата» и «я же говорил» — колья, которыми близкие отлучают нас от души. Заболачивание, оледенение наползает годами. Потихонечку дрейфуем в холода, в холода. И вдруг, очнувшись, кто-то застает себя в семье своей родной, как во внутренней эмиграции. Поглощенным одиночеством и вечной мерзлотой.

Этот адский студень — там, где туман, холодно и никто никого не любит, — может колыхаться годами. Всю жизнь. А может жахнуть буквально на ровном месте. Вот трагическая развязка сердечной слепоты. Один крупный капиталист любил свою жену. Любить любил, а не заметил ее страшной депрессии. Проворонил начало тяжелейшего психического заболевания. Жена, казалось бы, на ровном месте выбросилась из окна. Муж на старости лет остался куковать один, засел в огромном стеклянном дому. Одному ему там нехорошо. Днем делает бизнес. К вечеру напивается и воет. От ужаса он притаскивает в свой туманный холодный и прозрачный гроб случайных гостей и, вцепившись в пуговицу, по пятому кругу повторяет: «Она никогда мне ничего не говорила! Никто даже представить не мог!»

При мне ему позвонила из Лондона почти уже взрослая дочь и сообщила, что срезалась на экзамене. «Это потому, что ты нервничаешь перед сдачей. Сколько раз я тебе говорил — не надо волноваться», — утешил папа.

Есть у меня подруга. Мы дружим с детства. Подруга моя — редчайший специалист по эмпатии — сопереживанию. Как-то раз между делом пересказываю ей статью о нравах барсуков. Таких забавных лесных зверюшек с полосочками на морде. Представляешь, говорю, барсуки — роют-роют нору, а лиса приходит и начинает там жить. «Как?! Просто так — приходит в чужую нору и начинает жить? Средь бела дня? Самовольно? Безобразие!» — тут же ужасается подруга. Гениальная реакция! Вот оно: «Печалюсь вашей я печалью и плачу вашею слезой» в чистом виде. Поэтому к Ирочке душой и прикипают. «Как?! Вот так вот? Безобразие!» — господи, да я бы отдала все на свете, если бы тогда в ванной родители так воскликнули.

В моей бестолковой личной жизни есть вроде бы родная душа. Иногда я пытаюсь до этой души чего-нибудь донести. Хоть вообще-то мужчины для этого дела решительно не приспособлены: спички детям не игрушка, муж жене не подружка. Но, бывает, нахлынет, не сдержишься. И всякий раз задним числом пожалеешь и сделаешь себе зарубку на носу: молчи, елы-палы. Каждая зарубка — свежая порция антифриза для пламенного мотора. И вот звонит из прекрасного далека червонный король:
— Как дела?

Мучительно думаю, как дела. Дела вообще-то ни шатко ни валко. А, вот новость — горло заболело. Нет, пожалуй, не надо. Скажет, сама виновата — много нервничаю (хотя он мне и говорил, что волноваться вредно). И к тому же — не закаляюсь. А! Вот! Кредитка — срок истек, стою я как ворона в супермаркете, и тут эта гадина мне и... Нет, это я сама виновата, не расскажу. Он же мне говорил, а я ушами хлопала. Тяжело прошла съемка? Так мне давно говорили — ложиться надо раньше. От работы тошнит? Так он мне говорил, что давно пора заняться серьезной публицистикой. Жить с утра не хотелось? Тут-то очевидно — ты сама и виновата, а никто не виноват. Вместе жить не хочется? Так он же меня предупреждал — видели глазки, что покупали. А если не видели, так надо было глаза упражнять.

— Так как дела-то?

Ну, ничего. Антифриз почти закончился. Что, загублю машину? Спасибо, что предупредил. Что-что? Питаться нормально? Ох, слава богу, что напомнил! Сейчас же побегу нормально питаться. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо. Любовь заболачивается, но это, право, пустяки. Волком выть по ночам, только бы не услышал, про себя волком выть — это тоже не беда. Как дела? Ничего, ничего. Зябко, зябко, зябко, так это, право, ерунда. Это потому, что я не делаю упражнения для глаз.


Статья Божены Рынски «Упражнение для глаз» была опубликована в журнале «Русский пионер» №2.