Классный журнал

Мой допионерский опыт пития был невелик и сводился к рюмке коньяка, выпитой в возрасте пяти лет на дне рождения моей тети в веселой компании ее одноклассников. Мы жили в Москве в огромной коммуналке — бывшем офицерском общежитии. И поскольку комната, в которой шло веселье, по совместительству была моим местом обитания, я принимал живейшее участие в веселье. На предложение выпить рюмку коньяка откликнулся с охотой. Надо сказать, что плохо мне не было. Наоборот, я быстро стал душой компании и исполнял на бис шлягер «Когда фонарики качаются ночные».

В ранние школьные годы с алкоголем я не пересекался — ну может, пару раз пригубил сухое вино. Пиво мне категорически не понравилось, и смысл его употребления дошел до меня много позже, но не до конца.

Но вот пионерлагерь стал настоящей школой жизни. С первого класса я ездил в пионерский лагерь под городом Дубной. Принадлежал он секретному НИИ (где работал папа), которое, как и все подобные заведения, поэтично называлось «почтовый ящик». Думаю, из-за режимного контроля за путевками ездили туда одни и те же дети сотрудников, и к годам тринадцати образовалась устойчивая компания хулиганствующих пионеров. Ночные рассказы изобиловали страстями, сексуальными небылицами и настоящим вербальным алкоголизмом. Каждый норовил рассказать о выпитых со старшими товарищами бутылках водки, портвейна и в редких случаях коньяка, поскольку познания черпались, как правило, не дома, а во дворе.

В процессе этих душевных излияний родилась святая мысль — а не выпить ли. Но поскольку ни денег, ни опыта добывания вина не было, решено было сделать его самим.

О производстве вина мы имели отдаленное представление, сводившееся в основном к отрывочным впечатлениям о производстве наливок бабушками. Мне пришла в голову мысль подойти к процессу масштабно. Поскольку смена только началась, у многих были еще с собой бутылки со сладкой газировкой «Буратино», «Дюшес» и тому подобным. Был организован мобильный пункт обмена пустых бутылок, наполненных разными ягодами (благо вокруг было море черники, голубики и даже клюквы). Малыши с удовольствием меняли этот неликвид на конфеты, которые мы еще не успели съесть. Для брожения был нужен сахар. Похищение мешка с сахаром было разработано с ювелирной точностью. На хоздворе с пищевым складом, как правило, никого не было, но он был закрыт на большой амбарный замок. Во время дежурства по кухне склад открывали и под присмотром кого-то из поваров оттуда извлекали нужные продукты. Дабы отвлечь повариху, открывшую замок, на противоположном конце двора как бы случайно перевернули тачку с консервами. И пока она выясняла, в чем дело, мешок с сахаром был похищен из недр склада. Мешок был не очень большой, холщовый, но очень тяжелый. Бежать с ним мы могли только в состоянии ужаса от собственной смелости и страха за возможное возмездие.

Для производства вина метров в трехстах от лагеря мы соорудили шалаш, где весьма изощренно сделали лунки под бутылки. Технология производства нашего сусла была незамысловата: ягоды разминались с водой и сахаром и оставлялись бродить в шалаше в бутылках, заткнутых бумажными пробками. Через пару дней это пойло начинало бродить, вкус имело ужасный, но какой-то алкоголь там все же образовывался. Думаю, крепость нашего напитка была не сильно выше той же газировки. Но осознание запретности и уговаривание друг друга имело огромную суггестивную силу, приводившую участников к состоянию средней тяжести опьянения.

Скоро наш шалаш стал после отбоя настоящим пионерским притоном — мы курили скрученные листья, пили вино и в меру пионерских представлений о дозволенности приставали к девочкам, с удовольствием разделявшим наше гуляние под трехаккордовое гитарное бренчание и пение. В какой-то момент были даже попытки коррупции неустойчивого вожатского элемента типа музрука или худрука, который активно влился в ряды пьющих пионеров.

Но все хорошее кончается. Наши ночные бдения были пресечены облавой, организованной руководством лагеря. Кто-то сильно хвалился нашей неуставной жизнью... Заговорщиков подвергли допросам, выясняли, кто зачинщики. Пытки выдержали не все пионеры. И виновным признали меня. Не то чтобы я все придумал и сделал, но всем хотелось так думать.

В итоге я был объявлен козлом отпущения. На линейке перед всем лагерем меня клеймили позором, но в глазах стоящих напротив я читал неподдельную зависть. Слухи о наших возлияниях и не только были куда круче, чем реальные события, и я, несмотря на подступавшие к глазам слезы, даже чувствовал гордость. Из пионерлагеря меня выгнали. Папе написали грозное письмо, обещали сообщить в школу. Но как-то обошлось... С тех пор алкоголь употребляю, но не произвожу.