Классный журнал

Тина
Канделаки

Розовые точки

Если вы когда-нибудь попадете к гадалке, не спрашивайте, сколько вы будете жить, потому что тело и душа начнут спорить и никто от этого спора не выиграет.


Глава 1. Бугай

Бугай всегда смеялся над пристрастием своей жены к спиритическим сеансам. Ну с какого перепугу Александр Сергеевич Пушкин должен знать о том, что с вами произойдет, лучше вас самого?

Откуда он должен знать, заметут ли вас менты, у кого самый чистый кокнар в городе и кинет ли вас барыга по кличке Молекула в час очередной ломки? Под хорошей травой его всегда вставляло подслушивать из соседней комнаты, как жена жаловалась Пушкину на соседей, спрашивала, покупать ли ей очередное ворованное кольцо по дешевке и наконец, понизив голос, пыталась узнать, изменяет ей Бугай или нет.

Если бы она могла поговорить с ним по душам, то наверняка бы без Пушкина получила ответы на волнующие ее женскую суть вопросы. Но Пушкину она, увы, доверяла больше, чем своему мужу.

И слава богу, потому что спиритическая связь жены с Пушкиным сильно разгружала их и так непростые супружеские отношения.

Старшие всегда говорили, что блатным иметь жен ни к чему. И, как оказалось со временем, были абсолютно правы.

Когда они поженились с Нино, ему было всего семнадцать, а ей едва исполнилось шестнадцать. По классическому тбилисскому сценарию он ее встретил после школы, предложил подвезти домой, а потом увез к бабушке в деревню на три дня.

Так они поженились. Девка три дня дома не ночевала. Кому она теперь будет нужна, даже со справкой от гинеколога Мжаванадзе? Знаем мы эти справки. За сто долларов девушек зашивает, а за пятьдесят справки выдает.

Короче, никто и не спорил. Отдали девку молча.

Первый месяц Бугай даже траву не успевал курить. После всем известной в городе проститутки Нино у него была вторая, и он ее любил.

То есть, что и как, он уже знал, но в качестве поцелуев уверен не был.

Нино была еще менее уверенной в чем-либо, поэтому секс был отличный.

Потом, когда родители стали почаще уезжать на дачу и им все-таки удалось посмотреть «Последнее танго в Париже» от начала и до конца, а потом еще «Фрэнки и Джонни» и «Голубую лагуну» в придачу, он вдруг понял, что заниматься любовью гораздо более интересно, чем ездить обкуренным с парнями по городу, пусть и в новой модели «Жигулей».

Но каждая идиллия должна рано или поздно закончиться. Их идиллия закончилась ранним утром. Пронзительный свист со двора явно означал что-то серьезное.

— Мы в Абхазию, ты с нами?

Положительный ответ на этот вопрос круто изменил тогда судьбы многих мальчиков. Ответив «да», они перестали быть дворовыми мальчишками и стали бравыми мхедрионовцами. Настоящие рыцари без ограничений.

Скажи тогда кто Бугаю, что он уже никогда не будет засыпать так сладко, зарывшись в Нинкины волосы и обхватив ее ногами и руками, как лемур ветку, он бы ни за что не поверил. Он думал, что Абхазия ненадолго, а оказалось — навсегда.

В Абхазии он быстро понял, что трезвым он это пережить не сможет.

Вместо Нинкиных волос он зарывался в разные дурманы, благо их было много. Курить значило тосковать, поэтому проще было уколоться и хотя бы на какое-то время договориться со своей душой не кричать так громко и не лезть изо всех щелей.

Там он впервые понял, что, когда кого-то убиваешь, твоя душа начинает болеть. Это не сразу становится понятно. Вначале тебе это кажется.

Ночью закрываешь глаза, и откуда-то из глубины начинает потягивать так противно. Как будто кто-то тебя на крючок как рыбу поймал и тянет.

Потом это становится все очевиднее, и в какой-то момент леска натягивается настолько, что уже хочется убить самого себя, чтобы все это поскорее закончилось. Если ты вовремя откроешь для себя кокнар, то у тебя появляется шанс как-то еще пожить.

Или дожить. Кому как больше нравится. Он сказал себе в Абхазии, что останется жить обязательно хотя бы для того, чтобы еще раз зарыться в Нинкины волосы и, засунув душу поглубже, на какой-то миг почувствовать себя таким же легким, как в детстве.

А в детстве Бугаю всегда везло чуть больше остальных. Свое первое дело он придумал и сделал в пятнадцать, взяв с собой семнадцатилетних парней в исполнители. Его кумир Джаба Йоселиани так когда-то сорвал куш в ГУМе.

Он поменял там ночью кассовые аппараты, которые весь день работали до тех пор, пока он на глазах у всей охраны не поменял их на старые, аккуратно прихватив с собой всю дневную выручку.

Именно эту операцию провернул Бугай в Тбилиси в универмаге на улице Руставели, повторив подвиг своего кумира. Самого известного вора в законе и самого неизвестного художника в мире.

Правда, деньги отдали ворам, оставив себе на мороженое и колу, потому что иначе бы погорели. Но зато завоевали уважение и получили постоянную кредитную линию.

Если бы не поступление в театральный институт, то блатная карьера развивалась бы гораздо быстрее. Но лекции были интересными, поэтому отнимали какое то время. Появление Нино тоже времени не добавило. Но во дворе уважали и советовались, а для семнадцатилетнего парня это уже немало. Он мог бы стать артистом, может, даже профессором, как Джаба, или, сделав какое-нибудь серьезное дело, уехал бы жить с Нинкой в Германию, но случилась Абхазия. Столкнувшись с чужой смертью, он вернулся с покалеченной раз и навсегда собственной жизнью. Душа томилась в нем, как нога в обуви на два размера меньше. Пиджак, джинсы и вечные «Рейбаны» днем и ночью красноречиво говорили о том, что у него есть оружие и он умеет им пользоваться. Надо было контролировать город. Решать вопросы. Выстраивать серьезную боеспособную армию. А так как профессиональных военных вокруг не было, надо было объяснять дворовым новобранцам, как стрелять, курировать их первые дни в Абхазии и следить, чтобы они не умерли от первого укола и не наложили в штаны от вида первого убитого. Прилипшее с детства прозвище Бугай означало уже не опережение сверстников в росте, а влияние у себя в районе, начинавшее плавно распространяться на город.

Вначале, возвращаясь из Абхазии, он стремился домой. В первый же приезд стало понятно, что он не прежний, а к его новому образу готовы не все. Нинка вообще испугалась, увидев проколы на руках, и долго плакала, закрывшись в ванной. Он пытался ее успокоить, но вдруг обнаружил, что тело ему не подчиняется. Объяснить отсутствие полноценной эрекции в двадцать лет даже себе сложно.

— Война закончится, поедем в деревню, я отдохну, и у нас будет все как прежде.
Нинка поцеловала его колючую щеку и повернулась к нему спиной. Волосы были те же, но пахли уже по-другому.

Она смирилась с новым Бугаем, а он смирился с тем, что потерял любимый запах беззаботности навсегда.

Поэтому, когда в их доме появился Жаник, он не придал этому значения.

Все грузинские женщины грешат с картами, кофе и духами. Не все, правда, находят для этой цели гадалок-пидарасов, но Нинка всегда была особенной. Познакомилась она с Жаником на колхозном рынке. Он завладел ее вниманием, сказав про молочно-белого поросенка, которого она собиралась купить, что он умер не своей смертью и не той, какой бы следовало поросенку на базаре, а оттого что соседи его просто отравили.

В подтверждение этих слов у поросенка отвалился хвост, и началась другая история.


Глава 2. Жаник Русский пионер 2

Когда Жаник родился, сразу стало понятно, что красивый ребенок из него не получится. Когда он подрос, стало ясно, что надежда на ум умерла, не родившись. Когда ему исполнилось десять, выяснилось, что он прожорлив и неопрятен. Поэтому, когда в семнадцать он превратился в грузную женоподобную матрону, никто не удивился. Его жизнь вообще мало кого интересовала. Собственные родители не заметили, как его в пятом классе изнасиловал сосед-десятиклассник. Как он после этого стал надолго жертвой в руках не по годам повзрослевших и озверевших мальчиков. Как он мучился от своей жизни и от того, что его жизнь мешает другим.

Когда в девятнадцать лет его наконец-то убило током, все восприняли это как должное. Хотя на всякий случай положили тело в сырую землю, надеясь, что покойник не оживет.

Когда удар произошел, Жаник превратился в маленькую розовую точку.

Сбросив груз своего бессмысленного тела, он полетел на свет, присоединившись к миллионам таких же розовых точек. Точки летели, соединяясь в непрерывный поток, и звенели весенним ручейком.

— Жа-а-ник, — раздавалось отовсюду, — мы тебя л-ю-ю-ю-би-и-м!

Душе стало спокойно и легко, но тело не хотело сдаваться. Самая большая розовая точка подлетела к Жанику, вначале присоединилась к нему, а потом полностью поглотила. Было тепло, потом все вокруг потемнело, стало холодно и сыро. Жаник открыл глаза и понял, что он лежит, завернутый в целлофан, в сырой земле.

— Ми-и-и-швелет! (Помогите!)

Первое, что он сказал выкапывающему его соседу, что машину у него украдут завтра. Сосед на всякий случай дал ему хорошую затрещину в честь возвращения на этот свет и для полного воссоединения с окружающим миром. Затрещина не помогла. Жаник продолжал предсказывать, причем только плохое. Его били, потом били сильнее, потом перестали бить и стали прислушиваться. Правда, и он научился уму-разуму и стал фильтровать связь с потусторонним миром. Розовые точки никуда не делись. Они имели конкретные имена, некоторые из которых ему были известны из детства. Пушкин Александр Сергеевич. Самая активная неугомонная розовая точка, которая знала все и про всех. Она сидела в голове и безостановочно трещала.

Потом уже придумал аттракционы с кофе, картами и духами. На самом деле они, конечно, не были ему нужны, потому что он закрывал глаза, соединялся с Пушкиным и узнавал все.

Постепенно он набрал клиентуру, у которой исправно кормился день ото дня. Пушкин работал на самых лучших тбилисцев и их нужды. Иногда приходилось помогать вшивым наркоманам, но это так, в виде субботника. От себя он им всегда добавлял:
— Умрешь скоро, не своей смертью, больно.

Пара-тройка наркоманов так даже вылечилась от страха. Пушкин в награду пообещал им сменить карму.


Глава 3.

Нинка стала постоянной клиенткой Жаника очень быстро.

Только ему она могла рассказать всю правду, которую до конца боялась рассказать даже самой себе.

Выросшая в семье папы грузина и мамы русской, она на многие вещи привыкла смотреть совсем по-другому. Мама тайком от грузинских родственников учила ее не зависеть от мнения соседей, всегда иметь собственные деньги и не выскакивать замуж за первого попавшегося грузина. Нинка все запоминала, но соседским девочкам завидовала. Мало того что она была полукровка, так еще и училась в русской школе. По сравнению с грузинской там приходилось впахивать в два раза больше. Зато наличие детей военных давало возможность пользоваться всеми благами цивилизации, в том числе и видаком, гораздо раньше, чем это смогли сделать грузинские подружки. И самое главное, она первой со двора в пятнадцть лет сьездила в Москву. Когда она вернулась, глянцевые тетрадки, ластики и ранец из «Военторга» резко подняли ее акции во дворе. Теперь завидовали ей. Правда, иногда ей становилось страшно оттого, что победа была незаслуженной и боженька может ее покарать, рассказав соседям о том, что помимо прогулок и покупок в Москве она в последний день дала себя поцеловать соседскому хулигану по кличке Ушан в губы.

Когда они только познакомились, она зачем-то назвала еще и фамилию вдобавок к имени, хотя он ее не просил. Ей почему-то показалось, что фамилия Мосиашвили сразу придаст ей солидности и призовет его к порядку. Он попросил ее повторить фамилию и навсегда прозвал ее Моськой.

Нинка гостила у московской бабушки впервые, но зато все лето. Бабушка, впервые получившая внучку в трехмесячное пользование, разрешала ей все.

Мороженое, кино, поздние посиделки во дворе и даже гигиеническую помаду в явно не гигиенических целях. Быстро привыкнув к столичным достопримечательностям, она никак не могла привыкнуть к столичным отношениям. В ее родном Тбилиси девчонки держались от мальчишек на расстоянии, а здесь все тусили вместе, причем явно на равных. Более того, у девчонок были поделены все мальчишки и на чужое никто не зарился. Когда она выяснила, что они целуются в подьездах, она даже заказала срочный разговор с Тбилиси и сообщила об этом открытии своей ближайшей подруге. Та в ответ зевнула и сказала, что если в Тбилиси узнают, что Нинка подглядывает в Москве за целующимися, то ее репутация во дворе будет безотвратно потеряна. Нинка заставила ее поклясться мамой, что никто про подглядывание не узнает, пообещав взамен подробности и жвачку из Москвы.

Как же это было упоительно осознавать, что можно целоваться и не выходить замуж! Стоять с мальчиками в подьезде и не бояться соседей. Приводить кавалера домой и пить с ним чай. И все это делать дома, например с Гочей Дарсадзе, которого она тайно любила с третьего класса.

Когда она прощалась с новыми московскими друзьями, Ушан вызвался проводить ее до квартиры. Они оба понимали, что она уезжает на целый год и проститься надо бы по-человечески. Все-таки все хулиганы в детстве на самом деле ужасно сентиментальны.

— Ты это, индекс записала, — спросил Ушан в промежутке между первым и вторым этажом.

— Записала, — ответила она со второго.

— Писать будешь? — спросил он, переходя с третьего на четвертый.

— Буду, — сказала она, проходя четвертый.

— Не ленись давай, — сказал он на пятом.

С пятого идти уже было некуда. Там жила бабушка и была стена у двери, которой отчаянно пользовалась ее мама и которой однажды воспользовалась Моська.

— Ты, это, не бойся, — сказал Ушаш и прижался сухими от волнения губами к Нинкиным губам. Кончик его языка осторожно раздвинул ее губы, пощекотал десны и быстро вернулся к своему хозяину.

— В общем, пиши, — сказал Ушан и разрешил ей повернуться спиной, чтобы позвонить в дверь. Запах Нинкиных наэлектризованных волос ударил ему в нос, он резко в них уткнулся и пробормотал: — Пиши чаще.

Она ему не написала, побоявшись, что на почте могут вскрыть письмо, а потом прийти к ней домой, а еще хуже в школу. Да и вообще, кому нужны эти московские парни с ветром в голове и массой других девчонок, готовых к подьездным приключениям. Нинка много думала об этом, распостраняя вокруг себя смутное неосознанное томление, действующее на рано созревших кавказских мальчиков как хорошая трава в жаркий день.

Когда Бугай ее впервые увидел, она стояла у киоска и покупала фотографию Джорджа Майкла. Он дождался, пока она заплатила, и проводил ее до дома. Этого было достаточно. Узнать вакийскому парню у сабурталинских, чья девочка, не составляло труда. Семья хорошая, мама педагог по труду в школе, папа в охране Шеварднадзе. Полукровка, правда, и в русской школе учится, зато ноги не волосатые и длинные. Ноги Бугая, конечно, радовали, но густые длиные волосы каштанового цвета, спускавшиеся по плечам и доходящие до лопаток, волновали его гораздо больше. Так он ходил за ней всю весну, пока не наступило лето. Узнав от пацанов, что она в прошлом году была в Москве, Бугай сразу принял стратегическое решение. Москва ни к чему.

Запудрят девке мозги. А ей еще на кухне стоять и детей рожать.

Когда Нинка в тапочках вышла за мороженым во двор, она не думала, что это будет самое незабываемое мороженое в ее жизни. Пока она протягивала деньги мороженщику, влетевшая во двор «девятка» сьела ее прямо с протянутой рукой, в тапочках на босу ногу. Очнулась она на выезде из Тбилиси. Мальчишки в машине радостно попивали вино, поздравляя ее с тем, что она выходит замуж. Почему ни один гаишник по дороге не захотел ее поздравить лично, она так и не узнала. Старшие дали влюбленному Бугаю зеленый свет, хотя женитьбу по-прежнему не одобряли.

Три дня с малознакомыми пьяными юношами в деревне — малоприятное удовольствие для кого-либо. Если это, конечно, не ваша свадьба и вы в ней уверены. Когда приехала мама Бугая, Нинка впервые поела, так как поняла, что все это всерьез и по-настоящему. Хотя все в жизни относительно. Мама, бабушка и Ушан в эту историю уже не вписывались, зато стен в их с Бугаем комнате было четыре и прислоняться можно было к каждой поочередно.

Бугай очень старался первое время полюбиться Нинке по-настоящему. Как она ему, когда он нарезал маршруты дом-школа, школа-дом. Для этого он делал массу того, что парням и старшим знать не следовало.

Он так искусно научился целовать Нинкины пальчики на ногах, что как только его язык прикасался к коже, Нинка начинала превращаться в маленькую розовую точку, которой она окончатнльно становилась во время оргазма. Ей было настолько хорошо, что иногда хотелось умереть, чтобы навсегда остаться розовой точкой. Может, так было бы и лучше.

Но случилась Абхазия, маленькая черная точка на карте мира, отнявшая у Нинки мужа. Навсегда.

Жаник говорил, что война закончится, они поедут в деревню и Бугай станет прежним. Ни хрена. Лучше спроси у Пушкина, покупать шубу из Прибалтики или все-таки кольцо, пусть и ворованное.


Глава 4.

Пушкин снился Жанику всю ночь. Они отчаянно спорили, ругались, и дошло до того, что Жаник не выдержал и отвесил поэту смачную пощечину. Во сне ведь авторитетов нет, хотя там тоже есть своя субординация. Ну где это видано, чтобы грузинский евнух отвешивал пощечины великому русскому поэту. Жаник почувствовал недоброе, но во сне не принято извиняться, и он решил идти до конца.

— Сударь, ваши комментарии по поводу малознакомых вам людей мне надоели. Кто дал вам право так бесцеремонно вмешиваться в судьбы людей и в мою собственную жизнь?

Пушкин на этот раз был гораздо менее красноречив.

— Стреляться немедля, — резанул поэт, и вот уже пуля зависла у виска Жаника, как он проснулся весь в холодном поту. Стреляться с Александром Сергеевичем во сне уже никуда не шло. Выпив стакан воды, Жаник подумал, что поэт никогда прежде так не нервничал и эта дуэль явно была не только его, Жаниковой, дуэлью. Может, это предупреждение? Если ему, то о чем?

Сегодня у него по списку были великая грузинская актриса, два армянских цеховика и Нинка. Первые клиенты были малоинтересны, потому что скрытничали, врали и все время устраивали Жанику, а вместе с ним и Александру Сергеевичу испытания. Нинка была гораздо ближе, потому что тоже остро нуждалась в любви, а довольствовалась кольцами и всякой другой дрянью.

К полудню он уже обжигался горячим кофе у нее на кухне. Кофе выпили просто так, в дополнение к сигаретам, а узнать будущее решили по тарелке. Правда, день не самое подходящее время для спиритического сеанса, но, с другой стороны, шторами завесил окна, закрыл двери, настроился на Пушкина и лезь в будущее сколько тебе угодно. Нинку Жаник не обманывал, передавал ей в точности все предостережения поэта. Поэт, видимо, тоже Нинку любил. Никогда при ней не матерился и не хамил.

Нинку сегодня волновала обычная белиберда, после которой, оторвав пальчик от тарелки, она спросила у Жаника, а можно ли спросить у Пушкина, как там, где он находится. Если это рай, то почему ему там неймется, если это ад, то кто ему дает так свободно разгуливать в Жаниковой голове, когда ему вздумается. Жаник задумался. По какому-то внутреннему кодексу у них была негласная договоренность в божьи дела не лезть. Когда люди спрашивали об этом без предупреждения, Жаник грубо отвечал им, что когда придет время, то они и без него об этом узнают. Пушкин с ним соглашался. Нинка об этом знала. Они подолгу говорили о настоящих ощущениях Жаника, его страхах и постоянных внутренних разговорах с потусторонним миром, где многим было так же одиноко и холодно, как и им с Нинкой на земле. Только они могли выпить горячий кофе и пожаловаться друг другу на жизнь, а там эта радость напрочь отсутствовала.

— Ты же знаешь, что это плохо. Зачем просишь?

— Хочу знать, где душе лучше, здесь или там.

— Зачем спешить, всему свое время, узнаем еще, — сказал Жаник, но Пушкин уже принял вызов. Тарелка впервые в жизни крутанулась и отчетливо написала: «Больно».

— Может у него щека болит, — сказал Жаник, помятуя их ночную дуэль.

— Душе — добавил Пушкин, отметая эту версию.

После чего он полноценно заговорил с Жаником.

— Те розовые точки, которые ты видел, конечно, души. Ты не смотри на то, что они розовые точки, это они с виду странные, а так нормальные души. Как я. Все помнят, все знают. И даже лишнее порой, как я. Так вот, вначале мы все ищем своих. Долго ищем. Там представляешь, сколько их, пока до своих доберешься, на земле уже века прошли. Как своих находишь, свободным становишься, вас перестаешь слышать. Я вот еще своих не нашел, поэтому скучно вот с такими, как ты, свое время трачу. Один быть не могу, душа болит. У вас тоже болеть будет. У каждого по-своему.

Правда, Александр Сергеевич не сказал самое главное. То, что произойдет через три дня и три года.


Глава 5.

Через три дня Бугаю должно было исполниться двдцать пять. Его уже ждал чистейший кокнар в городе и спокойный вечер в кругу единомышленников. Утром он вяло переругнулся с Нинкой, спустился во двор, сел в белую «Ниву», повернул ключ зажигания и превратился в розовую точку. Правда, не сразу, а предварительно сгорев дотла. Через несколько дней он приснился Нинке и, проведя в последний раз рукой по ее каштановым волосам, уже не имея никакой возможности и времени в них зарыться, клятвенно пообещал оберегать ее всю жизнь. Для этого он сделал ей прощальный подарок, наградив даром видеть плохих и хороших людей.

Стоило только сконцентрироваться Нинке на человеке, как она сразу видела его насквозь. И, конечно, она сконцентрировалась на Жанике.

Жаник был единственным из двдцати четырех пассажиров автобуса, который погиб во время неудачного столкновения автобуса с маршруткой. Автобус занесло на повороте, а Жаник в этот момент находился в проеме. Он шел предупредить водителя о приближающейся опасности, поэтому при столкновении не смог удержаться и вылетел в боковое стекло, мгновенно превратившись в розовую точку и даже не успев попрощаться с Пушкиным.

Через три года Нинка уехала в Москву и вышла замуж за Ушана. У нее родился мальчик, которого она зовет Бугаем. Он очень нравится розовым точкам, которые ему постоянно приходят во сне. Потому что никто не уходит в никуда. Все рядом. Просто надо научиться видеть, и тогда никому не будет больно.

Статья Тины Канделаки "Розовые точки" была опубликована в журнале "Русский пионер" №13.