Классный журнал

Игорь
Мартынов

Атом со шпинатом

…И настал день — не судный, а чудный: все источники энергии в городе, кроме атомной станции, были отключены, и Обнинск стал первым городом в истории человечества, жители которого приготовили завтраки на энергии расщепленного урана.

Спустя годы, буквально этим летом, празднуя семидесятилетие того достославного дня, жители Обнинска для приготовления юбилейных яств применяли не уран, а уголь, открытый огонь — ибо АЭС давно отключена. Дымились нюрнбергские колбаски, бакинские сочились шашлыки, благоухали пряные купаты, и аниматор в костюме трех поросят возвещал: «Прощай, молекулярная кухня! Вперед, кухня атомная!»

Да что ж это за кухня такая? Сколько раз бороздил я обнинские просторы, от брата к брату, от Протвы к метеомачте, от застолья к застолью, — но не припомню чего-то особливого на вкус, разве что салями или, как острили родственные физики, — селяви, положенную закрытому городу на хлебушек по чину. Да, что-то елось, что-то пилось; родители курили, танцевали, в том числе твист и танго, и определенно можно утверждать, что в убираемых под утро тарелках попадались рудименты заливной рыбы… элементы винегрета… фантики с надкушенным суфле… Но не вникали в еду настолько, чтоб ее атомизировать…

И вот теперь самое время и место реконструировать, а то и распробовать меню атомграда. Делаем это в Белкинском лесопарке, у господских развалин, под шлягер солистки Бабынинского мясокомбината Вероники Зеленовой-Забрянской «Где родился, там и пригодился» — который не спешим примерять на себя, ведь это может быть и про грибы, и про ягоды и даже про шпинат огородный.

Удалившись от сабвуферов к прудам, беседуем с региональным летописцем. Еремей Калужский сперва напомнил о первоосновах, о дерзких прозрениях Демокрита Абдерского (в этом номере см. еще про Демокрита на стр. 110): «Весьма богата у него характеристика вкуса. Сладкое у него состоит из больших и круглых атомов; кислое — из больших, шероховатых, многоугольных и некруглых. Острый вкус содержит в себе нечто “угловатое, согнутое, узкое и некруглое”. В едком — “круглое, тонкое, угловатое и кривое”, в соленом — “угловатое, большое, согнутое и равнобедренное”, в горьком — “круглое, гладкое, обладающее кривизной, малое по величине”. Характеристику острого вкуса он снабжает таким примечанием: “Ибо вследствие своей заостренности он быстро всюду проникает. Будучи же шероховатым и угловатым, он сводит, стягивает”».

И Еремей демонстративно хрустнул корнишоном, и было очевидно, что вследствие своей заостренности корнишон проник. Еремей проникновенно прикрякнул, но продолжил делиться летописью: «По легенде, выбрал место для строительства лаборатории “В”, из которой выросла атомная станция, сам Курчатов — поразившись природной красотой. Секретный объект будет находиться далеко от железной дороги, но близко от Москвы. Лес укроет его от посторонних взоров, шпионских самолетов и спутников. Несмотря на близость к Москве, место было довольно глухое; рядом с дачей Кончаловского можно было спугнуть глухаря, не говоря уже о тетеревах и рябчиках. А сколько водилось уток в ближайших болотцах! На зорьке часто видали барсуков, спокойно расхаживающих по бороздам пашни, по оврагам, прилегающим к секретной территории… А Протва! Сколько удовольствия доставляла она не только настоящим специалистам спортивной рыбной ловли, но и дилетантам поплавка и удилища. На Объекте складывается традиция уединенных прогулок. Колючей проволокой площадку обнесут не сразу — и немецкие физики, прибывшие на Объект кто добровольно, кто не очень, на первых порах смогут вольно бродить по лесу с русскими гидами или просто с конвоем, постигая искусство хождения по грибы. О, грибы! Мирные антиподы того, ядерного, — они, как и некоторые наши знакомые (что подметили еще Вайль и Генис), “занимают промежуточное положение между растениями и животными. Ученые до сих пор не решили, есть ли у них душа. Но каждый, кто находил в лесу боровик, в этом абсолютно уверен. У белых — коренастая, положительная душа, у лисичек — кокетливая и суетливая, у сморчков — сморщенная, у рыжиков — славянофильская. Без души живут только шампиньоны, потому что их выращивают на грядке”. Но вот о чем не упомянули ни Генис, ни Вайль, ни сотни других грибоедов: грибы не просто одушевлены — они простодушны.

Еремей в оранжевом спасательном жилете отчалил на веслах в дальние заводи, а мы тут же повстречали ветеранов-ядерщиков и даже председателя ветеранов Сергея Владимировича Спиченкова, да и продолжили реконструкцию.

Итак, можно сказать, что именно эукариотические организмы в маринованном, жареном, сушеном и прочих видах стали первой особинкой «атомного меню». Немыслима застолица без баночки опят от тети Нины! И это было какое-то предвидение, ведь только недавно, буквально давеча, выяснилось, что микроскопические грибы Cladosporium sphaerospermum могут быть противорадиационным щитом: оказалось, грибная пленка толщиной менее двух миллиметров может снизить поток радиации почти на два процента. Например, для того чтобы довести марсианский уровень ионизирующего излучения до безопасных значений, достаточно будет грибного «щита» толщиной двадцать один сантиметр. И можно смело не сегодня завтра лететь на Марс.

«Грибной этап» строительства АЭС — он был грибным не только в меню, он был во многом наугад, наудачу — как и сам поиск грибов. Работа с ядерными процессами требует специальных архитектурно-планировочных решений: надо вписать в пространство гигантские установки и создать безопасные условия для работы с делящимися материалами. Пока эти решения подыскивают, под теоретическим отделом могут разместить рабочую модель ядерного реактора — критическую сборку. Отсутствие биологической защиты вызывает облучение сотрудников. Поймут это не сразу. Как вспоминают ветераны-физики: «Стремление замаскировать места ядерных разработок, отсутствие опыта проектирования подобных объектов и архитектурный канон позднего сталинизма найдут воплощение в ранней ядерной архитектуре. Мы называли этот стиль купеческим, полагая, что для новой науки и техники нужны более модернистские решения. Упаковывать ядерные исследования в стекло и бетон начнут позже, в шестидесятые-семидесятые».

Тем временем меню пополнялось доморощенными элементами: жители Объекта получали садовые участки, и теоретики и экспериментаторы, инженеры и снабженцы ринулись вскапывать грядки, сажать деревья, ягоды, капусту и шпинат. Кто-то мечтал вырастить свои груши. Кто-то хотел размяться на свежем воздухе после душной лаборатории. Кому-то просто было интересно освоить новое дело: «Ученые и здесь оставались верны себе: выводили новые сорта яблок, прививая по семь сортов к одной яблоне. Сады растили на глинистых полях и болотах. Труда приходилось вкладывать немало: осушать, вырубать, распахивать, привозить плодородный грунт…»

Таким образом, грибы, одинокие прогулки и самокопания в саду сформировали герметичное вольнодумие и дружелюбный аристократизм физиков, героизированных в драме «Девять дней одного года». Физик, сам к тому не стремясь, стал сверхчеловеком и суперзвездой. Как у Аксенова: загадочный небожитель, который иронией камуфлирует нежность к подруге, сохраняя в душе святыню юности — «хэмовский айсберг», на четыре пятых скрытый под водой; изнуряет себя теннисом и аквалангом, часами слушает бибопы, скалит зубы на манер Збышека Цибульского. А уж то, над чем он работает, — формулы, дифференциалы — вовсе непостижимо простому смертному.

«То-то физики в почете,

То-то лирики в загоне.

Это самоочевидно.

Спорить просто бесполезно.

Так что даже не обидно,

А скорее интересно

Наблюдать, как, словно пена,

Опадают наши рифмы

И величие степенно

Отступает в логарифмы» 

(Борис Слуцкий).

Так атомград оказался свободной зоной оттепельной культуры. Здесь выступают Высоцкий, Визбор, Городницкий, Галич. Здесь авангардный джаз и кинопремьеры: «Мы едем прямо в фильмофонд и берем с полочки Феллини и Хичкока, которых не дают в прокат. А нам дают». «Физики шутят» — самый тиражный сборник сатиры шестидесятых. Субботние «трёпы» в «берлоге» великого генетика -Тимофеева‑Ресовского — это цепная реакция нонконформизма, реактор перемен…
 

Но осознание собственной исключительности у обитателей Объекта поддерживалось не только причастностью к гостайне и разработкам стратегического значения, не только допущенным уровнем свободы, но и неведомым большинству соотечественников режимом потребления.

С ветеранами-физиками мы фланируем по первой обнинской улице — бывшей имени Жолио Кюри. Им есть что повспоминать: «В магазинах с народными кличками “На горе”, “Мясорыба”, “Ступеньки” — и булки, и черная икра, и ветчина. Чего тут только не было! В ассортименте имелись и вкуснейшее клубничное желе, и стратегический шоколад “Кола”, который производили для летчиков. “Колой” подкреплялись без отрыва от расчетов. Изобилие обеспечивали ОРС — отделы рабочего снабжения. Совет народных комиссаров приказал Наркомторгу выделить для них так называемые литерные обеды — в отличие от обычных, в них всегда было мясо или вторые блюда со ста граммами хлеба. Продуктовые и промтоварные лимиты позволяли получать единожды или регулярно — бесплатно или за деньги — фрукты, колбасы, табачные изделия, шерстяные ткани, хлопчатобумажные одеяла, кожаные сапоги, полушубки, чулки, бумагу и все такое… А уж с конца шестидесятых нас уверенно кормил его величество товарищ Рацион».

«Что такое рацион?» — допытываюсь я.

Ветераны отвечают скупо, но это достойная скупость мужской слезы: «Полноценное питание: супчик, котлетка, салатик…»

И словно бы эта столовская триада как сказочная тройка уносит физиков в эру их особого статуса, под опеку всесильного Рациона…

Как образно суммирует автор-шестидесятник, «время жарило через кочки тройным прыжком». Физики и опомниться не успели, как вылезли из времянок и влезли в трехкомнатные квартиры, как пересели с пиломатериалов в мягкие кресла, как подкатились к ним под ноги асфальтовые дорожки, как заработали ЭВМ в чистоте и прохладе, как закружились протоны в гигантском цирке с грохотом и воем, как трёп-компания перекочевала на вертящиеся коктейльные табуретки в кафе… «Берлога» Тимофеева-Ресовского разгромлена. Тираж сборника «Физики шутят» пущен под нож. Особо вольнодумные ученые уволены с волчьим билетом, разжалованы в сантехники.
 

Шестидесятые — время самодеятельных застолий, посиделок и песен — миновали. Но именно в семидесятые, в серую пору тотального общепита, на кухне появляется Она. Повариха пятого разряда. Красавица Аза.

Глаза председателя ветеранов Сергея Владимировича излучаются, как изотопы урана-двести тридцать пять. Да и остальные ветераны, припоминая, словно бы помолодели:

«В столовках на Объекте все было строго, по Рациону. А вот в кафе “Радуга” — другое дело, там правила Аза. Говорили, она была в Москве валютной гетерой… Но в Обнинске — строго поварихой. “Радуга” — молодежное кафе, мы там вечно крутились вокруг нее. “Аза, что сегодня на обед?” У нее под началом целая команда девчат из Калужского кулинарного техникума… Но, конечно, ребята подбивали клинья к ней: “Аза, чем сегодня угостишь?” А она: “Сегодня, мальчики, рыбный день”. — “Как рыбный день? Он же вчера был, в четверг?” А она смеется, хохочет белозубая: “Сегодня подводники зарплату получают. И куда они пойдут? В кабак пойдут, к нам, в «Радугу». Вот это я называю «рыбный день». Хороший будет улов!” Коронным ее блюдом было азу. Азу от Азы. Соломкой настругана говядинка, соленые огурчики, томаты… и были у нее какие-то секретные специи — то ли зира, то ли -майоран… Она потом удачно вышла за подводника, капвторанга. И уехала с ним в Мурманск».

Мы зашли в легендарное кафе «Радуга» — теперь там сетевой продуктовый. Мы зашли в первый в городе ресторан «Обнинск» — теперь там ресторан «Обнинск». О, сколько было  тут выпито, сколько сказано, сколько спето! И накатило…

«Взяли “Жигулевского” и “Дубняка”», — пропел кто-то, как тогда.

И кто-то — по-моему я — подхватил:

«Третьим пригласили истопника».

А тут и другие ядерщики подпели ту свою давнишнюю застольную:

«Приняли, добавили еще раза —

Тут нам истопник и открыл глаза

На ужасную историю

Про Москву и про Париж,

Как наши физики проспорили

Ихним физикам пари!»

И вот уже за столами — улыбаются, расслабленно покуривают отцы-основатели… И Курчатов, и Тимофеев-Ресовский, и Блохинцев, и Лейпунский, и Марчук (который играет на гитаре):

«Все теперь на шарике вкось и вскочь,

Шиворот-навыворот, набекрень,

И что мы с вами думаем день — ночь!

А что мы с вами думаем ночь — день!

И рубают финики лопари,

А в Сахаре снегу — невпроворот!

Это гады физики на пари

Раскрутили шарик наоборот».

Тут уж и сам автор «Баллады о малярах» Александр Аркадьевич подключается — он так же весел и бодр, как на том последнем концерте в наукограде:

«И там, где полюс был, — там тропики,

А где Нью-Йорк — Нахичевань,

А что мы люди, а не бобики,

Им на это начихать!

Рассказал нам все это истопник,

Вижу — мой напарник ну прямо сник!

Раз такое дело — гори огнем! —

Больше мы малярничать не пойдем!

Взяли в полуклинике бюллетень,

Нам башку работою не морочь!

И что ж тут за работа,
если ночью — день,

А потом обратно не день, а ночь?!

И при всёй квалификации

тут возможен перекос:

Это все ж таки радиация,

А не просто купорос!»

И, как бы предвосхищая сюжетный поворот, уже на столиках расставлены и рюмочками окружены, и тарелочками с кружевным селяви емкости с божественным нектаром — уж конечно, не с «молоком за вредность»:

«Пятую неделю я хожу больной,

Пятую неделю я не сплю с женой.

Тоже и напарник мой плачется:

Дескать, он отравленный начисто.

И лечусь “Столичною” лично я,

Чтобы мне с ума не стронуться:

Истопник сказал, что “Столичная”

Очень хороша от стронция!

И то я верю, а то не верится,

Что минует та беда…

А шарик вертится и вертится,

И все время — не туда,

И все время — не туда!»

А вот и сама Аза выходит с кухни в сопровождении своего капвторанга — у него лицо Демокрита, жизнерадостное, как на картине Агостино Карраччи. В ее руках блюдо: белый гриб на зеленой лужайке шпината, а над ним вьются, как атомы, всякие там ягодки — морошка, клюква, брусника…

«Ну что, мальчики, — спрашивает Аза, — запечь?»

«Запечь, запечь!» — тотчас откликаются мальчики.

«Но где же нам взять такую печку?» — озадачилась Аза.

«А про меня-то совсем забыли! — Атомная станция возникла своей знаменитой трубой в ресторанном окошке. — Обижаете, ребята! По такому случаю есть еще немного жара. Заносите грибочек. Будет юбилейный закусон».   


Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №122. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".