Классный журнал

Лена
Фейгин

Мамацентричность

Какая печальная эпоха, когда легче разбить атом, чем отказаться от предрассудков.

Альберт Эйнштейн

Леля пришла на прием и сказала: «Я не знаю, с чего начать, жизнь ведь — это череда событий, которые человек в моменте оценивает, но позже может переоценить, отрефлексировать и уже по-другому поступать. А бывает, что и в моменте, и после ты уверена в своей правоте и совершенно не можешь отступить. Так устроен твой тип личности. Более того, отступить — значит признать, что можно было по-другому, и то, что ты совершила ошибку, а для некоторых это совершенно невозможный сценарий».

Мы давно работали с Лелей, и многие вещи она понимала хорошо и, более того, применяла их в своей жизни.

Леля тем временем продолжила свои размышления: «Моя мама была человеком сильной воли и, принимая решения, не могла от них отступить, не могла ни простить, ни попросить прощения». Когда Леля была маленькой, она фантазировала, что папа ее любил очень сильно. Он был человеком добрым, но при этом волевым, а вот мама была персоной публичной, образованной и драматичной, поэтому общалась с ней и с сестрой только криком. Впрочем, одно было свято в семье: дети должны были любить своих родителей безоговорочно, и это не подвергалось сомнению никем. Слово матери в доме было законом, все всё делали, как говорила она. Она была, несомненно, авторитетом и решала все бытовые, и не только, вопросы легко. За все это приходилось платить тем, что все домочадцы своего мнения были лишены и любое противостояние подавлялось. О пресловутой сепарации речи не шло, это могло обидеть маму, и поэтому все сложные чувства подавлялись.

Когда пришло время университета, Леля все же выбрала прекрасную техническую специальность и окончила вуз по специальности «физика на английском языке» с отличием, ну или почти с отличием, учитывая некоторые сложности пятой графы. А вот работать по специальности в начале семидесятых было сложнее, чем казалось на первый взгляд, и компромиссом стало преподавание на кафедре в одном из институтов города, где она и проработала следующие несколько десятилетий.

Леля вышла замуж, но отношения строились тяжело, так как в первую очередь она была лояльной дочерью. Когда муж хотел проводить время вдвоем, Леля разрывалась и приглашала мать и родственников. Их эта ситуация отдаляла все больше и больше. Каждой клеткой своего организма, каждым атомом она чувствовала долг перед родителями и принимала разрушение собственной жизни. То есть Леля, конечно, не воспринимала происходящее как разрушение. Для нее все было черно-белым — мама, которую нельзя расстраивать, папа, которого она обожала, сестра, которой надо было помогать и поддерживать, муж, у которого свои интересы и за внимание которого надо было бороться. Впрочем, на борьбу за внимание мужа сил не хватало, потому что в жизни была еще интересная работа, в которой Леля могла спрятаться от конструкта семьи и найти отдушину в формулах, космосе и прекрасных научных статьях, которые она бесконечно читала.

Появление детей внесло свои коррективы в жизнь, присутствие мамы в жизни стало более заметным, ведь кто-то должен был помогать и сидеть с детьми. Мама считала, что садик — это не для детей и что муж Лели точно не справится. Леля по привычной для себя схеме согласилась с мамой. Муж убегал из дома, как только в нем появлялась Инна, Лелина мама, он находил миллион причин, почему дома быть не нужно, а это только подтверждало теорию о том, что он с детьми бы не справился, и то, что «мама была права». Годы шли, и ничего не менялось. Дети росли, мама была права, муж отдалялся. С некоторых пор он перестал пытаться вовлечь Лелю в свою жизнь и выстроить жизнь их отдельной семьи и проводил все свое время сам или с друзьями. Леля обижалась, что ему неинтересно быть дома или проводить время вместе с ее сестрой и мамой. Обиды нарастали.

Потом заболел папа, и Леля самоотверженно бросилась его лечить, казалось, что это занимало все ее свободное время. Так прошло еще пять лет, и папы не стало. Когда не стало папы, Леля ощутила всю хрупкость человеческой жизни. Он как будто был последним заслоном от мамы, он оберегал и заботился, давал тепло и любовь, которая никогда не исходила от мамы. Мама предъявляла претензии, говорила, что дочери не соответствуют ее ожиданиям, что без нее они бы не справились в этом мире. Но в момент, когда папы не стало, у Лели как будто что-то надломилось внутри, и она поняла, что действительно не сможет без мамы.

В режиме полного служения маме Леля прожила еще пятнадцать лет. Дети за это время выросли, и у них появились собственные жизни. Отношения у Лели с собственными детьми были прохладными. Она пропустила их взросление, потому что была занята мамой, а мама бесконечно требовала решения каких-то вопросов. Муж ушел, и Леля никак не могла ему простить, что он бросил ее и не выстоял рядом. Обиды, которые предназначались ему, переходили плавной эстафетой на детей, которые были продолжением как ее самой, так и ее мужа. Леля жила в бесконечном внутреннем конфликте. С одной стороны, она понимала, что не живет свою собственную жизнь, с другой стороны, с каждым прошедшим годом признавать это становилось все сложнее, ведь это означало, что безвозвратно были утрачены отношения и годы. Признать это, признать, что Леля совершила ошибку величиной в жизнь, было невыносимо, и она с еще большим рвением ухаживала за матерью и помогала ей во всем. Признать такого рода ошибку было равноценно признанию того, что жизнь бессмысленно пролетала мимо, что все то, что Леля пропустила, уже не вернуть, и Леля начала больше всматриваться вглубь себя, меньше общаться с теми несколькими друзьями, которые в ее жизни были, меньше звонить собственным детям и откликаться на их предложения увидеться. Она как будто бы угасала и подтверждала сама для себя, что она никому не нужна, кроме мамы. А мама требовала ее постоянного присутствия и нахождения рядом. Мама уже и сама была нездорова, общение с ней не приносило большого удовольствия, так как она бесконечно перебирала и заново рассказывала истории из жизни, того далекого прошлого, которое было еще до рождения Лели. По мере угасания когнитивных способностей мамы нарастала депрессия Лели. Леля все больше погружалась во тьму и все меньше находила смысла в своей жизни.

Мы познакомились, когда Леле было уже за шестьдесят. Она не надеялась на результат и пришла с клинической депрессией по направлению с работы. Ее сценарий действительно казался ей невыносимым. К этому моменту она пропускала важные моменты жизни своих внуков, просто не выходила из дома и объясняла это тем, что «невозможно оставить маму одну», хотя у мамы была сиделка, которая находилась рядом постоянно. Леле было страшно, и она не знала, с чего начать восстановление отношений с детьми и внуками. Страх того, что она будет им не нужна и что они не захотят проводить с ней время, а также нежелание повторить сценарий собственной матери и посадить их вокруг себя, был парализующим. Леля оглядывалась назад и видела пустоту. Помощи медикаментозного лечения Леля не хотела, хотя в тяжелых клинических случаях это необходимо для стабилизации состояния. Терапия помогала осмыслением того, что в жизни никогда ничего не поздно и можно по крупицам восстанавливать отношения и становиться более близкими. И за два года мы смогли выстроить тоненькие ниточки тепла и доверия между Лелей и ее детьми и внуками. Маленькими шагами мы возвращали улыбку на ее лицо.

К сожалению, не все истории заканчиваются хорошо, и Лели не стало. Как сложно бывает пережить предрассудки, заложенные в нас в детстве, как важно принимать свои ошибки и исправлять их, а не застревать. Как важно не бояться этой атомной энергии, которая живет в каждом из нас, и направлять ее на созидание, а не на разрушение, ведь каждый из нас способен любить и дарить тепло близким и не очень.