Классный журнал

 

Плохо работает клавиша выключателя в ванной комнате, и сегодня свет выключился ровно в тот момент, когда Андрей принимал ванну.

 

Тьма кромеашная поглотила помещение, и Даша начала шарить рукой в поисках телефона, который был же где-то здесь. А он на самом деле был где-то там.

 

А ей же надо добраться до выключателя и не снести душевую кабину. Но как? И мальчик же, мальчик! Он сейчас заплачет. Он не мог не испугаться. Конечно, он испугался.

 

Мальчик тем временем на ощупь забрал со стула у ванны свой светофор, который берет с собой, когда купается, и невозмутимо включил его. Комната теперь переливалась неярким мерцающим светом. Даше все было видно. Как нарочно просто тут пригодился именно светофор.

 

Выручил мать. Разобрался раньше нее.

 

________

 

Отношения братьев и сестер в такой интересной конфигурации, как наша, непросты, и это же мягко сказано.

 

Вот Андрей разбегается, чтобы ударить по мячу, которого очень ждет Маша, его сестра, которой 22 года и которая на днях защитит (а она-то еще как защитит) диплом на факультете психологии.

 

Я вдруг ловлю себя на том, что тут что-то новое. А, да: он разбегается! И Бог, и дьявол — в деталях, и вот она, эта деталь: он никогда еще не разбегался, чтобы ударить! И я его не учил. И Ваня не учил. А просто он подглядел, видимо, когда футбол смотрел. Ну, или врожденное! Да, вот так очень хочется сказать.

 

Так или иначе, а эту деталь тоже надо зафиксировать. Фиксируем.

 

И вот Андрей разбегается, бьет, Маша ловит и в ответ бьет неожиданно сильно, со страстью даже, попадает в мальчика... Хорошо, что мяч ненастоящий, с дня рождения, из тех, какими украшали его комнату. Ему не больно, но обидно. Он в оторопи: за что, и прямо в грудь? С недоумением оборачивается на меня, и я делаю Маше резкий выговор.
 

Андрей при этом начинает усиленно кивать в такт моим словам, и это выглядит очень смешно.

 

— Ты лучше всех! — почти машинально и тем не менее от души говорю я Андрею.

Хочу и утешить ведь тоже.

 

И тут Даша тихо говорит мне:

— Не надо…

 

— Что не надо? — не понимаю я.

 

— При Маше не надо... — почти не разжимая губ, шепчет Даша.

 

Тут до меня наконец доходит. Маша же заревнует. Она же тоже дитя! Причем мое тоже! Черт, она ж тоже лучше всех.

 

Статус: все сложно.

 

________

 

А еще куда-то пропали зубная щетка и паста Андрюхи. Но зубы-то чистить надо. Искали везде, где только можно вообразить. А таких мест оказалось не так уж мало.

 

Причем искали все, ибо в какой-то момент это стало идефиксом и для меня, и для Даши, и для бабушки Андрюхи, и для дедушки, и для тети Ани, и для няни... Короче, поднялся весь большой двор. Идея овладела массой людей. Так бывает и ни к чему хорошему не приводит.

 

Вот и тут. Все в конце концов просто обессилели, но это было дело принципа. А Андрюха — нисколько. Он весело бегал сразу за всеми, шутил, приставал к людям, задирал их, ибо понимал: в разгаре большая игра, в которой важен, похоже, не результат, а процесс, иначе бы все эти люди так бессмысленно себя не вели. Не ходили бы по комнатам, не кружили бы в них бесцельно и неистово, на глазах лишаясь последних признаков рассудка, которых у них, по здравом наблюдении, а он занимается им два последних года, и так-то всегда было, прямо скажем, не густо.

 

В конце концов, тоже обессилев, бабушка спросила у Андрюхи для смеха:

— А ты случайно не знаешь, где твоя зубная щетка и паста?

 

Андрюха неожиданно с готовностью кивнул и отвел ее в прихожую, где и припрятал накануне под комодом все богатство, насмотревшись, видимо, на маму, которая, пока чистит зубы, обойдет от нечего делать пару раз весь дом.

 

И правда, у дальней ножки комода все это и лежало.

 

Он просто не думал, что все и правда хотят что-то найти.

 

Думал, нам нравится искать.

 

Как всегда, надо просто спросить друг у друга.

 

Просто поговорить.

 

________

 

Хочется сделать про Андреича такую запись в дневнике: «Весь день рычал на улиток».

Это как если бы Чехов писал: «В реке и в пруде видел сегодня очень умных лягушек». И ведь видел.

 

И наш рычал.

 

И главное: что у Андреича против этих улиток? Да, их что-то очень уж много появилось вдруг на дорожках во дворе. И чем-то они ему очень не угодили. Настолько, что он начал рычать на них с довольно-таки зверским выражением лица.

 

Но все-таки: что такого?

 

Может, он ругал их за то, что может нечаянно раздавить их? Да, это я его идеализирую, и правильно делаю.

 

Но скорей уж возникшие там, где их не было, неведомые живые существа наполняли душу Андреича каким-то тревожным трепетом, и он пытался совладать с собой и с ними вот таким рычанием.

 

Но все-таки не хотел бы я, чтобы на меня когда-нибудь кто-то так рычал.

 

Тем более Андреич.

 

________

 

А вот и Алеся приехала, пошла гулять с Андреем и говорит ему на улице:

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

 

А он смотрит на нее исподлобья и словно бы даже чувствует себя виноватым, но ничего не рассказывает. Хотя, может, и хочет.

 

Это, между прочим, неплохо: молчать, как Андреич. Никто у тебя не выяснит ничего лишнего. Все останется при тебе. И ты победишь.

 

Я его сейчас вообще зову Сурдопереводчик Андрей. Он научился любую мысль доносить, если все-таки захочет, исключительно жестами. Он так машет, просто семафорит руками, что тот, кто с ним все время (а такие есть), сразу все понимает.

 

Вот надо достать из холодильника яблоко и дать ему, но сначала обязательно вымыть и почистить. Это легко. Или пора рисовать с Аней веселых человечков. Чтобы изобразить веселых человечков, он, например, прищуривает глаза: у них же только черточки вместо глаз, когда они смеются. Или пойдем смотреть, как работает экскаватор... Ну, это руками показать вообще проще всего.

 

Причем некоторые взрослые делают вид, что не понимают его, чтобы убедить Андрея произносить слова вслух. Буквально то есть выдавливают из него нужные звуки. Я вот на это не способен. У меня нет столько мужества и воли. Я гляжу в эти молящие о пощаде, серо-голубые, сияющие отчаянием глаза — и тону в них, подчиняясь их бездонному водовороту.

 

Даша может. И Алеся может. Железные люди. Завидую им искренне.

 

И вот Алеся говорит:

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

 

И выясняется, что она утром прочитала историю о том, как Андрей рычал на улиток, и очень удивилась. Ведь при ней, она настаивает, он на них не рычал.

 

Мы ей уж говорим:

— Так ведь они повылезали откуда-то отовсюду, когда дождь прошел, и не один, а вы, Алеся, как раз только с началом дождя и уехали.

 

Так что и повлиять на отношения Андрея с улитками у нее бы никак не получилось.

 

Но все равно ведь хорошо, когда Алеся переживает, что часть жизни Андрея может мимо нее пронестись.

 

Ей бы не хотелось.

 

И никому бы не хотелось.

 

А мне особенно.

 

Иначе о чем же я писать буду?

 

________

 

Андреич пошел на гимнастику. В игровой комнате, которая его впервые всерьез заинтересовала, разминаются с куклами две девочки. Одна другой говорит:

— А тебе сколько лет?

 

Та честно отвечает:

— Четыре.

 

— Четыре — это не много... — вздыхает первая девочка.

 

— А много — это сколько? — очень и очень интересуется вторая девочка.

 

Жизненно важный, будем говорить прямо, вопрос.

 

— Много — это пять, — объясняет первая девочка.

 

И тут вскидывается мама одной из девочек:

— Много — это сорок!

 

Выходит предсказуемо страдальчески.

 

— А тебе сколько? — невозмутимо уточняет пытливая (от слова «пытать») первая девочка.

 

— Мне тридцать... — делает последнее в этот день горькое признание мама.

 

У нее впереди всего только десять лет.

 

Вечность.

 

Или как раз там, за цифрой 40, начинается вечность?

 

Жалко всех.

 

________

 

Мне поручено было уложить мальчика. Причем днем. Что ж, я отнесся к этому со всей серьезностью.

 

— Ты ему сказку расскажи, — посоветовала Даша, отправляясь на массаж.

 

Зачем «расскажи»? Я дождался, когда все, кроме Андреича, разойдутся, открыл смартфон и быстро нашел десять лучших сказок для сна.

 

Андреич спать-то не собирался. Он даже в свою кроватку не собирался ложиться. Ладно, пройдем и через это. Я положил его в большую кровать рядом с собой, включил смартфон.

Первую сказку он, да и я, прослушали вполуха. Между первой и второй перерывчик был небольшой, но Андреич успел утащить меня на кухню, достал из холодильника яблоко и попросил вымыть.

 

Сделано.

 

Вернулись усталые, но довольные, однако в кроватку ни ногой.

 

И тут третья сказка. Я слушал и не верил своим ушам! Она была про то, как одна девочка не хотела ложиться в кроватку, и та от нее сбежала в темный лес, где предлагала себя и зайчатам, и лисятам, и бельчатам, а все без толку. А в это время девочка все осознала и бросилась в лес искать кроватку...

 

— Нет, ты слышал?!! — вскричал я. — Вот что бывает, когда не хочешь в кроватку!! Темный лес!..

 

Если мальчик и имел в виду все-таки заснуть с яблоком в руках, то теперь он точно полностью отказался от этой бредовой мысли.

 

— Нет, ты послушай! — воскликнул я снова. — Давай сначала! Шедевр!

 

И мы заслушали сказку с начала. На этот раз Андреич присмирел, слушал внимательно, а потом — о Боже! — встал и сам пошел к своей кроватке.

 

Я помог ему перелезть в нее и накрыл одеялом.

 

Одеяло он утоптал ногами в угол кроватки, но лежал теперь тихо и дослушивал, как триумфально девочка вернулась домой, едва успев на ходу заскочить в кроватку, которая простила ее.

 

— Хочешь еще раз послушать? — уточнил я у Андрея.

 

Но ответа не было. Андреич спал с огрызком яблока в руке.

 

Впечатлительный мальчик.

 

________

 

Четырехлетняя Мира, которая приезжала к Андреичу на день рождения, когда именинник по всем признакам запал ей в душу, увидела последние фотографии нашего мальчика в тг-канале.

 

Это произвело на нее необходимое неизгладимое впечатление.

 

— А-а-а, как повзрослел! — воскликнула Мира, и я обомлел, когда про это услышал.

 

Ведь только такая же девочка, как он мальчик, могла так это почувствовать. Да, повзрослел. Не вырос, нет. А именно повзрослел. В ее глазах — только так. Ибо она смотрит на него другими глазами. Глазами ровесницы.

 

Вот мы уже не можем так думать. Для нас мальчик подрос. А для нее, равной ему, повзрослел.

 

Возможно, даже возмужал.

 

________

 

Андреич пришел на детскую площадку. Там уже играли две девочки постарше. (Да что там, все рядом с ним, кажется, постарше, хоть и одного роста, потому что свободно разговаривают на русском, в отличие от него: он так и не спешит.)

 

И одна говорит другой:

— Я сладкий маффин!

 

Андреич покосился на свою няню Алесю, которая стояла рядом, оценивающе осмотрел девочку и критически покачал головой: «Нет, милая моя, не тянешь ты на сладкий маффин...»

 

Очень большие сомнения у него в этом были. И даже уголок рта дернулся: «Нет, ну никак...»

 

Так это выглядит в изложении Алеси.

 

В изложении Андреича выглядело бы по-другому, быть может.

 

Или так же.

 

Но он решил деликатно промолчать.

 

Как обычно.

 

________

 

У мальчика ведь есть лупа. А главное, есть что в нее рассматривать. И как-то я рассказывал, что много интересного он уже рассматривал: от листиков до букашек.

 

А тут на дорожке застыл от ужаса перед ним целый жук. Андреич вооружился лупой и стал его внимательно разглядывать. Причем мальчик то приближал лупу, то отдалял ее, то есть делал все правильно, по науке.

 

И меня больше всего в этой истории восхищала бережливость Андреича по отношению к жуку. Он ни разу не притронулся к нему, не повредил. Не дай Бог. Живое все же существо.

 

Но лупа была все-таки предательски тяжела. Андреич держал ее сначала одной рукой, потом двумя. Потом, видимо, устал и так.

 

Подумал и осторожно положил лупу на жука. Подозреваю, для того, чтобы тот никуда не делся, пока мальчик отдыхает.

 

Раздавил его, конечно.

 

Лупа-то тяжелая. Не зря же Андреич давал рукам отдохнуть.

 

________

 

Мы с Андреичем смотрели матч Англия—Словакия. Боже, как он переживал!

 

— Ты за синих? — спрашивал я.

 

Он отрицательно качал головой.

 

— Ты за белых? — переспрашивал я.

 

Он был всецело утвердителен.

 

До этого Андреич носился по дому, как его черно-желто-красный «Ламборгини», когда за пультом мой товарищ, иногда заезжающий в гости. То есть носился просто как обезумевший, потерявший тормоза. Мальчик-болид.

 

А тут, как только начался футбол, Андреич сел рядом со мной и больше не отрывал глаз от голубого экрана.

 

Особенно он страдал, когда на поле кому-то делали больно. Он вскакивал, показывал на себе, куда ударили человека, и возмущался, качая головой.

 

Когда чуть не забивали, он хватал себя руками за щеки и причитал:

— Ой-ой-ой!..

 

На происходящее он смотрел такими широко открытыми, да просто вытаращенными глазами, что я понимал: ни один болельщик на стадионе так не смотрит на поле с трибуны.

 

И главное, он до сих пор был ведь более спокоен по отношению к футболу. Да, смотрел со мной, и это вызывало у меня нежность и гордость. И я действительно думал про тот момент, когда мы вдвоем первый раз пойдем на стадион. Предвкушал я этот момент.

 

Но понимал, что он еще не готов.

 

А в этот вечер он оказался готов. Он показывал пальцем на игрока с мячом, когда тот бил по нему, и заранее кричал:

— Го-о-о!!!

 

Этому научила его Даша, хотя я думаю, что он и сам бы пришел к этому.

 

Причем он, который по всем предположениям вообще не собирался сегодня не только спать, но даже и присесть, потому что давно просто так бесился как заведенный и не намерен был сдавать позиции, — так вот, он теперь сидел перед экраном уже полчаса, просто замерев, а если вскакивал, то, повторяю, только чтобы схватиться ладонями за щеки или показать пальцем на лузера.

 

Да, он на самом-то деле не болел за одну из команд. Но он болел за игру. А это, может, еще более ценно. Он болел за «Го-о-о!!».

 

Завтра пойдем на поле рядом с домом, и пусть он забьет сам.

 

Я верю, что он сможет.

 

Потому что в воротах буду стоять я.

 

________

 

У Андреича свои способы бороться с изнуряющей жарой. То есть он берет большой пульверизатор с водой и брызгает. На себя, на Дашу, на меня.

 

А потом идет по дорожке, замечает улитку, отставшую от двух других улиток (да, случается в жизни и такое абсурдное явление: более быстрые улитки обгоняют медленную), и брызгает из пульверизатора и на нее. Дарует и ей влагу. Ему не жалко.

Может, он думает, что надо помочь отстающей.

 

И правда, похоже, хочет помочь. То есть он показывает ей пальцем на тень от меня и отчетливо говорит:

— Туда, туда!

 

Ведь в тени, пусть даже от меня, прохладнее.

 

А мне кажется, она туда и шла.

 

Или, скорее, стояла туда.

 

________

 

Андреич читал книжку. Картинок в ней было больше, чем слов. Слова читала мама, картинки он смотрел сам. Иногда картинки подбирал к словам. Или наоборот.

 

И вот Даша открыла страницу и спрашивает:

— А где тут мама, Андрюша?

 

И он показывает на многоцветную бабочку.

 

И мама рада до смерти, конечно.

 

В другой раз показал на белочку. Это терпимо.

 

А потом случилось страшное.

 

Даша переворачивает страницу и спрашивает:

— А где папа?

 

И мальчик без сомнений показывает: а вот!

 

А на картинке — баран.

 

Баран, понимаете?

 

А он еще и смеется.

 

Андреич.

 

Кровиночка.

 

________

 

В магазине я обратил внимание на арбуз. Вроде неплохо выглядит. И в июле стоит, главное, как в августе. Сказали, из Дагестана.

 

Зря, конечно, купил, на первый взгляд.

 

Ведь теперь Андреич ест только этот арбуз. Вернее, уже доедает. Каши, супчики... Нет, не надо ничего этого, причем категорически. Андреич питается арбузом. Сладким, между прочим.

 

Даша расстраивается, а нас с мальчиком этот арбуз, мне кажется, еще больше сблизил. Ведь, когда все мамины уговоры отведать курочки с рисом в сметане заканчиваются крахом, мы с ним обмениваемся многозначительными взглядами — и я, только что не посвистывая от нечего делать, иду на кухню и быстро, хоть и памятуя о том, что пару месяцев тому назад отрезал себе таким ножом часть пальца, отрезаю теперь кусочек другой мякоти, иной плоти — главное, чтоб без косточек, поэтому я их долго выковыриваю и даже выгрызаю. (Обгладываю? Нет.) Никто же даже не подозревает, как я хочу сам проглотить этот алеющий уже, кажется, во рту кусочек!.. Но я держусь. Я только разрезаю кусочек на четыре части. Ведь Андреич накануне за один день научился считать до четырех и теперь требует, как и предполагала Даша, всего по четыре. (А вот-вот и по пять... Я-то думал, что в запасе есть еще время, хотя бы неделя, а ее нет, ее как всегда нет...)

 

И я несу Андреичу добытое, стараясь не попадаться на глаза его матери... Но, конечно, попадаюсь... А все равно несу, и добыча от этого становится только еще более ценной.

 

И он с благодарностью принимает ее. И через три минуты уже опять проникновенно смотрит на меня. «Еще?» — одними губами спрашиваю я. «Ноу», — так же одними губами отзывается Андреич. И я понимаю: «Писать?»

 

Йес. Это я от себя, так как «да» он почему-то всегда говорит по-русски.

 

Он кивает, и мы несемся в туалет. Близкие друзья. Заговорщики. Арбузные короли.

 

________

 

На гимнастику Андрейка пришел с мамой, а один послушный мальчик — с бабушкой и дедушкой. Но мальчик был послушный только до определенного момента. То есть пока не дошел после гимнастики до игровой комнаты по соседству с залом. Есть такие мальчики, которые вроде и шатаются от нечеловеческой усталости после часа круговерчений на кольцах и полетов в космос на батуте, а как только видят потом еще и игровую комнату с чужими игрушками, так сразу у них не только силы, а и сами жизни удваиваются. Андрейка, например, такой мальчик.

 

Но на этот раз новые силы жить появились у Игоря. Он скрылся в игровой комнате, тщательно затворив за собой дверь.

 

Тут есть момент. Чтобы прорваться в игровую из гимнастического зала, надо просочиться через небольшой зал ожидания, где сосредоточены взрослые. И всякий раз следует исхитриться, чтобы у тебя все получилось, а у них нет. Чтобы они поздно тебя увидели, не успели рассредоточиться, расставить руки и т. д. Много невидимых миру элементов техники безопасности. Но цель искупает всё. Ты сталкер. Ты в комнате.

 

На этот раз бабушка с дедушкой, хоть и следили за Игорем еще в зале, безнадежно его проморгали, то есть не успели даже встать с диванчика.

 

Но выяснилось, что у них есть вариант Б.

 

— А ты «петушки»-то купил?! — с тревогой, но все-таки еще без паники спрашивает бабушка.

 

Ведь это и есть вариант Б, который должен сработать.

 

— Нет, — говорит он, печально помолчав. — Че, плохо?..

 

— Да сам-то как думаешь?! — бабушка просто в отчаянии. — И что теперь делать?! Вот и иди теперь сам за ним! Вытаскивай его оттуда! Без «петушков»!..

 

— Погоди... — дед на всякий случай лихорадочно роется в спортивной сумке, с которой они пришли. — Вот! Есть один! Есть!! С прошлого раза остался!

 

И он торжествующе вытаскивает из сумки спасительного «петушка» на палочке. Большого, кстати. Можно минут десять облизывать. У меня таких не было.

 

Бабушка и дедушка между тем победоносно глядят друг на друга. Оба они, по-моему, даже слегка прослезились от радости. Они сегодня выиграли свою битву. Мальчик уйдет из игровой под кукареканье дедушки, лицемерно помахивающего перед носом Игорька «петушком» и бездарно им самим притворяющегося. Но еще вопрос, кто победит в войне. А ведь она идет.

 

Между тем Андрейка, например, мирно вышел на этот раз из зала на улицу и пошел к машине.

 

Даша учит его говорить «дом». И главное, чувствовать его.

 

— Едем? — спрашивает его Даша.

 

— Да! — кричит Андрейка, узнавая машину всякий раз с восторгом, по мощи вообще несравнимым, например, с радостью узнавания хотя бы родной кроватки.

 

— А куда едем? — подсказывает ему Даша. — Что там?

Андрейка думает, но совсем чуть-чуть, и говорит уверенно и выразительно, а я считаю, нежно:

 

— Папа.

 

Правильно, парень. Дом там, где папа.

 

Ну ладно, и мама.

 

________

 

Видимо, у Даши было хорошее настроение. Иначе она не взяла бы ту самую дудку, которую когда-то давным-давно, еще до нашей с ней эры, привезла из Албании, и не взялась бы на ней играть.

 

Андреич сначала с интересом прислушивался, затем посуровел.

 

Я-то его понимал. Андреич-то воспитан на хорошей музыке. Эда Ширана ему тетя Аня ставит, например. А бабушка с дедушкой вообще однажды Паваротти ему включили. И сидел, слушал. А куда деваться? Просто тогда еще ходить не умел. Едва и сидеть-то научился.

 

И вот тонкий музыкальный слух Андреича не снес этих искренних звуков.

 

Но что же он сделал? Многое можно было бы придумать. Он, например, мог заплакать. И это произвело бы нужное впечатление. В каком-то смысле тоже оглушительное.

 

Или мог попросить меня повлиять на мать. Тут результат, впрочем, был бы неочевиден. Ведь я, в конце концов, люблю самобытные проявления чувств.

 

Андреич между тем выбрал самое простое и радикальное. Он подошел к Даше, вырвал у нее изо рта дудку и спрятался в спальне за шкафом.

 

Когда Андреич был обнаружен, дудки при нем, между прочим, не было. Более того, никто до сих пор не знает, где она.

 

А Андреич — вот он. Хорош.

 

Расстроилась ли Даша?

 

Да нет, смеялась.

 

________

 

Просто сдали нервы. Ехали с Андреичем вечером по очень близкому Подмосковью, возвращались из гостей. Видно, что накануне дождь прошел. По обе стороны дороги — что-то вроде леса. Всюду, конечно, коттеджи, и грибов быть не может, а все-таки нажал я на тормоза, вышел в сердцах из машины да и пошел в лесок-то, перейдя дорогу. Почему-то он мне больше понравился, чем тот, что по правую руку. Посветлее был как-то, поберезовей, что ли.

 

А Андреичу с Дашей наказал постоять пока возле машины и в лесок справа лучше не заходить: загрызут же. Я комаров имею в виду.

 

У Даши даже пакет нашелся, за что я был отдельно благодарен. Этим ведь и ценен человек. Вот именно такими мелочами в отношениях: всегда с готовностью отзовется на крик твоей души, а может, на зов, да не просто не дай Бог поймет и простит, а выйдет к тебе уже с готовым полиэтиленовым пакетом в руках.

 

В лесу было все в порядке. Он оказался почти настоящим лесом, с березовыми и дубовыми рощицами вперемежку с соснами, без травы, с обнадеживающими полянами и оврагами. И вообще, я первый раз в этом году, получается, вырвался в лес. Я был уже почти доволен. А тут еще и почти сразу нашел подберезовик и вообще возликовал. Я ведь на это не особо рассчитывал. Так, остановил машину и зашел, чтобы потом не жалеть о бессмысленно прожитом.

 

Тут я увидел два белых. Черт побери! Два белых. Да, это были они. Этих я даже сфотографировал. Ну вот, все было не зря. Настолько не зря, что просто до слез. Я сфотографировал красавцев (а почему нет?), положил в пакет и подумал, что это ведь уже считай что суп. Конечно, дело не в этом, но ведь уже суп!

 

Походил еще минут десять да и стал возвращаться. Я мог бы, конечно, еще и час ходить, и два, но, во-первых, уже начинало темнеть (меня это, впрочем, никогда не останавливало, и сколько раз я выходил из леса под свет луны), а во-вторых, мне, честно говоря, не терпелось поделиться своими невероятными достижениями с Андреичем.

 

Я дождался просвета в машинах на этой непервостепенной загородной дороге (да куда же они все?..) и подбежал к своим. Они стояли у машины.

 

— Вот... — пожал я плечами, старясь все-таки выглядеть более или менее безразличным и протягивая им пакет.

 

Андреич чрезвычайно заинтересовался, а Даша открыла пакет и переспросила:

— Что вот?

 

И она еще раз переспросила:

— Что, не повезло? Не расстраивайся. Зато воздухом подышал... Лесным...

 

Я схватил пакет и с ужасом обнаружил, что никаких грибов там нет, потому что он без дна.

 

— Надо же, а я смотрю, ты несешь пакет с таким видом, как будто в нем и правда что-то есть... — прошептала Даша, словно предчувствуя кровавую развязку. — Хочешь, я схожу поищу... Я не специально...

 

Я понимал, что и она, Даша эта, — без второго дна. Но при чем тут это?.. То есть я положил белые грибы в никуда, в пропасть, в бездну и пошел дальше... И еще подберезовик. Нет, такого со мной еще не было. Это с Андреичем каждый день что-то происходит первый раз в жизни, а со мной уже не так часто, нет.

 

— А Андрюша сыроежку нашел... — пролепетала Даша. — Вот... Андрюша, давай...

 

И сын выдал мне розоватую хрупкую сыроежку, которую успел переломать с краев.

 

Искал ли я потом найденные грибы? Как думаете? Гордость не позволяла вроде бы. Да и найти в лесу потерянные грибы особых шансов не было. Но я, разумеется, искал. И во второй раз не нашел их.

 

И что все это было? И было ли? И как же они ускользнули от меня? Выскользнули. И зачем? Так хотели остаться в лесу?.. И что я в жизни сделал не так, чтобы наказание оказалось таким жестоким?..

 

Да все теперь не так.

 

________

 

Андрейке кажется, что я его все время чего-нибудь лишаю. Скорее всего, такое ощущение у него складывается оттого, что я его без конца чего-то лишаю. Выпрашиваю у него то котлету, то макароны. Мне кажется, так занимательнее жить. А ему так не кажется. Уже не один месяц, как он отказывается со мной делиться. Спасибо, что не отказывается со мной жить.

 

Мне никогда и никто столько не отказывал. И тем более в такой форме, как этот ни к чему на первый взгляд не обязывающий мальчик.

 

А еще же мы сидим с ним рядом за обеденным столом. Вернее, я когда-то посадил его рядом с собой за обеденный стол.

 

— Ноу, — привычно отвечает Андрейка на вопрос, даст ли он мне хоть ложку куриного супа.

 

Да он чаще всего даже не дослушивает мой вопрос. Как и в этот раз.

 

Но хотя бы говорит это всегда совершенно беззлобно. Даже, может, приветливо.

 

Единственное, чем он готов не то что делиться или тем более поступиться, а отдать все целиком вообще без лишних вопросов, — это каша любая.

 

Но иногда мне удается самому урвать свое. Вернее, его. Точнее, общее. То есть он так не считает. Но разве не так?

 

Например, малину. Или голубику.

 

Он расстраивается. Ведь он же сам их только что собирал. И ведь не съел. А собрал и принес.

 

Так что я не злоупотребляю. Но и сидеть сложа руки не могу. То есть держу нас обоих в тонусе.

 

И вот вечером Андрейка видит телефон у Алеси. С прозрачным чехлом. Раньше он не обращал на него внимания, а тут не смог пройти мимо и начал разглядывать.

И вдруг видит: в телефон впечаталось блестящее яблоко.

 

— О, эппл! — обрадованно говорит Андрейка, вдруг узнав что-то родное.

 

И продолжает, скривившись:

— Бе-е…

 

Это, конечно, про то, что яблоко надкушено.

 

— И кто же его надкусил? — на хорошем английском языке переспрашивает Алеся.

 

— Папа, — русским языком объясняет Андрейка.

 

Даже никаких сомнений в этом у него.

 

________

 

К Андрею прибыло пополнение. И старшая сестра Маша, и няня Алеся. Было от чего раззадориться. Хотя, мне кажется, ему и мамы хватало еще как. Я уж не говорю про отца.
 

С мамой он обожает петь.

 

— А давай нашу? — предлагает ему, улучив минутку, свободную от поедания неприлично огромных слив и потопления в бассейне новых машинок, Даша (поедают и топят, конечно, оба с одинаковым удовольствием), уверенная в том, что делает ему беспроигрышное предложение.

 

И так и есть:

— «Люби меня, люби!..

Жарким огнем

Ночью и днем сердце сжигая!

Люби меня, люби!

Не улетай, не исчезай!.. Я умоляю!..»

 

Даша затягивает, и Андрейка подпевает изо всех сил:

— «Люби!.. Люби!.. Люби!..»

 

И сам смеется, и уже не может остановиться, и на бис для Маши с Алесей!..

 

Никто не знает, почему именно эта песня задела самые потаенные струны его сердца. Ведь это первая песня, которая настолько переворачивает его душу, что он повторяет и не может, просто не может остановиться:

— «Люби, люби... Меня!..»

 

И слова получаются, и он знает, что его любят, конечно. Мне кажется, это невозможно не замечать. Ну это просто очевидно.

 

И он запевает.

 

И теперь уже — на бис для Маши и Алеси.

 

Хотя сколько же песен он уже услышал в своей жизни... Тяжело даже представить... Одних колыбельных — тонны же. Чего стоит лишь собрание коллекций «Песен на ночь» в многострадальном «Ютубе»: от «Спи, моя радость, усни...» до «Казачьей колыбельной песни»... Весь спектр.

 

Нет, не цепляет.

 

Не берут за душу Эд Ширан, Джон Леннон и даже Вероника Долина, как неизменно брала, причем в свои жаркие объятия, и сердце, можно сказать, сжигая, моего сына Никиты в свое отведенное ему когда-то время.

 

И Алла Пугачева — нет, совсем никак. А ведь, казалось бы, беспроигрышно, несмотря на длинные проигрыши:

— «Не отрекаются, любя…»

 

Особенно если, когда это поешь, смотреть на мир такими огромными, бездонными, страдающими, а я настаиваю, и сострадающими глазами, как у Андрейки.

 

Но нет такого, совершенно нет. Мимо него текла эта широкая река, этот Амур поэзии и музыки. А сам амур оставался бесстрастным.

 

И вот грянуло это:

— «Люби меня, люби!..»

 

И попало в цель. В самую сердцевину сердца.

 

Туда, где живет любовь.

 

«Не умирай, любовь! Не умирай, любовь!»

 

А, это уже другая.

 

________

 

Я слышу, как Андреич разговаривает с Алесей.

 

— Ну почему ты все «ноу» да «ноу»? — говорит она ему.

 

А ведь сама, надо смотреть правде в глаза, научила.

 

— Андрюша, ты другие слова какие-нибудь знаешь?

 

Он смотрит на нее внимательно. И долгая пауза. Он обдумывает. Потом говорит:

— Дом.

 

И с каким-то недоумением:

— Папа…

 

Он не то что зовет меня для поддержки, а просто есть еще и такое слово: «Папа».

Согласен. Имеет первостепенное значение.

 

А недоумение — оттого, что, конечно, знает. Это ведь очевидно.

 

— Даун... туда... ми... ю... ки... чиз... — добросовестно перечисляет он.

 

— Нет, ну а русские слова есть на свете? — интересуюсь уже я.

 

— Туда, — назидательно повторяет он. — Отдай. Нананан. Ананан.

 

Это ясно: банан и ананас.

 

— Все? — спрашиваю я.

 

— Я хеппи, — говорит он.

 

Что, видимо, означает: «Мне пока достаточно».

 

________

 

Мы ехали после очень неплохого ужина где-то в горах, на берегу небольшого озера. Мы в полной темноте спускались к морю. Маша поставила в машине любимую музыку из фильма «Мамма мия». Против тут не было никого, наоборот! Оставалось только радоваться, что дочь к 23 годам наконец-то припала к истокам.

 

«Абба», ночной серпантин, полное отсутствие машин, резкий свет фар, в оторопи, казалось, то упиравшийся вдруг в скалу, то уходивший в черную бездну моря ли, неба ли. И Андреич, насобиравший у озера крохотных изящных раковин, подаривший их мне (что, конечно, характеризует его наилучшим образом, особенно если учесть, как до поездки он зажимал, когда именно я просил, вообще все подряд) и, похоже, счастливо изможденный и предупредительно зевающий... Все шло к мелодраматической развязке: сейчас мертвецки заснет.

 

Но тут пошел трек «Мани, мани, мани...». Мальчик необыкновенно оживился и стал вслушиваться. Даше это, по-моему, очень не понравилось: она справедливо рассчитывала покончить с этим прямо здесь и сейчас. Андреичу давно пора было спать. Перегулявший на воле ребенок нам просто не нужен.

 

Великая песня тем временем закончилась, и вдруг Андреич из глубины салона громко, отчетливо, а главное, до дрожи неожиданно верно напел:

— «Мами, мами, мами!..»

 

— Что?! — не удержался я, пораженный тем, что Андреич с таким чувством по своей инициативе исполнил припев не хуже оригинала, чего за ним вроде не водилось. (Если, конечно, не считать культовую песню «Люби меня, люби», а считать ее надо обязательно.)

И я успел подумать уже и о том, что, если везде в песне поменять «мани» на «мами», станет, безусловно, гораздо лучше, причем весь мир вокруг.

 

А он, похоже, испугался моего громкого вопроса и, кажется, даже захныкал там, в темноте сзади меня, бедный.

 

А я все думал о том, как верно он перепел «Аббу» и как безукоризненно. Конечно, ему слышится «мама», причем всюду, и он был счастлив, когда услышал целую песню про маму. И поддержал как мог.

 

И Боже мой, у него гениально получилось.

 

________

 

Маша меня позвала из другой комнаты:

— Андрюша хочет покатать тебя, иди сюда!

 

Я вошел и увидел, что Андреич уже разминается, раскачивая пустое кресло-качалку.

 

Ну что ж, и правда хочет. Радость-то какая. Я сел в кресло, и Андреич начал, поощрительно смеясь, изо всех сил раскачивать кресло с двумя деревянными дугами вместо ножек.

 

Ведь ему было по понятным причинам непросто, но он пыхтел, старался, и у него получалось, тем более что я ногой-то, конечно, немного подыгрывал ему.

 

Так что кресло раскачивалось все сильнее и сильнее, все смеялись и радовались, и вдруг я увидел, что Андреич просто побелел и замер. Просто побелел и замер. Я остановил кресло и спросил, конечно, с тревогой:

— А что случилось?

 

Андреич тем временем заходился в немом крике и не мог вымолвить ни слова. И присел к тому же. И тут я увидел, что большой палец его левой ноги застрял под ножкой-дугой, которую мы все раскачивали. Лучше бы я этого не видел, так как эта ужасающая картина до сих пор стоит у меня перед глазами.

 

Я откинулся назад, чтобы освободить палец, и Андреич зашелся в страшном безутешном плаче. Он рыдал все сильнее, потому что ему было все больнее и больнее.

 

И боль, да, это было видно, не утихала со временем, наоборот. Он ведь пытался справиться с собой, но ему было очень больно. И он затихал на мгновение, а когда боль опять настигала его с новой силой, рыдал снова и снова.

 

И главное, было ведь непонятно, насколько все серьезно или вообще безнадежно. Раскачивались-то мы сильно, и если он засунул палец глубоко под эту деревяшку, и если предательская деревяшка успела переехать палец несколько раз, то Андреич мог вообще раздробить, расплющить палец. А чего бы он так безутешно плакал еще, пытаясь еще что-то сказать сквозь слезы, докричаться до нас, но не мог, потому что новая волна боли захлестывала его?

 

Я сидел в оцепенении в проклятом кресле, мальчик был на руках у Даши. Как же я мог недоглядеть? Что с пальцем? Андреич тем временем понемногу вроде успокаивался, по крайней мере рыдания становились чуть реже, что позволило Даше осмотреть палец. Я тоже увидел: он, увы, для начала посинел. Причем синим был и ноготь.

 

— Да, ноготь-то слезет... — многозначительно сказала Даша.

 

Звучало устрашающе, но я уж думал: ну слезет и слезет, новый, может, вырастет, но главное, чтобы косточки не были перемолоты в труху. Ведь Андреич так и не в состоянии остановиться, вздрагивает и плачет.

 

Но прошло еще минут десять, и он остановился. Андреич показывал указательным пальцем руки на большой палец ноги, на деревяшку, на меня... И правильно показывал, я готов был потерпеть любую кару, лишь бы с пальцем не случилось чего-то самого страшного.

 

Он все-таки замолчал, мой мальчик, даже попытался ступить на ногу, но ему опять стало очень больно, и он снова расплакался.

 

Но все-таки были уже и мгновения надежды, когда он не морщился от боли и, присев, уже даже рассматривал с недоумением деревяшку, качая головой: «Как это меня угораздило?»

 

Потом куда-то даже побежал, но снова скривился от боли... Но побежал же. Если бы переломал, и так бы не смог, думал я…

 

На пустом месте, и отдых уж даже идет к концу, и все вроде, можно сказать, получилось, и вот так вот... Я идиот, я должен был подумать…

 

Но главное, что с пальцем?

 

Палец был синий. Вернее, все-таки половина под ногтем, который, по подсчетам Даши, должен был слезать. Сама она держалась, но ведь мать, и страдала уж точно не меньше меня, продолжал думать я. И так и было.

 

А Маша так просто плакала, почти как Андреич.

 

Держалась Алеся. Но губы-то кусала.

 

Однако все эти наши переживания меркли перед одной мыслью: что с пальцем?

 

В общем, мы нашли больницу и сделали рентген. Обошлось. Причем даже без трещин. Просто очень сильно прищемил. Геройский палец геройского мальчика выстоял.

 

Счастье, ни с чем не сравнимое ликование накрыло меня, хоть я и не подал, кажется, виду. Или подал.

 

Главное, все обошлось. И все, кроме меня, даже поехали днем в аквапарк, и Андреич носился там как заведенный и не думал о том, что у него отслаивается ноготь.

 

А вечером, поздним вечером, когда я лежал на диване
и смотрел ничего не решающий, но хотя бы новейший сериал, Андреич подошел, вскарабкался на меня и приник головой к моей груди. Устроился на мне. Минут десять так мы с ним лежали, честное слово, или даже больше, я не знаю, не понимаю, сколько в точности.

 

Время ведь перестало существовать.

 

________

 

Андреич любит поговорить по телефону. У него есть телефон, по которому он говорит с Мирой. То есть он придумывает себе, что говорит с ней.

 

Всех остальных девочек он игнорирует, а вот Мира запала ему в душу. Как-то она по-человечески отнеслась к нему, что ли, хоть и старше него в два раза, то есть ей четыре. А может, и благодаря этому.

 

Или еще что-то.

 

И даже скорее еще что-то.

 

И вот он звонит ей и говорит:

— Аи!

 

Это «алё».

 

Сегодня за Миру отвечаю я. Алё.

 

— Аи! — кричит Андреич сквозь пространство и время. — Аи!

 

Ну что ж, понятно, растерялся чуток, с кем не бывает.

 

Для этого я здесь.

 

— Что ты хочешь сказать Мире, Андре? Я передам, — обещаю я.

 

И я передам. Обманывать нельзя, как потом с этим жить?

 

— Что ты скажешь? — повторяю я.

 

— Хай! — неожиданно четко отвечает Андреич.

 

Так, это убедительно.

 

— И куда вы с ней пойдете, когда встретитесь?

 

— Ам-ам, — поясняет он, и тоже очень быстро.

 

— В ресторан? — на всякий случай уточняю я.

 

— Да, — кивает мальчик. — Джус.

 

О, Андреич готов поделиться самым ценным, что у него есть.

 

А главное, у него есть четкий план. Это даже завораживает.

 

— А потом что?

 

— Дом, — потупившись, продолжает сын. — Тр-р-р…

 

То есть на машине.

 

Ну что ж, логично. Прогулял Миру в ресторан и повез домой.

 

— К тебе домой или к ней?

 

Это ведь тоже крайне важно.

 

— Я! — бьет себя ладонью в грудь Андреич.

 

Хорошо, к себе домой.

 

— И что вы будете делать?

 

Андреич показывает на мне, то есть подходит, садится рядом и берет меня за руку.

 

— А потом?

 

И Андреич вздыхает и молчит. Это он еще, похоже, не продумал.

 

Что ж, на это у него есть еще лет пятнадцать.

 

________

 

Ситуация развивается по благоприятному для Андреича сценарию.

 

То есть Мире показали видео моего разговора с Андреичем про нее. Она, мне кажется, была ошеломлена его спокойным и уверенным натиском.

 

— Она уже готова! — пришла проверенная информация от Миры.

 

Более того, Мира сразу задала и практический вопрос:

— Мама, а мы завтра поедем?

 

Да, она и сама не собирается откладывать. И как умеет подталкивает маму к единственно правильному и быстрому решению.

 

Ну и мы летим.

 

________

 

Итак, листаем пультом, и вдруг — вот оно, про строительство машинок из горы мусора! Мультик найден. Это достойная, мотивирующая даже меня вещь. Это будем смотреть теперь несколько раз подряд, ибо мультик, который не стоит посмотреть дважды, не заслуживает просмотра и один раз. Так раньше, в прошлом тысячелетии, кажется, говорили про книгу…

 

И вот он смотрит и смотрит свой мультик, меняются только короткие серии и яблоки за столом….

 

И я думаю: а зачем ему говорить в два года? Нет никакой нужды.