Классный журнал

Анна
Шипилова

Руппур, Ишварди и Дакка

Когда я должна была вылетать в Бангладеш, мой рейс перенесли из-за беспорядков в Дакке. Тысячи людей вышли на улицы протестовать против квот на государственные должности — более 200 человек погибло в уличных столкновениях.

Вылетая несколько дней спустя, я гадала, как буду работать в условиях отключенного мобильного интернета и введенного комендантского часа. Да и вообще — что там происходит?

От аэропорта Дакки до Грин-Сити, городка строителей, — 160 километров. Нашу машину ни разу не остановили. И улицы, и шоссе были полны людей, автомобилей, тук-туков, мотоциклов, велосипедов. Водитель обгонял всех — то по обочине, то по встречке, выруливая в свою полосу в последний момент прямо перед несущимся на нас лоб в лоб грузовиком. И постоянно сигналил. Как и все вокруг. В Бангладеш не действуют привычные нам, а может быть, и вообще никакие правила дорожного движения — почти нет знаков, светофоров, никто не соблюдает полосность. Грузовики раскрашены в яркие цвета, все в надписях и рисунках, словно это передвижные алтари, обвешаны лампочками, которые зажигаются, как только садится солнце и дневной свет как будто мгновенно отключают. В одних грузовиках люди едут вместе с телятами и козами, привязанными к решеткам кузова, в других одна на другой стоят клетки с курами.

Подъезжаем к Грин-Сити, и мой сопровождающий говорит, что добраться сюда за четыре часа — большое везение, из-за пробок и аварий выходит иногда и все шестнадцать: «Не надо волноваться, если водитель вылетает на встречку. Вот если он этого не делает, тогда волноваться надо: значит, медленно едем».

Мы заезжаем в городок строителей, обнесенный бетонной стеной с колючей проволокой. Документы проверяют военные с автоматами. Ворота закрываются за нами; попрошайки, тук-туки, маленький придорожный рынок — все это сразу становится чем-то нереальными. Мы оказываемся в жилом комплексе из пары десятков многоэтажных домов песочного цвета. Это самые высокие жилые строения на много десятков километров вокруг. В них живут и российские, и бангладешские сотрудники с семьями. Когда из-за беспорядков отключили интернет и мобильную связь, в Грин-Сити и в офисе на АЭС установили стационарные телефоны — чтобы люди могли позвонить в Россию. Когда я прилетела, связь уже частично восстановилась, работал вайфай. Но мобильный интернет еще не восстановили.

Я поднимаюсь в квартиру на 13-м этаже, куда меня поселили, выхожу на балкон и оглядываюсь: джунгли, деревни, вдалеке железная дорога, построенная еще англичанами, — по ней проезжает состав желтых товарных вагонов. На месте АЭС и городка тоже когда-то были деревни. В 2015 году «Росатом» и Бангладеш подписали соглашение, в 2017‑м началось строительство АЭС и Грин-Сити.

7:30 утра, проходная АЭС

Стопроцентная влажность и жара — как в бане. Выбравшись из машины, за пару минут покрываешься липкой пылью, и кажется, что не только снаружи, но и изнутри. Очередь из автобусов, очередь из людей. Все рабочие с сетками, поразительно напоминающими советские авоськи, внутри — каска, контейнер с едой. На стройку стягиваются люди со всей округи, и если раньше многие из них не могли позволить себе купить даже велосипед, то сейчас парковка заставлена рядами скутеров, мопедов, накрытых чехлами мотоциклов. Вдоль дороги раскинулся рынок, открылись кафе, парикмахерские, магазины.

АЭС сейчас как собранный автомобиль с двигателем, но без топлива. Машину должны заправить и впервые «завести» в тестовом режиме до конца этого года, это называется «физический пуск».

В кабинете заместителя главного инженера по качеству и лицензированию Егора Морозова на шкафу стоит икона Богородицы с Младенцем.

— Освящали место строительства первого блока, еще в голом поле, — рассказывает он. — Страна мусульманская, поэтому пришлось это делать ночью, чтоб внимание не привлекать. Батюшка приезжал из Нижнего Новгорода. Это до меня еще было… Бывшие коллеги, когда уходили, отдали икону мне. Я предлагал им забрать ее с собой — они сказали, надо дождаться строительства второго блока. Был такой случай: мы поздравляли всех перед Новым годом, дарили подарки, нарядили двух сотрудников Дедом Морозом и Снегурочкой. Коллега-бангладешец подошел ко мне и сказал: Аллах не любит Деда Мороза, это язычество. А мы-то хотели отпустить всех пораньше перед праздником, но надо было еще залить бетон. Начинаем заливать — ломается один бетононасос. Подгоняют второй, он тоже ломается, третий, запасной, его уже отпустили, — присылают обратно, и он тоже ломается. Бетон схватывается, мы уже вручную таскаем, начинается паника, что испортим тысячу кубов бетона. Никогда такого не было, чтобы сломалось сразу три бетононасоса. В итоге мы вместо трех часов дня уехали в десять часов вечера, но все доделали. Аллах и правда не любит Деда Мороза.

12:00, столовая

В столовую на обед ходят из офиса и приезжают на микроавтобусах с площадки — и российские сотрудники, и бангладешцы. В меню ничего экзотического: курица и рыба в кляре, на гарнир — картошка или макароны, греческий салат и компот. На раздаче работают тоже и бангладешцы, и россияне, за кассами сидят бангладешки. Кассирша называет сумму по-русски, расплачиваюсь я наличными таками — местной валютой, в пересчете на рубли — около трехсот. Вернувшись на площадку, вижу, как рабочие, переговариваясь и улыбаясь, доедают обед из контейнеров, а потом ложатся в тенёк — кто на картонку, кто на циновку, а кто и прямо на землю — подремать оставшееся время. Обед — святое.

Около реакторного цеха я расспрашиваю Екатерину Кирилову, главного специалиста в отделе тепломонтажных работ, как она попала в Бангладеш:

— Приезжала со студенческим отрядом в 2018-м. Я сама из небогатой семьи, из села. Математика и физика мне хорошо давались, и я очень много занималась, потому что знала, что родители не смогут оплатить мое обучение, надо на свои силы рассчитывать. В 17 лет мне просто нравилось, как это звучит — «ядерная физика», тогда я и не представляла, что буду работать на строительстве ядерных объектов. Учиться было сложно, особенно первые курсы, но, когда начались предметы по специальности, я поняла, ради чего учусь. В конце практики в 2018 году я спросила, возьмут ли меня работать. Меня взяли, правда не сразу, тогда стройка была не на том этапе и необходимости в специалистах моего профиля еще не было. Потом я вышла замуж, и мы приехали сюда уже вместе, муж тоже здесь работает. За шесть лет в Бангладеш многое изменилось, страна бедная, но развивается. На мне сейчас приемка установленного оборудования, я проверяю правильность монтажа, веду коммуникацию с заказчиком, с заводами-изготовителями, со смежными организациями. У нас небольшой отдел, мы максимально пытаемся друг друга страховать. Нагрузка большая, не рутинная. А я бы и не смогла все время выполнять рутинную работу, сидеть в офисе… — На этих словах она улыбается. — А по вечерам я читаю, привезла сюда целый чемодан книг.

Вход в реакторный цех закрыт брезентовыми шторами. Я откидываю половину этого занавеса, иду по рельсам. Мой сопровождающий Максим Пшеничный, монтажник, бригадир, говорит:

— Реактор — это сердце всей станции.

Здесь еще жарче, а шум еще сильнее: работают механизмы, все кричат друг другу на трех языках. Смешиваются русский, английский, бенгали. Под куполом — полярный кран, на нем по кругу перемещают оборудование. Максим с гордостью показывает на залитую водой шахту — тут будет реактор:

— Конечно, тут опасно. Стройка — это всегда опасно. Действовать надо с холодной головой, какие бы срочные задачи ни стояли. Все проанализировать, потом спокойно выполнять свою работу… Я в атомной промышленности уже 12 лет, из них в Бангладеш — пять. Когда приехал, понял, что останусь тут надолго. До этого работал в Ростове, в Нововоронеже, в Белоруссии, Бангладеш — это четвертая площадка. Люди здесь более расслабленные, чем у нас, есть все условия для комфортной работы и комфортной жизни. Пять лет назад семью сюда невозможно было привезти, а теперь — пожалуйста. Налаживаются условия… Сейчас нам предстоит сборка реактора, все ждут этого момента. Тут есть бангладешцы, с которыми мы все пять лет плечом к плечу строим, — у них глаза горят, они живут делом…

Максим замолкает, потом говорит:

— Я скоро поеду к себе в Ростовскую область, в Волгодонск, там моя семья — мама и сестра. Надо забор построить. Мама не поймет, если мы задержимся со сборкой реактора, надо с ней будет согласовать и сдвинуть график постройки забора. — Смеется. — Конечно, домой, на родину, хочется. Пойти на рыбалку — сидишь на Дону, вокруг степь, лошадки, спокойствие…

Связь поколений тут тоже поддерживается: сейчас на АЭС практикуется группа студентов из нескольких российских вузов, их распределили в разные отделы. Если на российских стройках они были рабочими — «оранжевая каска, лопата в руки — и вперед!», то здесь уже техники, белые каски.

— В студенческом отряде нам платят за практику, плюс это возможность путешествовать и проявить себя творчески, — объясняет свой интерес 22-летний Александр из Нижегородского политеха. — Я ожидал, что в Бангладеш будет пострашнее, но за 19 дней мы привыкли — к обстановке, погоде, валюте, местным. Здесь интересно, я бы хотел устроиться на эту станцию, когда магистратуру закончу.

Владимиру двадцать один, он из МИФИ, его распределили в реакторный цех:

— Рад, что вношу вклад во что-то грандиозное. В детстве я хотел заниматься робототехникой, а сейчас хочу пойти в магистратуру на атомщика.

Двадцатидвухлетний Артем Юсупов из Челябинска устроился в отдел строительно-монтажных работ. Для него самое главное — набраться опыта у наставников:

— Строителем я решил стать на смотровой площадке «Москва-Сити». Мы с мамой и братом приехали как-то на экскурсию. Я провел там часов пять — увидел масштабы строительства и понял, что я с этим хочу связать свою жизнь. Я мечтал попасть на международную стройку с первого курса, приехал в Бангладеш со студенческим отрядом и через полтора года вернулся уже как сотрудник. Тут сильная взаимовыручка: сегодня ты помогаешь кому-то найти нужную документацию, завтра тебе нужна помощь. И ты знаешь, что ее получишь.

18:00, проходная

После смены рабочие разъезжаются на мопедах и мотоциклах, садятся в автобусы и тук-туки. Российским специалистам запрещено ездить на тук-туках — вплоть до увольнения, это слишком опасно, нет никакой защиты на случай аварии.

Немного страноведения на основе наблюдения. Бангладеш — страна парадоксов. Бангладешцы никуда не спешат, но на дорогах постоянные пробки, так что кажется — все‑таки спешат. Страна мусульманская, но главой государства больше 20 лет была женщина. Есть школы, колледжи и университеты, но более четверти населения не умеет писать и даже читать: на заборах и столбах висят портреты кандидатов в органы местной власти, под фотографиями рядом с именами изображены автобус, часы, кувшин, свеча, футбольный мяч, для того чтобы неграмотные могли заполнить бюллетень.

Десять лет назад женщины не получали образования, не работали и почти не выходили из дома, сейчас девочки учатся в школах, мечтают стать врачами, инженерами, дизайнерами одежды, певицами. В Грин-Сити я расспрашивала детей сотрудников-бангладешцев, что случится, когда заработает АЭС, и зачем вообще нужно электричество.

— Электричество очень полезно, от него работает вентилятор и телевизор, — улыбаясь, сказала десятилетняя Саба.

— Когда будет много электричества, мы станем развитой страной. Smart Bangladesh. — Восьмилетний Райнан Фирдоз был предельно серьезен.

— Когда заработает «Руппур», электричества хватит всем, — ответила 15-летняя Нори, дочь главного инженера.

Я попросила их описать будущее. Будет много новых зданий: фабрик, больниц, офисов, электричество появится даже в самых маленьких деревнях, на дорогах везде фонари. У всех будут телефоны и компьютеры, а холодильники и кондиционеры больше не понадобится отключать. То, что нас окружает каждый день, тут — Smart Bangladesh, мечта.

Силизмуд Ислам здесь с первых дней. Начинал простым рабочим, стал мастером и единственным бангладешцем, получившим медаль за свою работу. Он дважды спас полсотни людей, предотвратив опасные ситуации: в первый раз заметил нарушение техники безопасности при заливке бетона, во второй обратил внимание на неисправность в конструкции крыши.

— Я живу рядом, в Ишварди. Вырос в бедной семье, мой отец — крестьянин. У меня восемь братьев, я шестой. Родители сделали для нас самое главное — дали хорошее образование. Мои братья — инженеры и врачи. Пять лет назад, когда умер мой отец, у меня не было работы — у нас очень большая безработица. Мне повезло устроиться на АЭС, надо было кормить двух младших братьев. Конечно, сначала платили мало и работать приходилось тяжело. Я старался все делать хорошо, чтобы меня заметили. Сейчас у меня свой дом, я оплатил учебу младших братьев — один стал инженером, другой работает в банке. В целом жизнь людей здесь улучшилась. А когда АЭС запустится, работа появится у людей по всей стране. У меня есть дочь, ей шесть. Я не знаю, что Бог планирует, но я хочу, чтобы она получила образование и стала или врачом, или инженером.

Тапан — почти ровесник Бангладеш, он родился в 1973 году.

— Я учился в РУДН и в Московском университете приборостроения. — Он говорит со мной по-русски. — Мои родители были госслужащими, поэтому я получил образование, а многим это недоступно. Бангладеш нужны школы, университеты. А для этого нужно электричество. Очень многие уезжают на заработки — в Малайзию, Сингапур, Саудовскую Аравию, США. А теперь они смогут зарабатывать здесь. Я остался в Бангладеш, чтобы быть с моей семьей и с моим народом, и я бы не хотел уезжать. У меня двое детей. Раньше рожали пятерых-шестерых, а сейчас норма — два-три ребенка. Моя старшая дочь сейчас учится в колледже, хочет стать компьютерным инженером, а младшая пока в детском саду.

Ишварди — в десяти километрах от АЭС, утром я еду туда на рынок. Меня сразу обступают нищие: дети и женщины тянутся ко мне, показывают пальцами на рот, потом складывают руки в молитвенном жесте. Местная мафия использует стариков и инвалидов, заставляя попрошайничать. В деревню около АЭС их свозят специально: тут у людей есть деньги.

Я иду вглубь рынка. В стоящих прямо на земле корзинах разложены овощи: есть и привычные картофель, тыквы, лук, огурцы и помидоры, и множество незнакомых, например вытянутые зеленые плоды разных размеров, похожие на кабачки. В рыбных рядах стоит едкая вонь, продавцы рубят тилапию, пангасиусов и сомов, достают сачками из аквариумов живую сельдь, перекрикиваются, заступают дорогу и в ладонях протягивают мне креветок. Их, как и рыбу, здесь разводят искусственно, и большая часть идет на экспорт. Под ногами ботва, шелуха, чешуя, обрезки плавников и лужи рыбьей крови. Шиферная крыша над головой сменяется брезентовым навесом, и я обхожу струи дождевой воды, стекающие из прорех. В мясных рядах живой курице отрубают голову прямо при тебе. Местные жители едят курятину один-два раза в месяц, это дорогое удовольствие, рыбу тоже нечасто, в основном — овощи и крупы: чечевицу, горох и рис. Тут же висят куски говяжьих и бараньих туш — они еще дороже, для бангладешцев это праздничная еда. Я беру манго — вдвое-втрое больше тех, что продаются в московских магазинах, стоит примерно сто рублей. Я заверну его в футболку, аккуратно положу на дно рюкзака и увезу домой.

В центре города, на площади около рынка, собрались люди, сегодня день скорби по погибшим в беспорядках, среди них были и дети. В Дакке столкновения продолжаются, напряжение нарастает и в других городах, за смерти никто не взял ответственность.
 

В деревне, расположенной в получасе езды от станции, мебельная мастерская прямо на улице, на земле — производство мебели. Мужчины, сидя на земле, выдалбливают отверстия в деревянных заготовках — будущих ножках стола. Под деревьями в ряд стоят кровати, сбитые из свежих досок. Об АЭС эти плотники знают только, что, когда ее достроят, будет электричество. Как она работает, они не представляют. Будет электричество — будут и станки, а значит, больше мебели.

Вокруг тележки с чаем собралась компания — шестеро мужчин обсуждают политику. Что такое ядерное топливо, они понятия не имеют и не боятся его: «Мы все умрем, кто-то раньше, кто-то позже, зачем об этом волноваться?» Другие мужчины, которые куда-то тащат тяжелые бревна, сначала не понимают вопроса, смотрят недоверчиво, потом отмахиваются — один из них говорит, что АЭС не будет работать для Бангладеш, а электричество будут продавать в другие страны.

Я иду вглубь деревни, здороваюсь и окликаю женщин, которые готовят еду в глубине своих домов, сидят на крыльце, заговариваю с теми, кто идет по улице. Показываю на станцию, которую они видят каждый день за рекой Ганг (которая здесь называется Падма), и спрашиваю, что они о ней думают. Женщины не знают, как она работает, но знают, что будет много электричества. Сколько часов в день есть электричество? Полдня есть, полдня нет, его часто отключают из-за аварий. Какие приборы работают? Телевизор, вентилятор и холодильник. В месяц за электричество платят 1500 така, а средняя зарплата- — -20–30 тысяч така (это 15–20 тысяч рублей). Одна из женщин рассказывает, что ее муж подал резюме на АЭС и ждет ответа. Она говорит, что боится будущего, ее пугает глобальное потепление.

Бананы и манго растут здесь на участках рядом с домами, как у нас — яблони и груши, под ногами бегают коричневые тощие куры… полуслепые ягнята тянутся к материнскому вымени… на заборах потягиваются кошки, похожие на сфинксов, но с шерстью. Для местных жителей мы — я, переводчица и фотограф — развлечение, иностранцы здесь появляются редко. Нам охотно позируют, дарят цветы, срывают ветки манго, нас догоняют несколько детей и наперебой советуют, кого еще спросить.

Александр Завгородний, начальник управления строительно-монтажных работ, вспоминает, как нанимали первых рабочих: без опыта, просто с улицы, из десяти человек двое знали, что такое рулетка, и умели читать и писать. На работу брали всех желающих, сначала давали простые задачи, потом обучали, повышали, сейчас некоторые даже получают разряды.

— Я поехал сюда, потому что были интересны масштабы строительства и потому что здесь много нового для меня. Это атомная стройка, и из-за сейсмической активности и наводнений тут есть своя специфика. Сваи здесь заглубляются на 12 метров — я нигде до этого не встречал такого. Укрепляли грунты — под четыре градирни мы залили полмиллиона тонн цемента. Основная сложность — поставки. Из-за нарушенной логистики увеличились сроки, мы ищем аналоги, согласовываем, изобретаем, как заменить то, что нам не могут привезти, пытаемся изготовить сами. Если переживаешь за свою работу, за результат, за коллег — тебя видят, тобой интересуются, доверяют более ответственные задачи. Тут можно расти.

— Эта работа въелась в кровь, — рассказывает Мария -Исаева, -специалист первой категории технического отдела, — я ничего другого не умею, только строить и эксплуатировать атомные электростанции. Это необычно, интересно, это затягивает. Я родилась в Удомле, мои родители строили Калининскую АЭС. Мой муж тоже из семьи атомщиков — мы познакомились на линейке в школе в первом классе. Живем всю жизнь вместе и работаем вместе, ездим по стройкам. Трудились и на Калининской АЭС, и в Северске, и в Бушере. Мир атомной энергетики маленький, тесненький, все друг друга знают. Шесть лет назад нам с мужем предложили работу в Бангладеш, и мы приехали. Первый год я вечерами ходила с рынка с фонариком, светила себе под ноги, а сейчас все освещено. Мне кажется, сами бангладешцы еще не понимают, насколько сильно АЭС изменит их жизнь.

20:00, Грин-Сити

Вечером оживленно — кто-то прогуливается в наушниках по освещенным тротуарам, кто-то бегает по дорожкам, на спортивных площадках играют в волейбол и качают железо, неподалеку несколько пар танцуют бачату. Если за забором женщинам рекомендовано носить свободную, закрывающую плечи и грудь одежду ниже колен, то здесь девушки бегают, занимаются боксом в удобной открытой и обтягивающей спортивной форме. В единственном баре сильно накурено, шумно и очень дорогой алкоголь — сто  долларов за бутылку импортной водки, сидят и компании, и одиночки, одни мужчины. В основном заказывают бангладешское пиво и местный самогон, первое производство алкоголя было открыто здесь еще англичанами. Окна закрыты шторами, фотографировать нельзя. Это государственный бар, продажа алкоголя разрешена иностранцам по паспорту и визе. Я трогаю липкий стол и отдергиваю руку.

Выйдя утром из квартиры, я выключила кондиционеры, и вечером в ней такая густая духота, что я, не разувшись, прохожу, распахиваю окно и выхожу на балкон. Но снаружи ничуть не легче, даже на 13-м этаже ни одного порыва ветра. Сейчас сезон дождей, но кажется, что даже тропический ливень не принес бы прохлады. Мои окна выходят на дорогу, по ней круглосуточно едут и сигналят машины, тук-туки и грузовики, заглушая все остальные звуки. Я вглядываюсь в темную первобытную тьму джунглей.

Ярко подсвеченные градирни, купол реакторного цеха делают АЭС похожей на храм будущего.

11:00, Гюльшан-2

Перед вылетом у меня было время погулять по Дакке, по дипломатическому району Гюльшан-2 на севере столицы. Гюльшан — «цветущий сад». Он охраняется военными, около каждого дома сидит охранник. По улицам ездят «Мазерати», а в торговых центрах продаются поддельные вещи «Гуччи», «Прада», «Баленсиага». Экспаты вперемежку с местными сидят в кофейнях с ноутбуками. Здесь беспорядков не было — протестующих остановили на подходе к району.

После того как я уехала из Бангладеш, протесты снова начали нарастать. Премьер-министр ушла в отставку, уехала из страны. То, что казалось мне окончанием протестов в те несколько дней, которые я провела в Руппуре, Ишварди и Дакке, оказалось затишьем перед бурей.

Не знаю, что там еще случится в будущем… Но все-таки есть основания думать, что будущее — светлое.

Скоро включат.   


Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №122. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".