Классный журнал

 

Телеграм-канал "Отцеводство"

Едем мы как-то утром в Тарусу. С Андреем и Машей, его сестрой. У нас там несколько мест. В одном из них завтракаем. Еще никого нет вообще, мы одни в кафе и проголодались отчего-то с утра все как один. Поэтому утром заказываем пообедать. И вроде все есть, и даже всего много, и уже ничего даже не хочется, а только Андре неспокоен. Оглядывает стол, чего-то желает. Ну вот, даже морсу тебе дадим, хоть сами поначалу и против, так как в нем, не дай Бог, сахар, и только потом, расслабившись, всецело за.

 

Андреич по-прежнему тревожно осматривается, хотя даже и бефстроганов уже отведал. Я вдруг понимаю. Все очень просто: хлеба-то нет.

 

Не то что он привык с хлебом. А просто привык хлеб. Почти как яблоки. Может, тоже не совсем правильно, а может, наоборот.

 

И вот он в завершение обеда сорит крошками по всему столу. Как не сорить-то? Они падают прямо изо рта.

 

Это ничего, мы почти не обращаем внимания. Потому что котлету рубит, крошки летят. Как иначе?

 

И тут, наевшись хорошенько, Андреич начинает тщательно собирать крошки со стола. Сначала он собирает самые крупные себе в щепоть и отдает мне, потом смахивает уже всей рукой крошки мне в ладонь, только успевай подставлять.

 

И я успеваю и уже не могу отделаться от одного своего детского воспоминания. И не хочу.

Мамина сестра, тетя Рая, делала так же. Тася, моя мама, была самой младшей в их семье, Рая — самой старшей. Их было девять детей. Мальчики, успев повзрослеть, погибли на фронте.

 

Тетя Рая часто приезжала к нам в гости, и я, единственный поздний ребенок, которому старались ни в чем не отказывать, всегда следил за ней как завороженный: после еды она смахивала крошки со стола и отправляла в рот. Не смущалась, ничего такого, машинально.

И вот теперь Андрей.

 

Более того, еще с пола рвался поднять.

 

— И ведь уже не один день со всеми крошками так, особенно с хлебными, — подтвердила Даша. — Все нужно подобрать.

 

— Не надо ведь к неврологу? — осторожно спросила деликатная Маша, заканчивающая шестой курс психфака.

 

Не надо.

-------

 

Я решил попить витамины для здоровья. Зачем-то же их все пьют.

 

На второй день увидел их на столе и обрадовался: Даша думает об Иваныче, а не только об Андреиче.

 

Но нет, не все так гладко. Оказалось, я выпил витаминки Андреича. Он вообще-то пил витамины с ложки, но тут ему прописали что-то новое. Мне показалось спросонья, что это мое.

 

То есть Даша думает вообще-то именно о нем.

 

Но теперь все равно и обо мне. То есть она говорит с нежностью:

— Ничего, десенки теперь не заболят, когда зубки будут резаться.

 

А я и рад.

 

Хотя меня с некоторых пор больше волнует, не заболят ли десенки, когда зубки будут выпадать.

 

— Только надо три раза в день обязательно принимать. И плаксивость, и беспокойный сон... все пройдет... — убеждает меня Даша.

 

Я верю. Все будет хорошо.

------
 

 

Андре начал вылезать из детской кроватки, и это же беда. То есть мы опустили ее пол как могли, и сегодня утром Андреич был застукан телерадионяней в отчаянных и молчаливых получасовых попытках осилить верхний барьер, разделяющий его и свободу. Кряхтел и пытался. И снова пытался.

 

Он, конечно, и раньше предпринимал эти попытки. Но сейчас одна из них вдруг оказалась удачной.

 

И что же дальше?

 

А и так уже понятно. Дотянуться до ручки и неслышно открыть дверь из комнаты в коридор. Дойти до холодильника. Дотянуться до ручки и открыть дверь холодильника. Набрать немытых яблок. Одеться. Взять ключ от машины на столе. Выйти на улицу. Нажать кнопку брелока, которую мысленно нажимал тысячи раз, и открыть дверь машины. Сесть в машину. Проверить готовность всех систем... Да, это делал и с отцом, только он не подозревал, зачем... Думал, я просто резвлюсь в его машинке. А я готовился... Только не сделать любимое, только не нажать звуковой сигнал... Итак, фары, ближний свет... В одной руке яблоко, в другой — руль... Поехали.... Потихоньку, не спеша... А почему не спеша?!..

 

Нет, нет, стоп! Этот кошмарный сон должен прекратиться. Открутить пленку назад... Хотя бы до холодильника с яблоками... Все, что хочешь, но только сиди дома! Будь с нами! Просто будь!

 

А кроватка... Ну что кроватка? Есть же и побольше кроватка.

 

Есть такая, что ты благодарить нас будешь за свой покой в ней лет, говорят, до трех. Взять ключ со стола, сесть в машину... Потихоньку... Почему потихоньку?!.. И в магазин! За новой кроваткой.

-------
 

 

В доме был только Андреич с няней, когда в гости к нему пришла Маша, подруга Даши. Маша и Андреич до сих пор, кажется, не сталкивались, так сказать, лицом к лицу. Так что по прогнозам Андреич должен был не спешить встречать Машу. А скорей всего, укрылся бы для начала за Алесей.

 

Но нет, ничего подобного. Он сам встретил Машу у дверей, протянул к ней руки, а когда почувствовал, что руки у нее холодные, отвел в ванную, открыл кран с горячей водой и предложил руки эти Маше под водой погреть. Все, как ему самому мама делает. Ну и он — как для себя, все, что мог.

 

Она, немного даже ошарашенная, так все и сделала, как он велел. Андреич снова взял ее руки в свои и нашел, что они до сих пор холодные. И отправил ее греть руки дальше.
 

И потом долго играл с ней, тем более что Маша серьезно вооружилась и принесла достойные подарки — просто хотя бы потому, что ее племянница Мира чуть старше Андреича, и Маша знает, чем будет дорожить мальчик в таком возрасте.

 

Так что он дорожил теперь прежде всего формочками для машин и пластилином для этих формочек. Да, недолго, да, минут пятнадцать, и после этого на периферии его внимания остались одни только формочки, да и то не все, но тем не менее эти пятнадцать минут принадлежат теперь только им двоим.

 

И так все это выглядело дружно и даже вдохновенно, так они вдруг нашли друг друга, что даже Алеся, кажется, не очень поняла, что тут происходит.

 

И только потом, уже поздно вечером, я вдруг осознал. Ну конечно! Что же еще!

 

Просто Маша ведь встречала Андреича из роддома.

 

Ну как еще он мог к ней после этого относиться?

 

Родной человек.

-------
 

 

Андрей сегодня ездил в магазин «Bosco Весна» и, пока его мама выбирала себе свитер поприличней, а Андрею — носочки, прокатился там на тракторе с прицепом. Ему вообще-то рановато, трактор педальный, и ноги не очень достают до этих педалей, хотя выглядит все впечатляюще, то есть он едет и рулит.

 

Трактор, как ему и положено, синий (для тех, кто понимает), прицеп красный, Андрей от счастья бледный.

 

Ну и едет себе, хоть и тяжело дается, ног-то не хватает. И едет.

 

А потом пришлось вытаскивать его из этого трактора, и вот это далось нелегко. Андрей страдал. Да, плакал. Он слился с трактором в этом технологическом экстазе и не мыслил для себя иной судьбы, чем дать еще круг по минус первому этажу.

 

Однако пришлось применить насилие, ибо любые переговоры были заведомо обречены.

Но, мне кажется, мы когда-то, и может даже скоро, купим ему большой трактор с прицепом. Просто я ему это не говорю. Ведь я уже знаю: скажи, только обмолвись — и он начнет ждать. И жизнь его превратится в пытку. Я знаю. Причем по себе.

 

И я представляю себе эту картину: Андрей на тракторе въезжает на участок, крутит педали и через десять минут, еле ворочая все те же педали, возвращается с полным прицепом помидоров и огурцов.

 

Ради этого стоит жить.

 

По крайней мере, хочется.

-------
 

 

Иногда просто убивают вещи, про которые ты такого (что они будут убивать) раньше даже предположить не мог.

 

Ну вот я привез из командировки Андреичу вроде беспроигрышный подарок: машину, к тому же полицейскую. Причем с сиреной, да не с одной. Три разные сирены. Я и сам-то был счастлив, когда увидел в магазине эту машинку, а уж Андреич, думаю, тем более будет.

 

И что же? Я привез, вручил, он посмотрел, погонялся с ней минуты три — и забыл. Отставил. Что-то не так. А что? Причин-то не было. По скромным подсчетам, должен был играть с ней по крайней мере до позднего вечера плюс следующее утро до обеда. Потом — да, можно было охладеть.

 

И главное — нет, все-таки не понимаю! Чего такого-то не так, а? Колеса блестящие, сама большая, бело-синяя, жужжит, когда набирает ход. Ну да, тяжеловато разгоняется со старта, может проиграть желтой BMW в спальне, но вряд ли все же причина его апатии именно в этом. Или не в этом? Я уже ничего не понимаю.

 

Ладно, пройдем и через это. Поехал, нашел другую машинку. Да-да, настолько.

 

И уф-ф, вроде на ура... И только с ней, с желтой скорой, наедине.

 

Но только полчаса.

 

А на следующее утро я увидел, что Андреич не выпускает из рук ту многострадальную, полицейскую с тремя сиренами. И не замечает ничего вокруг. И «виу-виу-виу!» в его авторском исполнении, если стационарная сирена отключена, восхитительно и многократно. И уже второй день.

 

Зря я психанул с желтой скорой-то.

 

Детская душа — потемки.

------
 

 

Чем-то, мне кажется, вигвам не устраивает Андрея. Он проводит в нем не столько времени, сколько, я думал, он будет проводить. Это ведь отдельное место в доме, думал я, только его. Это же просто невероятно. Можно задернуть полог и вообще ни о чем не думать. О чем еще можно мечтать, ни о чем не думая?

 

Но, может, время задернуть полог еще не пришло.

 

А я думаю том, как в детстве у нас, трех друзей, была Армия АСовцев (два Сергея и Андрей) и как мы строили вдали от поселка, где жили, шалаши — те же вигвамы. Мы были постарше, чем Андрей сейчас. (Андрей, между прочим, может, тоже достоин быть бойцом Армии АСовцев, тем более что один из Сергеев выбыл из строя из-за ковида.) Каждый построенный нами шалаш был нашим штабом. Строили из деревьев и веток, которые рубили в лесу, из сена, которое таскали из стогов на полях, и толя, который со всеми предосторожностями тащили с собой. В штабе должно быть просторно и сухо. Так и было, даже в дождь. Пару раз штабы громил вероятный, то есть неизвестный, противник. Но мы строили новый. Один раз привели в штаб шпиона, тоже, кстати, Андрея (жил, гад, в одном с нами доме и даже ходил в одну группу в детском саду). Мы завязали ему глаза, а на входе в штаб стоял Сергей с палкой, о которую все время шпион стукался лбом. То есть он пригибался, стукался, опять пригибался, и Сергей опускал палку пониже. Шпион опять бился лбом. В конце концов он заползал в шалаш на допрос. Мы были жестокими. А что, время было такое.

 

Все это была огромная и лучшая часть нашей жизни.

 

И я теперь не понимаю, просто не могу взять в толк, отчего Андрей пока не ценит вигвам.

 

Но я ему еще все расскажу.

 

Придет время.

------
 

 

Китайский Новый год мы отметили салатом оливье. Новый год все-таки. Нет, селедки под шубой просто не оказалось в холодильнике.

 

Но я не об этом. Я о том, что Андреич первый раз в жизни от нас по-настоящему спрятался. Обычно он как зароется с головой в бассейн с пластиковыми шариками — и уже хорошо, и уже спрятался. Крикнешь: «Да где же Андреич-то?!..», а он еще глубже зароется. Вынырнет — и ну хохотать.

 

Но это же несерьезно. Весело, но несерьезно.

 

И вдруг утром после завтрака Андреич пропал. Мы сначала, конечно, не придали этому значения: вышел не в ту дверь, попал не в ту комнату...

 

Но ни в какой комнате его не было. И он вообще не отзывался, вот что разволновало. «Андреич!... — кричал я. — Андрюха!..» «Андрюшенька... — уговаривала Даша. — Андрюша!..»

 

Молчание было нам ответом.

 

И так ведь продолжалось очень долго, то есть минут десять.

 

Спалился он, можно, сказать, на ерунде.

 

Вдруг в столовой, из которой мы и вышли, чтобы искать его, раздался громкий хруст. Это хрустело яблоко. Я сразу понял: это не просто хруст. Это «Медовый хруст». Андреич не выдержал, а слюни-то, видимо, давно текли, и решил потихоньку надкусить. А потихоньку и не вышло. Так и нашли мы его прямо под столом, а помогало ему, что скатерть опускалась чуть не до пола.

 

Андреич сидел под столом с хулиганским и довольным видом. Он нас полностью переиграл. Играл, играл и переиграл.

 

Всерьез накрывать этот стол мы начали только вечером. Ну как пропустить китайский Новый год? Никогда не праздновали, и вот опять.

------

 

— Знаешь, — рассказывает Даша, — Андрюшик и правда весь в тебя.

 

— Почему, почему так?! — требую я продолжения. — Новое подтверждение?

 

— Ну ты же знаешь, как он танцевал под музыку... Просто крутился. То в одну сторону, то в другую... Пока не упадет.

 

— И ты считаешь, что этим он похож на меня? — нервно переспрашиваю я.

 

— Да нет, — качает головой Даша. — Просто он сегодня вдруг начал совсем по-другому танцевать. Руки вверх-вниз, топчется на одном месте, приседает...

 

— Ты ведь сейчас не его унижаешь, — мягко говорю я Даше. — Ты меня унижаешь.

 

— Да упаси Бог! — спохватывается Даша. — Я, наоборот, обрадовалась, когда увидела! Вылитый ты!

 

— Может, уже хватит?! — не выдерживаю я. Садизм какой-то. — Да, есть проблемы, признаю. Но многим, между прочим, нравится.

 

— Это кому? — быстро переспрашивает Даша.

 

Я чувствую себя все-таки отмщенным.

------
 

 

Произошел еще один прорыв, на этот раз, я убежден, решающий.

 

Дело в том, что мне на глаза в смартфоне попался один из голов Месси, и я пересматривал его. Подсел Андреич и заглянул в телефон. И вдруг просто замер. Да он не сводил глаз с мяча. А когда мяч оказался в воротах, возликовал и начал аплодировать, как он это умеет, то есть бурно и продолжительно. Насчет футбола такое было в первый раз, хоть Андреич и натыкался на него за свою жизнь в разных ситуациях не однажды.

То есть вы поймите, что произошло. Андреич действительно начал разбираться в жизни. Отделять зерна от плевел, а овец от козлищ (нет, я не про легионеров). Вычленять смыслы. Видеть то, что временем закрыто.

 

Я обрадовался. Всегда так, когда выясняется: ты не один! Окрепла уверенность и в моем завтрашнем дне. Я сразу представил себе светлое будущее: мы с Андреичем шагаем вдвоем на стадион, и это в первый раз; я повязываю ему шарф пока не скажу какого цвета, рядом идут, иногда обгоняя нас, одни только единомышленники и просто родные люди, и он это чувствует, да нет — понимает... Садимся на трибуну, и начинается это божественное, мучительное, бессмысленное волшебство, а мы с ним, с Андреичем, думаем про все это одинаково и одними и теми же словами: «Мазила!.. Ну не мазила ли!..» И главное, мы с Андреичем — вместе, мы — заединщики, мы друзья даже и в этом…

 

Вся эта история пронеслась у меня перед глазами и очень мне понравилась.

И я решил проверить. Я поставил нам, уже по телевизору, не мультик про Леву Грузовичка, а матч финала последнего чемпионата мира по футболу.

 

Тут вы ждете, учитывая мои завышенные ожидания и некоторый пафос в описании чувств, что Андреич поморщится и займется делом, то есть перегонит свою любимую гоночную машину из-за дивана в прихожую. Такова вроде должна быть логика парадоксального сюжета.

 

Ничего подобного! На одном дыхании. Не отрывая глаз. Минут двадцать, пока мама не вынудила идти принимать ванну.

 

Болея, мне кажется, за Аргентину.

------

 

 

Этот маленький вечером открыл, как он теперь играючи делает, дверцу холодильника и — о ужас! — обнаружил, что внизу, во фруктово-овощном отделе, нет ни одного яблока. Он развел руками, осмотрелся — и все равно ничего не нашел. Тогда он посмотрел на меня, стоявшего рядом, и произнес:

— Тата!

 

Он зовет меня так, и не иначе.

 

И в этом слове не только я, а и все (все, понятно?) слышат труднообъяснимую (для них) нежность. Иногда — сладкое удовлетворение. У этого слова всегда есть особый смысл. Чаще всего он раздвигает это слово на два слога: «Та-та!» Он словно смакует его. Наслаждается, да. Да нет, я нисколько не преувеличиваю.

 

И вот что произошло.

 

Он первый раз в жизни произнес это слово с недоумением.

 

Да нет, с упреком.

 

И мне захотелось просто провалиться под землю.

 

Да, все так. Ведь это я съел два последних.

-------
 

 

Во сне он говорит «ту-ту». То есть он едет на поезде или встречает его. Ему снятся сны.

В этих снах случаются какие-то еще жизни. Мы ничего не знаем о них. И не узнаем, думаю я. И он не запомнит не только сон, а и саму свою жизнь пока.

 

Но только это все не так. И в памяти может навсегда остаться такое, что ты никогда не поймешь потом: почему то? Но ты запомнишь и никогда не забудешь.

 

Я помню, как раздался мелодичный звонок (я помню мелодию), отец взял меня на руки и пошел открывать. То есть я еще даже не умел ходить.

 

Я помню открывшуюся дверь. За ней стояли два незнакомых человека, мужчина и женщина, которые что-то очень громко начали говорить. От неожиданности я заплакал, причем, конечно, намного громче, чем они говорили. И заплакал я, видимо, с таким внезапным отчаянием и взял настолько высокую ноту, что отец от неожиданности не нашел ничего лучше, чем сразу закрыть перед гостями эту чертову дверь.

 

И вот все это я помню до мельчайших деталей. Яркий свет на лестничной площадке, резавший глаза. Кепку в мелкую бело-серую клетку на голове дядьки. Шапку с помпоном на голове тетки. Нет, я так и не дал им всем открыть эту дверь.

 

Все, на этом воспоминание обрывается. Почему именно это? Разве мало у меня в жизни тогда было неожиданностей? Вся моя жизнь была неожиданностью, но хоть приятной. Почему все так?

 

И что же ты, Андреич, запомнишь изо всей своей сегодняшней жизни? Не угадать. И не нужно. И не думать об этом.

 

Но ты не мог бы запомнить, как сегодня утром ты взял подушку, положил ее на диван, нашел на столе яблоко и лег с ним на спину лицом к стене, задрав ноги на спинку дивана, потому что так лучше всего жить на свете? Запомни, пожалуйста, как ты был счастлив. Хотя на самом деле тебе было просто неплохо.

 

Да нет, и это не надо. Мы сами запомним.

 

Мы уже.

-------
 

 

Я думаю о том, как мучительно трудно человеку жить с тем, что его не понимают. Мне, конечно, приходилось, я знаю, что это такое.

 

А Андреич со многим в своей жизни, как известно, сталкивается в первый раз. И порой это бывает больно.

 

Вот он любит долго перебирать мультики в YouTube, прежде чем остановиться на чем-то одном. Чтобы ясно стало, что ему не нравится мультик, он, естественно, крутит головой из стороны в сторону и даже произносит не разжимая губ: «Не-а!» Ну точно так же, как вы, когда чего-то не хотите. Достоверно воспроизвести на бумаге этот звук невозможно.
 

Ты ставишь фильм из нескончаемой линейки «Мультики для детей про гонки», а его дело, когда мультик начался, кивнуть или, не разжимая губ, покачать головой: «Не-а!»

 

Так с ним и занималась его родная тетя. И они перебрали много мультиков, пока тетя Аня не начала хитрить: поставит мультик, Андреич скажет «не-а!» сквозь зубы, но она не переходит к другому мультику, а держит этот: а вдруг хороший все же? Вдруг еще понравится? Ну давай, малыш!

 

Андреич некоторое время терпел и ждал, пока не взял в толк, что его пытаются обвести вокруг пальца.

 

А потом он берет тетю Аню за шею, приближает ее лицо к своему на расстояние нескольких сантиметров и крутит головой.

 

— Не-а!!! — на этот раз громко и отчетливо говорит он.

 

Это для непонятливых.

 

— Не-а!!!

 

Да, в такие игры с ним играть уже бесполезно.

 

------

Мы искали подарок Андрею на Двадцать третье февраля. Ну что там? На первый взгляд предложений много. Даша все нашла.

 

«Волшебный ходунок».

 

Ну это вроде поздновато. Правда, он волшебный. Самому интересно, и может, надо бы проверить, а то и на себе, но много еще предложений, слишком много — предстоит успеть все оценить и принять единственно верное решение.

 

«Набор для бритья».

Там и помазок, и станок, и ванночка для вспенивания. И я представляю, как Андреич подбривает себе височки, чтобы не выглядеть неухоженным... Нет, не бывать такому.

 

«Игровой набор “Плачущий младенец”».

Ну вот только этого и не хватало. Спасибо, нет. А наш младенец не плачет, он смеется, в крайнем случае навзрыд.

 

«Игровой набор “Лаборатория кодирования”». Даже я предпочту воздержаться.

 

«Набор “Папа на диване”».

 

Есть что-то, чего мальчику, а тем более папе хватает и в жизни. Зачем пародировать ее?

 

«Гигантская сколопендра на управлении».

 

А вот это может быть интересно. Я сам хотел бы повелевать гигантской сколопендрой. Мне, может, мало Даши.

 

Но ее не оказалось в наличии. А Даша всегда рядом.

 

«Малыши в костюмах мороженого».

 

Нет, сами такие. Гулять в таком ходим.

 

«Развивающая настольная игра “Ихний Ихниевич”».

 

Ну нет, меня воротит от некоторых показательно демонстрирующих свой русский язык, выворачивающих его наизнанку так, что тебя самого выворачивает, и прививающих его детям, и еще пытающихся заработать на этом.

 

Я говорю Даше в отчаянии:

— Может, лучше носочки?..

 

Она смотрит на меня сострадающе.

 

Подарили ему с утра беспроигрышное.

 

Нет, не набор «Спасательный отряд патрульной команды на вертолете».

 

И не «Игровой набор для стрельбы патронами zuru X-shot 10».

 

Подарок наш был светел и чист.

 

То есть, вы подумали, машинка для подметания улиц.

 

Да, был такой вариант. Вернее, он не столько светел (пыль должна стоять столбом), сколько чист.

 

Но нет. Другое. А что, не скажу. Дело-то все же интимное, подумал я вдруг. Это то, что между нами.

 

Захочет — сам расскажет.

-------
 

 

Нет, никто этого не понимает.

 

Я вскользь рассказывал уже про это. И знаю, что это скоро закончится, потому что в его жизни меняется все стремительно. Но пока это не просто продолжается, а ведь усиливается даже, вот что. Итак, выбрать место в доме, откуда все видно очень хорошо: с одной стороны, входную дверь, с другой — кухню с холодильником и с третьей — гостиную, где находится парк машин, основательно пополнившийся после Двадцать третьего февраля (нет-нет, это и без нашей с Дашей помощи).

 

Место, надо признать, козырное. И выбрать его — особое искусство.

 

И если я уехал из дома, то все. Ясно, что делать. Занять этот наблюдательный пункт и на каждый шорох в доме тревожно и счастливо вскидываться:

— Тата?!

 

И усаживать рядом с собой бабушку, и вместе учиться ждать.

 

Вернее, это он, человек, у которого главный девиз в жизни, казалось бы, «Сломя голову!», может сидеть час не шевелясь и не отрывая взгляд от входной двери.

 

Позавчера я был еще в командировке и разговаривал с Дашей по телефону, а она включила громкую связь и на ходу договаривала, когда вошла в комнату, где был он. И он, конечно, услышал, но не успел. И понял, что все.

 

— Он понял, — говорила мне потом Даша, — что разговор закончен, что ты больше не можешь, и все равно с такой нежностью и с таким упреком успел крикнуть: «Та-а-та-а-а!!!»

 

В общем, когда она перезвонила мне, они все уже ревели.

 

Нет, этого никто не понимает. В конце концов, я не тот человек, который проводит с ним больше всех времени. Кто все время укладывает его спать и с кем он постоянно, каждый день, гуляет. И чье отсутствие он должен бы ощущать безоговорочно, болезненно остро. И т. д.

 

Нет, никто не понимает.

 

Только мы с ним.

-------
 

 

Распаковываешь эту упаковку с пластилином, а она никак. Запаяна просто в фольгу, что ли, или во что-то такое еще более бессердечное. Ты и так ее цепляешь, и так. И пять минут, и уже десять. Вилкой пытаешься расковырять — не дается! А ножа нормального под рукой нет, одни столовые, с закругленными кончиками... Уже, не поверите, зубочисткой пытаешься проколоть — не колется! И опять пальцами рвешь... Об пол хочется кинуть…

 

А Андреич стоит, смиренно и завороженно ждет. Верит в тебя. Ты же не можешь эту нечеловеческую веру подвести.

 

Да они как так запаяли-то... Должны же были где-то подсказку оставить... Нет подсказки. А-а-а-а-а!..

 

Думаешь уже: может, так и надо? Может, в этом и фокус?.. Надо было сразу инструкцию прочитать. Да нет: «Открыть упаковку, достать пластинки...» Ага, достать…

 

И зубами, конечно. Сам себе смешон. Ну и черт с ним, лишь бы открылась уже…

 

А Андреич стоит, глаза снизу кверху на тебя; кажется, что не моргает, и верит.

 

И вот вроде пошло... Царапина превращается в бороздку... И ты ее разрабатываешь вдохновенно и умело... Талантливо. И даже зубочистка уже не бесполезный инструмент... Накалываешь дырочку в саму бороздку... И наконец-то побеждаешь!

 

Вот оно. Пластилин разноцветный. Мнется, как в руках у Бога, то есть небесполезно. Ты и сам творец.

 

Торжествующе отдаешь пластилин Андреичу. Вытираешь пот со лба. Совершил.

 

Он берет пластилин в руки, тоже разминает его, хоть и вяло... Вертит в руках... Ей-Богу, пожимает плечами и возвращает тебе.

 

Из-за чего, мол, так старался-то? Чего убивался-то, отец? У меня такого добра полно...

Понимаю еще, свежие мыльные пузыри там были бы.

 

-------

Подруга посоветовала Даше детскую пену для ванн. В бутылочке она оранжевая, а, когда попадает под воду, становится синей.

 

Что же, сделали ему ванну с пеной. Прямо при нем.

 

Он, вытаращив глаза, наблюдал за тем, как оранжевая пена становится синей. В его глазах догорало оранжевое пламя. Он что-то решал для себя. Сейчас я понимаю: он решал, как относиться к такому вероломному превращению одного цвета в другой.

 

И вот, все решив раз и навсегда, Андреич начал с брезгливостью смывать эту предательскую, а к тому же изворотливую пену с рук, в которые только что взял ее, чтобы в последний раз хорошенько рассмотреть и во всем окончательно убедиться.

 

Но когда он, стоя в ванне, производил забор пены, она, конечно, попадала ему на локти, плечи, спину. И оттуда он смывал теперь пену уже просто с остервенением. Для него все окончательно прояснилось. Пена была темно-синим злом, которое он хотел победить. Она налезала на него, подступала все ближе, так как ванна наливалась все больше, а он молча сражался с ней.

 

Это было как пожар. Он разрастался и пожирал все вокруг. Мальчик начал хватать игрушки, пытаясь спасти их от подступающей пены.

 

Из хороших новостей: рядом был кран с водой. Под ним Андреич стал лихорадочно мыть полочки, душевую лейку... Все, что еще можно было спасти.

 

И все время надо было не забывать смахивать, стряхивать пену с себя... Но не о себе, будем справедливы к Андреичу, думал он в эти мгновения в первую очередь.

 

Потом Даша решила помочь ему и открыла пробку на дне ванны. Вода стала уходить. Андреич было возликовал. Но, вот черт, пена оставалась по бокам. Она висела клочьями и не желала сдаваться. Андреич топтался и искал выход. Потом он сорвал душ (просто как стоп-кран) и поглядел на Дашу: ну что же ты, мама, медлишь? Она переключила воду с крана на душ, и у Андреича сразу появилось мощнейшее оружие. Это как если бы в игре Halo 5: Guardians у тебя, безоружного, в руках оказался энергетический меч. Тут уж шансов у врага не остается вообще никаких.

 

Победоносно домывал пену и Андреич. Напоследок он окатил из душа себя.

 

Синее зло было побеждено окончательно, раз и навсегда. Больше его в доме не будет. Ничего наносного.

 

А они с чистым сердцем заполнили ванну прозрачной, как слеза ребенка, водой.

 

Слеза, которой он даже не проронил.

-------

 

Мы заметили, что тетя Андреича Аня с подозрительной готовностью вызывается уложить мальчика.

 

— Да нет, вы сидите, сидите, — сразу говорит она, — а я мигом!

 

И они уходят.

 

В какой-то момент все выяснилось. Оказывается, у тети Ани свой метод. Она берет Андреича на руки, качает его и тихонько рассказывает обо всем, что с ней случилось за день.

 

И он в курсе всего. На рынке туристических услуг ситуация непростая, но справиться пока можно, если много работать. А так-то люди едут: и в Испанию, и на Мальдивы... А сейчас вообще не продохнуть: готовимся к приезду отельера из Турции... Ну что ж, встретим и проводим... А Даша, подружка, замуж вышла и до сих пор ведь, кажется, не жалеет…
 

Потом она ему рассказывает, нежно шепча на ухо, что она купила сегодня в «Золотом яблоке»: карандаш для бровей, новый гель для умывания и помаду на весну…

 

Потом она тихонько еще спрашивает у него, какую музыку они завтра будут слушать на завтраке: Эда Ширана или Джея Балвина…

 

Потом следует признание в том, что бабушка и дедушка Андреича уезжают в Княжинку и что она уже начинает скучать, но что к дню рождения Андреича тринадцатого апреля они обещают вернуться…

 

Впрочем, к этой минуте он, как правило, уже спит.

 

А зря.

 

Ведь это интересно даже мне.

-------
 

 

Андреич набил первую шишку. Он запнулся и упал лицом вниз прямо у входа в дом.

 

— Он очень сильно упал, — повторяла ошарашенная няня, гулявшая с ним.

 

Предотвратить было невозможно. Рано или поздно это произошло бы. И потом, видимо, еще произойдет не один раз.

 

Но все дело в том, что этот был первый. Даша была, конечно, потрясена еще больше няни. Она, кажется, не очень даже понимала, что теперь делать. Мальчик рыдал страшно и безутешно. На лбу в двух местах была свезена кожа. И на носу. Шишка ширилась на глазах. Зрелище было ужасным.

 

Было безумно жалко его, такого маленького и беззащитного. Это именно то, что не передать словами.

 

Я придумал тоже, может, не лучший выход. То есть я попросил почистить яблоко и включить мультик. Было сделано.

Мальчик замолчал. Нельзя рыдать и одновременно есть яблоко. Ему пришлось выбирать. И он сделал единственно верный выбор. И с головой, за которую мы так переживали, ушел в очередную историю от доктора Машинковой.

 

Потом я предложил позвонить педиатру. Дальше все завертелось. Доктор попросила прислать фото. Даша постаралась снять все крупным планом, чтобы не упустить детали. Кажется, Даша не упустила вообще ничего, и вообще это было слишком жестоко по отношению к доктору: она потребовала немедленно доставить мальчика в больницу.

 

В больнице случилось худшее изо всего, что можно было только себе представить, то есть охранник, только завидев Андреича, прохрипел в рацию:

— Срочно дежурного травматолога! Травма головы!

 

От этого словосочетания голову мог потерять кто угодно, а не только Даша.

 

Потом делали рентген, затем прием у травматолога и наконец у невролога.

 

Невролог оказался молодой девушкой, к которой Андреич почувствовал влечение. И кажется, это было взаимно. То есть он кривлялся, смеялся, задирал ее, а она все то же самое делала с ним. Не похоже, что это было профессиональное. Разве что с его стороны.
 

Дома Андреич, чувствуя к себе повышенное внимание, вообще расслабился и весь вечер поступал как хотел. То есть даже спать ушел на полчаса позже.

 

На шишку ни разу не пожаловался. Правда, нам сказали, что надо ждать три дня, и только потом можно будет точно сказать, что опасность миновала.

 

Он даже не подозревает, что за три счастливых дня есть у него в запасе. Нет ничего, чего мы не сделали бы для него и в обычные дни, а уж в эти первомартовские три дня он законно может претендовать на невозможное.

 

Но он не знает об этом.

 

И все-таки, мне кажется, узнает.

 

Мы уж позаботимся об этом.

-------
 

 

На следующее утро после драматического падения на пороге родного дома Андреич читал с мамой свои книжки.

 

Книжек у него много, читает он их все одновременно, выхватывает обычно наугад, но есть и любимые, конечно. Он, надо сказать, очень любит книжки, а не только мультики. Хотя я, пожалуй, не решусь предложить ему когда-нибудь выбрать между мультиками и книжками, просто для интереса. Исход все-таки ясен. А не хотелось бы лишний раз убедиться. Но что если?.. Нет, лучше не надо.

 

Итак, ничто, кроме израненного лба, не напоминало о случившемся накануне. Во всяком случае, казалось, что Андреич забыл обо всем этом.

 

В общем, Даша спрашивала у Андреича, где тут на странице собачка, а где у лисички хвостик, и зачитывала короткие емкие тексты. И он терпеливо показывал, и представляю, что у него каждый раз в таких случаях творится в душе: «Да что же ты, мама, запомнить не можешь такие простые вещи!..» Но из уважения к матери показывал и белочку, и волка.

 

Тут Даша видит в книжке елку и шишки. Она знает, зачем они тут и что надо спросить.

 

— Андрюша, — говорит мама, — а где шишки растут?

 

И он справедливо одной рукой стучит по своей голове, а другой показывает на лоб.

 

Ну конечно! Где же еще растут шишки. Он накануне столько раз услышал это слово и от мамы, и от невролога, и от травматолога, и только в связи с тем, что вдруг выросло на лбу... Что, разумеется, не ошибся с ответом.

 

И ни секунды не медлил.

 

А может, кстати, и просто пошутил.


------

 

 

Мальчик собрался на прогулку. Я открыл перед ним дверь на улицу. Осталось переступить порог.

 

Он долго молча смотрел перед собой.

 

Я понимал его.

 

Это было то самое место, где он набил эту шишку. Ему надо было только переступить через порог.

 

Переступить через боль.

 

Переступить через себя.

 

Вернуться в тот одуряющий весенний воздух, смысла которого он пока не понимает (и никто не понимает).

 

В тот могучий пока еще снег, где можно целый час отпечатывать по отдельности руки, ноги, живот, а также запечатлеть всего себя целиком, без остатка.

 

Вернуться туда, где у лежачего полицейского тормозят машины, а кажется, что останавливаются перед тобой.

 

Туда, где с горки можно лететь головой вперед, и получается не быстро, потому что няня или мама успевают держать тебя, но очень даже упоительно.

 

Туда, где две маленькие девочки мешают тебе бродить по сугробам, потому что бродят сами.

 

Туда, где строят какой-то дом, который был сначала даже ниже тебя, а теперь гораздо выше.

 

Где солнце слепит глаза, а смотреть на него от этого хочется еще больше.

 

Но надо переступить через порог, который три дня назад вероломно напал на тебя и ударил.

 

Ударил с бессмысленной, если разобраться, жестокостью.

 

Маленький шаг для одного человека, но огромный шаг для всего человечества.

 

Что-то я завелся. Да ладно. На самом деле просто пошел гулять.

 

Даже не задумался ни на секунду.

------
 

 

Моей дочери Маше на днях исполнилось двадцать три года. Моему сыну Андрею почти два года. Брат и сестра нащупывают подходы друг к другу. Вернее, нащупывает прежде всего, конечно, Маша.

 

Андреич, строго говоря, нащупывает в основном разрезанные Дашей на четыре дольки виноградинки — чтобы, не дай Бог, не подавился. А нащупывает, потому что взгляд его устремлен в мультик про строительство машины из запчастей за рекордно короткое время.

 

— Дашь мне кусочек винограда? — интересуется Маша.

 

Андреич, не отрываясь от экрана, отрицательно качает головой. Все ясно. Шансов никаких. Можно даже не думать. Он некоторое время назад почти перестал делиться с людьми продуктами. Может, только мне иногда перепадает. Но это надо заслужить. И я, кстати, не знаю как.

 

Маша опять спрашивает и получает такой же ответ. Андреич бесстрастен. Никаких эмоций. Просто «нет».

 

Но Маша спрашивает и в третий раз. И снова Андреич отказывает ей, терпеливо и беззлобно, не глядя на сестру.

 

— Маша, хочешь, я тебе вымою винограда и даже порежу, как Андрюшику? — интересуется Даша.

 

О, я ей благодарен. Это выход.

 

Особенно вот это «и даже порежу». Это заиграли материнские мускулы, в том числе на лице. Даша заступается за беззащитного, как ей кажется, маленького мальчика.

 

— Нет, спасибо, я хочу, чтобы мне Андрюша дал, — отвечает Маша, заканчивающая вообще-то факультет психологии, так что могла бы и не нарушать ее элементарные законы.

 

— Дашь кусочек? — вкрадчиво спрашивает она братика.

 

На этот раз Андреич просто накрывает свою кучку виноградинок ладошкой.

 

Да, так надежней.

 

Я думаю, что пора уже вмешаться, как вдруг меня просто пронзает! Да, все это было. Было, хоть и очень давно.

 

Старшая сестра чуть не двадцать лет назад изнуряла брата, который был младше нее на год и восемь месяцев (да и сейчас такая же разница).

 

А он, кстати, не молчал.

 

И это были тоже мои дети, Маша и Ваня.

 

И я понимаю: всё и теперь так же. Андреич для Маши, конечно, младший брат. Так она его воспринимает, так чувствует. Несмотря на любую разницу в возрасте.

 

Можно выдохнуть.

 

Слава Богу.

------
 

 

На гимнастике хорошо. Во-первых, случился прорыв. Андреич стал частью своего маленького гордого народа. Детского то есть. Ведь есть же такая историческая общность: детский народ.

 

Так вот, Андреич вдруг ни с того ни с сего перестал сторониться людей.

 

Может, понял, что это, увы, неизбежно.

 

Во-вторых, в большом зале и без батута, который занят в этот раз другой, более взрослой, группой, много очень хороших штуковин. И можно рывком подняться за всеми по очень крутой, почти отвесной лестнице, и не то что не  отстать, а в конце концов там, наверху, кого-то даже и опередить.

 

— Я так болела за него! — признавалась Даша.

 

В-третьих, когда сил не остается (а для этого, чтобы он вымотался и дома был не таким буйным, в том числе и ехали) и ты просто уже валяешься на полу, рядом с тобой спокойно так укладывается девочка лет пяти, полсекунды молчит, а потом, конечно, уже молчать не в силах. И она говорит, глядя совершенно безразлично в другую сторону:

 

— А у меня зуб шатается!

 

И победно, торжествующе теперь уже смотрит на Андреича.

 

Она, наверное, забыла свое детство. Она не помнит, может, что Андреич пока даже ответить ей толком не может, хотя гримаса то ли сочувствия, то ли ужаса появляется на его лице.

 

Он, может, думает, что это так страшно: шатается зуб. У него ведь ни один не шатается. Слава Богу, на днях предпоследние, по нашим подсчетам, два только вылезли.

 

А она с замиранием сердца уже пару дней и ночей ждет зубную фею.

 

Так что между ними пропасть.

 

Длиною года аж в три.

 

Бездна.

------
 

 

На гимнастику младшая группа выходит вместе с мамами. Их человек восемь, мальчиков и девочек. Андреич — среди них. Впереди — много препятствий. Но они справятся. Они идут неровной колонной, выстраиваются для подхода к вожделенному батуту. Я понимаю: это будущая гордость российского спорта. Эти не подведут.

 

Но что-то не так. Что же?.. Дайте-ка понять...

 

А!.. У гордости — у каждого! — из штанов и из-под футболок вылезают подгузники.

 

Отряд гимнастов в подгузниках, пробирающийся гуськом к батуту.

 

Разве есть что-нибудь в мире прекраснее?

 

Разве может быть?

------
 

 

Восьмого марта Андреич решил не пропускать гимнастику. Действительно, это не повод.

И все решили, как я понял, не пропускать. В том числе и те, кто пропускал. Перед залом была просто толкотня. Девочкам дарили цветы.

 

Обычно с ребенком приходит мама или няня, а в этот праздничный, то есть выходной, день, похоже, явились оба родителя (у кого есть), а няни — тоже.

 

И все равно инциденты были.

 

По залу бродил трехлетний мальчик. Он спокойно занимался всем понемногу. В какой-то момент к нему подошел инструктор и предложил присоединиться к группе. Мальчик доброжелательно, но твердо покачал головой: нет, этого не будет.

 

— Где твои родители? — спросил тренер.

 

Мальчик развел руками: а я откуда знаю?

 

И снова приступил к занятиям.

 

— Кто родители мальчика? — крикнул тогда инструктор на весь зал.

 

Нет, никто не признавался.

 

— Мальчик, с кем ты пришел? — допытывался тренер уже с привлечением встревоженной девушки-администратора.

 

— С папой, — уверенно сказал мальчик.

 

— И где он?

 

Мальчик опять пожал плечами и снова попытался взобраться на большой желтый куб.

 

— А ты знаешь, что занятия в вашей группе уже закончились? — волновались окружающие.

 

Он снова пожал плечами.

 

Мальчик очень нравился мне своей самодостаточностью.

 

Весь его вид говорил: можно уже оставить меня в покое?

 

Но нет, они и не думали оставить его в покое. Они намерены были спасти мальчика.

 

Тут появился папа. Он так же спокойно, уверенно, самодостаточно забрал мальчика и пошел с ним к раздевалке.

 

— И где вы были? — потрясенно спросил тренер. — Мы же нервничали! Мальчик безо всех!

 

— На мойке, — пожал плечами папа. — Там очередь, представляете? Я думал, Восьмого марта никого не будет.

 

И я все понял про мальчика.

 

Про его спокойствие и понимание неторопливости жизни. Про неизбежность лучшего.

Папа придет. Вот что он знает.

 

Как бы Андреичу такое привить?

 

Нет, слишком велика, похоже, цена.

------
 

 

Я порезал палец. Ну, честно говоря, я его не порезал, а рубанул. Не нужно было покупать эти новые японские ножи, скажете вы. И без них разве плохо было? А что ж, я соглашусь. Не нужно.

 

И рубанул я его так, что почти отрезал себе, как бы объяснить, всю подушечку пальца. То есть я очень удивился, что она не держится, как когда-то, а просто съезжает с пальца.

 

Ну, Даша сориентировалась, нашла детскую пеленку (откуда-то взялась такая), мы ею перетянули рану, кое-как остановили кровь и втроем поехали в травмопункт. Я даже за руль сел, чтобы придать себе и окружающим больше уверенности в завтрашнем дне.
 

Андреич неотрывно смотрел на меня, но даже виду не подавал, что излишне встревожен. Я предполагаю, что он не хотел нервировать меня. Но съел подряд два яблока. Такое, конечно, было и раньше. Но он взялся и за третье. Ну да, и такое было. И я уж не стану рассказывать, что еще было.

 

Мы взяли его с собой, между тем, не от хорошей жизни. А вот от такой, какой она сложилась к этому моменту. Его просто не с кем было оставить. Как и Дашу, которая страдала. Но это было деятельное страдание. Все-таки она нашла же эту пеленку и, страшно сказать, разрезала ее. А может, разорвала.

 

В травмопункте мне сначала чуть не отказали в помощи, так как начали говорить, что тут справится лишь кистевой хирург. Но потом взяли себя в руки и пришили, как они это назвали, лоскут к указательному пальцу.

 

Андреича пришлось забрать прямо в медкабинет, ведь не оставлять же в коридоре: Даша-то и там поддерживала меня, опасаясь, наверное, что могу упасть.

 

И вот Андреич сидел рядом и внимательно, молча смотрел на это. Никаких эмоций. Полная бесстрастность. Сосредоточенность на результате.

 

И, только когда все было кончено и мы вышли из кабинета, он посмотрел на мою перебинтованную кисть, вздохнул и попросил воды.

 

И выпил полную бутылочку.

 

Просто залпом.

------
 

 

В последний день Масленицы Андреич вел себя как надо, то есть без остановки ел блины. Дед нажарил блинов, рассказал Андрюхе, что они, донские казаки, блины с чем только не ели. Начинали с кислого молока, продолжали каймаком. Как я понял, каймак — это такой толстый запеченный слой сливок на топленом молоке... Эх, да что говорить... Умели казаки блинов откушать.

 

Уж не знаю, что понял про кислое молоко и каймак Андрюха, а только, когда мы ему предложили к блинам картонный пакетик с кефиром (а это ж вроде то же кислое молоко), он ухватился за это предложение в буквальном смысле слова двумя руками. И ухватившись, быстро высосал весь кефир при помощи пластиковой трубочки, заедая его солидным куском блина.

 

Каймака у нас чего-то под рукой не было, так Андрюха продолжил наслаждаться жизнью и отмечать масленицу посредством разогретого сливочного масла с солью. И ел точно не меньше моего. Мы удивляемся, кстати. И вообще-то Андрюха всегда ест чуть не наравне с нами, а пока выглядит как худой мальчонка, и все тут. Щеки есть, да, так это и хорошо, это и будет, и должно быть, и пусть. А вечно вздутого живота нет.

 

И вот он сегодня с утра съел три блина, залил их в своем условном животе кефиром, помакал их в масло с солью... И пошел гулять, стеречь своего лежачего полицейского на дороге. Жизнь удалась, скажете вы.

 

Не поспоришь.

 

------

Все меняется очень быстро. Так быстро! Стремительно. Вчера Андреич вертел в руках черную машину с большими зелеными колесами, потом катал ее по полу до посинения. Да, в тот раз мы и обнаружили, что на свету черная машина оказывается скорее синей.

 

Но вот сегодня я приезжаю домой — и что же вижу? Андреич управляет машиной с помощью джойстика, и к тому же, я бы сказал, виртуозно. Он разобрался с джойстиком за один день. И вот он уже заставляет уворачиваться от несущейся на меня машины. Но увы, не успевает увернуться сам — и страдальчески заваливается вместе с ней, прежде чем адски и все-таки от души расхохотаться.

 

Да, быстро, все очень быстро.

 

Нельзя ли помедленней, а?!

 

Да не хочу я так разгоняться.

------
 

 

Мальчик сегодня вышел на улицу. Мама торопила его: пора было на плавание. Но он был не согласен. Он вдруг остановился и ткнул пальцем в землю.

 

— Адн! — воскликнул он (резкое ударение на «а»).

 

И это — знак крайнего одобрения.

 

Даша посмотрела, куда он показывал, и ахнула: из земли на участке вылезло сразу несколько подснежников. Да еще и расцвели. Буквально так: ослепительно белые цветки среди талого серого снега.

 

Андреич не ограничился констатацией этого восхитительного, такого обнадеживающего факта, наклонился и словно понюхал цветки.

 

— А-а-а!!! — выдохнул он, чем окончательно поразил Дашу.

 

А чего поражаться: мы же сами учили его нюхать цветы и радоваться.

 

Нет-нет, на самом деле есть чему поражаться. Ведь все это и есть великая весна.

 

Андреич. Подснежники. Даша.


------
 

 

И вот на что мы обратили внимание. Вечером Андреича даже больше, чем знаменитый лежачий полицейский на дороге недалеко от дома, стала интересовать луна. Раньше он не обращал на нее никакого внимания: висит и висит, и еще хоть сто лет провисит (пожалуй, что и больше, только как проверить?).

 

И вот буквально несколько дней назад он начал уделять луне повышенное внимание. И больше всего его интересует почему-то лунный рожок, а не полная луна. Это замысловатая штука, значения которой он не в силах пока постичь. Но уже нельзя сказать: да висит и висит. Зачем-то же она висит. И он уже не может ее не замечать. Не может игнорировать.

 

И он задумчиво смотрит на луну не отрывая глаз. Манит она его, может? Зовет? Ведь кого только ни зовет.

 

Да нет, он просто смотрит. Без улыбки вглядывается в нее, словно зная, что ищет.

 

Он не показывает на нее пальцем, хотя показывает пальцем на все в жизни. Просто смотрит.

 

Да, есть на что посмотреть.