Классный журнал

Игорь
Мартынов

И таким бывал Булат

Одно к одному, одно за другое цепляет. Цепляет и ведет. По случайным эпизодам, как по взятым вроде бы наугад ладам, выстраивается мотив.

Ого, а у этого на вид сдержанного лирика — стальная хватка. И цепкий взгляд усилен роговыми умными очками — чтобы лучше видеть.

Вот Фазиля Искандера не пускают на вечер: «Однажды я вместе с группой поэтов должен был выступать в Колонном зале. Подойдя к входу, я вдруг обнаружил, что забыл пригласительный билет. Пытаюсь милиционеру объяснить, что я участник вечера, но он сурово загораживает мне дорогу. И вдруг я увидел Булата внутри здания недалеко от входа.

— Булат! — крикнул я, исчерпав все аргументы. Он немедленно подошел. Я ему объяснил ситуацию, надеясь, что он позовет кого-нибудь из организаторов вечера. Но Булат с совершенно неожиданной для меня решительностью, несмотря на возражения милиционера, протащил меня в дверь. Я уверен, что милиционер не знал Булата, но, пораженный его боевым духом, он не выдержал и подчинился ему. И таким бывал Булат».

Вот он верховодит на турбазе: палатки, столовка на самообслуживании, нужда под деревом… При этом вся честная компания (Гердты, Никитины, Ширвиндты, Окуджавы) все время мечтает о мясе. «Шашлык был по ведомству единственного лица кавказской национальности в нашей лагерности — Булата. В процессе подготовки — священнодействия — к нему лучше было не подходить и не раздражать его местечковыми советами. Он сам ехал к аборигенам, сам выбирал барана — уже не помню, но очень важно, чтобы баран был то ли недавно зачем-то кастрированный, то ли вообще скопец от рождения.

Наконец Булат говорил, что баран отобран, зовут (вернее, звали) его Эдик и вечером тело Эдика привезут. Разделывать будем сами, под его руководством.

Аборигены привезли Эдика и подозрительно быстро слиняли. Полночи разделывали Эдика — он разделываться не желал: кости и кожа составляли всю съедобную массу старого кастрата. И Булат сказал, что мы ни черта не умеем и наша участь — сушить с бабами грибы» (Александр Ширвиндт. «Склероз, рассеянный по жизни»).

А вот фрагмент загранкомандировки застойной поры: «Где-то в 1977 году в Париж приехала большая группа советских поэтов. Устроили поэтический вечер. Евгений Евтушенко, Константин Симонов, еще пяток поэтических светочей и светлячков. И Булат Окуджава. Зал был забит. Много парижан, много русских эмигрантов и тьма работников советского посольства. После своего выступления Булат тут же спустился со сцены и начал пробираться к сидевшему в зале Некрасову. Все головы повернулись в его сторону. На глазах всего зала Булат расцеловался с отщепенцем Виктором Некрасовым. У поэтов на сцене были неподвижные лица плюшевых мишек, а посольский персонал суетливо зашушукался» (Виктор Кондырев).

Владимир Мотыль: «День рождения Булата 9 мая. Накануне Дня Победы он всегда уезжал из Москвы. Страшно не любил славословий в свой адрес, тостов за талант, за здоровье и т. д. Когда я после побывал в Армении и увиделся по его просьбе с его тетушками (это были сестры мамы Булата Ашхен Степановны), они мне рассказали, как единственный раз за многие годы им удалось залучить Булата в Армению. И он туда прилетел… Через три дня Булат удрал, потому что кавказские застолья сопровождались длинными хвалебными тостами в его честь. Он просто не выдержал цветистых кавказских прославлений его гениальности… На последнем юбилее, устроенном его почитателями в Москве, в театре “Школа современной пьесы”, после двухчасового чествования искренних поклонников творчества Булата — знаменитых деятелей театра, литературы, поэзии, политиков, ученых, — знаете, что он сказал, когда его вызвали на сцену? “Я всё ждал, когда же это -кончится”». 


Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №120. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".