Классный журнал

Александр
Рохлин

Офимкин код

На белой доске красным фломастером нацарапано возмутительное: 

«В начале было Слово.

И Слово было chmod+X».

Я не знаю, что такое chmod+X. Может быть, никогда и не узнаю. Свят, свят, свят. Епатий Коловрат, я в учебном заведении! Опять в школе. И местные школяры имеют наглость вставлять в формулу жизни вместо слова «Бог» какое-то свое chmod с плюсиком. И букву Х. Как я должен к этому относиться? Баран смотрит на новые ворота. Баран заинтригован. Что за воротами? Обман, искушение, чмо-то новое или чмо с чемоданом?

Через десять минут у бурсаков начинается экзамен. Мне их жаль. Четыре дня с начала учебы, а уже испытания. И строгость такая, что в пот бросает. То ли мы в подразделении спецагентов, то ли в спецсеминарии перед отправкой спецмиссионеров к людоедам, то ли в космическом спецотряде десантников-чернодырочников. Короче, не выживет никто.

За пять минут до начала наступает критическая тишина. Школяры сидят за длинными и узкими столами лицом к лицу, черные компьютеры перед каждым, как черные шашки на шахматном поле — зигзагом.

Нельзя двигаться, нельзя поворачивать голову, нельзя смотреть никуда, кроме как в монитор, нельзя подавать знаки глазами, нельзя поднимать руки, нельзя говорить, нельзя издавать звуки.

Все карманы опустошены, все гаджеты, ключи, флешки, смарт-часы, фитнес-браслеты запечатаны в конверты и лежат склеенной стороной вниз на столах.

Зазвонил телефон — удаление с экзамена.

Тренькнул будильник — удаление с экзамена.

Бутылка воды на столе — удаление с экзамена.

Участник голосом позвал волонтера — удаление с экзамена.

Сигнал о помощи можно подать только одним способом — встать перед компьютером руки по швам, глаза в монитор и молча ждать. Любое несанкционированное движение — удаление с экзамена.

Достаточно ли я нагнал жути? И тишина, томительная, жутковатая, несвойственная людям. Только серверная с тысячью проводов и красных лампочек жужжит как улей и мигает воспаленным красным светом. Еще ничего не произошло, но пружина оттянута до предела. Ровно в полдень бесстрастный голос сообщает, что…

В появлении этого учебного заведения виноваты многие люди. Первым в ряду виновных я бы поставил некоего монаха Антония из Рима, который имел дерзость приплыть в Великий Новгород максимально недопустимым образом — по реке Волхов, на камне, против течения. То есть совершил прорыв-разрыв во всех шаблонах — географических, физических, этнокультурных и проч. смыслосодержащих.

Безнаказанными подобные вещи не остаются. С местом, где такое случается, начинают твориться странные вещи. Например, через некоторое весьма короткое время появляется в монастыре Антония другой монах, по имени Кирик Новгородец. Виновный номер два. Который имел дерзость — в двенадцатом-то веке! — заниматься математикой и даже оставить миру значительный научный труд. Древнейшее русское сочинение по математике, хронологии и пасхалистике. В арифметических расчетах Кирик позволял себе безошибочно использовать числа до десятков миллионов. Третьим виновным в деле школы я бы назначил новгородского дошкольника Онфима, который имел дерзость в свои шесть-семь лет уже быть грамотным человеком — писать, считать и вести деловую переписку с себе подобными на березовых туесках.

Четвертым участником «дела», без всяких сомнений, является августейшая особа царя Александра Александровича Третьего. Это уже неслыханная дерзость с моей стороны. Но кто запретит? Сей великий царственный муж является отцом-основателем города-университета Томска. Яркий пример того, как превратить «глубину сибирских руд» в цветущий, динамичный, мыслящий и вечно молодой город. А Томск здесь при чем? А при том, что действующий губернатор Новгородской области Андрей Никитин в дерзости своей решил повторить деяние Александра Третьего и превратить Великий Новгород в город-университет. Цветущий, динамичный, мыслящий и все остальное прочее сопутствующее и соответствующее.

Теперь понятно, что в череде «виновных и виноватых» Никитин — крайнее звено в цепи, а значит, отвечает за все.

Мы говорим о появлении на берегу Волхова, прямо напротив Антониева монастыря, Школы программирования с совершенно новым форматом обучения. Настолько новым, ни на что не похожим, дерзким, острым, спорным и проч., что пройти мимо невозможно.

У кого-то может сложиться представление, что в Великом Новгороде ничего нет, кроме восьми метров культурного слоя под ногами. И сам губернатор Никитин так хитро утверждает — город маленький, дорогами, как известно, обойденный, сожженный в войну почти дотла и восстановленный, без больших производств и интересный только специалистам, да туристам, да любителям ганзейских колбасок (так себе — я пробовал). Все это верно до тех пор, пока любитель ганзейских колбасок, или любой кто, не окажется у нового здания Новгородского университета ИНТЦ «Валдай», чьим резидентом и является Школа-двадцать один. Только встать надо к ней спиной. Обязательно. И тогда вдруг, взирая на щемящую приильменьскую болотность и привалдайскую хтонь, понять потрясающую вещь. Которая, как мне думается, в России пока больше нигде не воспроизведена и не повторена.

Как в сказке. Стоишь Иванушкой-дурачком на перекрестке. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — жизнь потеряешь, прямо пойдешь — себя забудешь. Здесь другой смысл сказку наполняет. Направо пойдешь — Покровский Зверин монастырь, налево пойдешь — Антониев монастырь. Прямо пойдешь — церковь Бориса и Глеба. В монахи, что ли, все дороги ведут? Не совсем. Университет и Школа-двадцать один на таком месте стоят, словно выросли из новгородских монастырей. Или монастыри новгородские такими живыми стоят, что дали университету как зерну в доброй земле вырасти и подняться в колос. Связь времен читается настолько явно, что глазам больно. Вот Антоний на камне плывет. Онфим буквы пишет, Кирик миллионы умножает, а насельники Школы-двадцать один в дерзости своей пишут красными фломастерами.
 

«И Слово было chmod+X».

Попасть сюда, ей-богу, не сложно. Неважно, сколько тебе лет, какому богу молишься, к какому гендеру относишься, к какому военкомату приписан. Тест на логику, тест на память, искра Божия, и ты зачислен на двадцатишестидневный интенсив, где тебе будут ежедневно взрывать мозг, пороть свежей лозой (неправда) и учить языкам программирования настолько интенсивно, что, даже если ты обычный лесной заяц, тебя научат писать. И Родину любить (факультативно). Важный момент: все это «безобразие» — абсолютно бесплатное «удовольствие». Новый кампус, компы в доступности двадцать четыре на семь, кофе и вкусняшки будут слегка оттенять твою добровольную умственную каторгу. Иначе здешнюю жизнь я назвать не могу.
 

На чем зиждется, в чем база здешнего образования? Начнем апофатически, то есть чего нет в базе? Наставников, лекций и оценок. Да, ты пришел с уровнем чуть выше нуля, ожидаешь, что тебе сейчас начнут трамбовать знания в голову. А этого не происходит. Ты получаешь задание написать программу, каждый день новую. Одно установочное видео. А дальше — «Гугл» в помощь и… плечо товарища. Peer-to-peer. Помощь зала. Звонок другу. Как угодно можно это называть. Фишка в том, что все помогают друг другу разобраться и понять. Собираются группами, мини-муравейниками, «трутся» друг об дружку и решают задачку с нуля. Обучают друг друга. И так с понедельника по четверг — личные проекты. Затем четырехчасовой экзамен. Пятница-воскресенье — групповые проекты и экзамен. Никого не волнует, как, когда, с какой скоростью, какими слезами и кровью ты будешь это делать. Кампус открыт круглосуточно, кофейный аппарат и кулер с холодной-горячей водой — будьте любезны. Двадцать шесть дней погружения в код. Онфимкин код. Так романтически называется это мероприятие. И что в итоге? Освоение языков программирования, от базовых к сложным, получение рабочих специальностей в мире IT. По итогам интенсива «выживший, юный» программер может получить приглашение на дальнейшее обучение в Школе-двадцать один уже в двухгодичном формате. Что примечательно, отбор на дальнейшее образование идет по пятидесяти критериям, что за критерии — тайна Школы-двадцать один. Оказывается, не обязательно сдать все экзамены на пятерку и не страшно провалить все экзамены. Шансы на поступление не уменьшаются, а остаются равными. Как-то хитро руководство школы смотрит на своих «птенцов» и видит смысл в продолжении там, где формально смысл отсутствует. И чуть не забыл — дальнейшее обучение в Школе-двадцать один тоже бесплатное.

К слову. Вернувшись из Великого Новгорода, я попытался записаться в школу на интенсив, невзирая на неоднократно проявленную тупость и безнадежность в любом деле с цифрами и расчетами. Тест на память я прополз с трудом, на грани фола. Тест на логику провалил вчистую. Школа-двадцать один выразила сожаление по поводу моего неуспеха. Совершенно зря. Ибо после провала я не потерял ни грамма энтузиазма. Ибо увидел своими глазами нечто — совершенно невероятное физическое явление.

Это случилось ровно в полдень четвертого дня первой недели погружения в код на берегу реки Волхов в компании из ста шестидесяти пяти новоявленных «онфимок».

Бесстрастный голос возвестил о начале экзамена. И томительная тишина порвалась. Заклацали клавиатуры — то ли целое поле кузнечиков запело славу солнцу, то ли тихие электрические пулеметы застрекотали по живым кузнечикам. Глаза программеров впились в мониторы. И по черному экрану побежали бессмысленные белые крючки, значки, закорючки, буквы и цифирь.

Арифметическая и культурно-кодовая задачка. Если человека сначала замотивировать, пообещать ему власть над природой через владение дюжиной суперязыков, затем ограничить его в передвижении, застращать санкциями, закрепостить, превратив в живую крепость на стуле, и дать сигнал к атаке, во что превратится человек?

Он превратится в мысль. В поток. Безудержный, стремительный, мощный, заряженный и вместе с тем… беззащитный.

Пользуясь безнаказанностью, тем, что они не могли на меня смотреть, я шел вдоль рядов и в глазах мальчишек и девчонок читал слабость и неуверенность, тревогу и отчаяние, надежду и бессилие, внимание и разочарование, сосредоточенность и усталость, неверие в себя и уверенность в себе. Глаза словно разговаривали с мозгом, уговаривали его: эй, давай проснись, работай, думай! Требовали помощи, умоляли, недоумевали и замирали вдруг, как при игре в колдунчики. И в этот момент сквозь глаза проявлялся настоящий человек — в хрупкости своей, где за хрупкостью — красота. Человек думающий необыкновенно красив. Я видел настоящую и живую красоту.

P. S. Chmod+X — команда на выполнение. Дает файлу право и возможность запуститься как программе. 


Очерк опубликован в журнале  "Русский пионер" №118. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".