Классный журнал

Александр
Рохлин

Ютановы

Погожим октябрьским днем в городе, одетом с императорской пышностью в желтую и красную охру, в книжной кофейне на улице Гагаринской я ожидал встречи с представителями внеземной цивилизации. Если убрать свойственную нашему брату завиральную образность, ожидаемых мною «представителей» с уверенностью можно было бы назвать фантастическими людьми. Это провальная идея, думал я, открыть мир Стругацких, не прочитав ни одной строчки из их книг. И зачем я ввязался в это? Фантастику не люблю. Звездным небом не интересуюсь. В космос летать не мечтал и плевать хотел на внеземные цивилизации с самой высокой колокольни Волоколамского уезда.

Дуриком хочешь пролезть, признавался я сам себе, с волнением разглядывал улицу за окном кофейни, — надеялся увидеть их первым, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Фантастические люди, если верить источникам, знали о братьях Стругацких все. Они знали в подробностях, как устроена вселенная книг Аркадия и Бориса. Словно сами побывали во всех мирах и на планетах, о которых писали братья. И это был мой единственный шанс.

В кофейню на Гагаринской зашли двое, мужчина и женщина, Николай Юрьевич Ютанов и Екатерина Юрьевна Ютанова.

Ютановы — очень красивые люди. Как ни странно, я сразу определил природу этой красоты — они, будучи один астрофизиком, а другая — квантовым физиком, так много знали всего на свете научного — естественного, гуманитарного и попутного прочего, что знание светилось сквозь них. Стоило им заговорить, и свет начинал литься словно теплый дождь, не сверху вниз, а прямо и волной накрывая собеседника с головой. Тот момент, когда тебе не хочется бежать от дождя, а наоборот, хочется насквозь промокнуть. Или просветиться.

Между прочим, выяснилось, что они живут в необыкновенной обыкновенной трехкомнатной питерской квартире, в которой кроме их семьи обитает пятнадцать тысяч книг! После этого сообщения я смог бы просидеть в изумлении с открытым ртом до самого конца разговора. О чем вообще я могу говорить с этими людьми? На каком уровне поддерживать беседу?

Но оказалось, все очень просто. Настоящее знание не надмевает, а согревает, оно не ломится в твой утлый трамвай, но любого олуха воспринимает как себе равного, не замечая разницы.

Олух в наглости своей спрашивал:

— А как вообще устроен мозг писателя-фантаста?

Физики Ютановы отвечали:

— Точно так же, как и у любого другого писателя.

Я намеренно оставляю — Ютановы, во множественном числе. Как будто они говорят от одного лица, а не от двух. Потому что все рассуждения Николая Юрьевича и Екатерины Юрьевны были настолько со-гласны, даже когда были несогласны, он дополнял ее с легкостью, а она его — с изяществом, что разбивать их реплики я посчитал грубым формализмом.

— То есть никакой особой квантовой механики, которая конструирует совершеннейшие миры?

— Нет никаких миров.

Вот те на!

— Вопрос только в онтологической заточке. На что вы настроены и зачем собираетесь писать? Плохих книг нет. Любая книжка может кому-то пригодиться. Любой текст может неожиданно и до основания тряхнуть. Что-то загорится или, наоборот, погаснет. Но мы не будем с вами погружаться в эту историю…

— Тогда объясните, подо что был заточен мозг писателей Стругацких?

— Под базовую физиологическую структуру человеческого мышления.

Я даже не успеваю подумать о том, что из сказанного только словосочетание «человеческое мышление» мне о чем-то смутно говорит. Выражение слышал, ртом произносил, но ни разу не задумывался ни о структуре, ни о физиологии, ни тем более о базовых или иных других уровнях мышления... А свет просвещения щедро льется на сидящего во тьме:

— Человек в своем мышлении всегда прорабатывает версии своего бытия в будущем. Есть несколько горизонтов, ближний — взять предмет, переставить его. Средний — сварить обед, сделать уроки, спланировать летний отдых. И дальний — надо подумать о том, как мы будем жить лет через десять—двадцать. Как семья, люди и вообще человеческое сообщество. Как ни парадоксально, это и является базовым функционалом человеческого мозга. И человек как вид выигрывал, согласно нашим великим русским ученым — физиологу Ивану Павлову и самому первому нейропсихологу Александру Лурии, именно благодаря тому, что думал о будущем.

«Позорище, — быстро понял я всю правду про себя, — дальше среднего горизонта — что съесть на ужин под бутылку красного сухого — ты никогда не видел своего будущего».

— Стругацкие, в этом контексте, поставили себе крайне интересную задачу. Они думали о социальном будущем на достаточно большой промежуток времени вперед. Что позволяло им решать эту непростую задачку? Уникальная техника письма. Благодаря очень неслабому сочетанию гуманитария и естественника. (По образованию Аркадий был филологом-японистом. Борис — астрофизиком. — «РП».) — Про язык вы понимаете. Японский — редкое явление, совсем другой строй языка по отношению к русскому. Мышление же астрофизика также сильно отличается от мышления многих представителей научных направлений и профессий. Грубо, но точно: квантовый физик думает в одну сторону, а астрофизик — в противоположную сторону. Чтобы уяснить, приведу известную историю. Когда знаменитый Аурелио Печчеи создавал свой Римский клуб, он пригласил кучу самых разных специалистов. И среди них был один астрофизик.
 

Его спрашивали: зачем экологам астрофизик? На что Аурелио отвечал: люди этой профессии — единственные люди на Земле, которым абсолютно все равно, что происходит на этой планете. Это не входит в масштабы их временных параметров. Они размышляют масштабами звездных систем, а Земля их не волнует. И это очень ценное качество. Вернемся к Стругацким…

— Вернемся, — пролепетал я пересохшими губами.

— И вот братья Стругацкие, представляя сочетание гуманитарного и естественного мышления, тем самым охватывая весь контур технологического прогресса по Огюсту Конту, сумели продемонстрировать нестандартный взгляд на будущее именно с точки зрения социальной. Сочетание цивилизаций Востока и Запада в Аркадии Стругацком было принципиально важным.

— Скажите, а можно ли говорить о какой-то центральной фантастической идее Стругацких? — спрашиваю я, пытаясь выплыть на поверхность из-под Огюста Конта.

— Да, — отвечают Ютановы с какой-то убийственной простотой. — Они описывали будущее, в котором хочется жить.

— Что это за будущее такое? — живо интересуюсь я.

— Собственно говоря, это коммунизм. Как они его понимали. Они считали, что описывают коммунизм. За что их и грызли. Они полностью были в русле Третьей программы партии. И все же видели его несколько иначе.

— Подождите, а в чем была разница между видением коммунизма у пропагандистов и писателей?

— Видите ли, — чуть более загадочным голосом говорят Ютановы, — пропаганда в Советском Союзе — явление довольно странное. Дело в том, что коммунизм никак не описывался.

Вот те на! Два ноль.

— Социализм — понятно. Развитой социализм — понятно, а коммунизм — только техническая часть. Отсутствие тяжелого труда, свободный рабочий день, товары, потребление — всего на всех хватает. Всеобщее изобилие — очевидный фактор. И зачем это описывать? Если тебе что-то надо — у тебя это будет. Вопрос закрыт. И это не ерничество, над изобилием не заморачиваются. Задача была в другом. Человек только что полетел в космос. Это была эпическая вещь. Вся планета была вздернута, приведена в необычное состояние, находилась в режиме ожидания новых великих географических открытий. Как во времена Магеллана и Колумба. Люди выходили в иные пространства. Человек обретает новые миры, новые цивилизации, новые богатства, чудеса коммуникации и проч. и проч. Космонавты — это люди, которые достигают новых горизонтов бытия. И Стругацкие описывали именно эту новую модель человечества исходя из своих данных. Что случится, если будет развиваться такое образование, как Советский Союз? Ответ — Союз Советских Коммунистических Республик. И эта формация в рамках своей эффективности начинает потихоньку завоевывать весь внеземной мир. Мир выходит за старые рамки политических систем. А человечество, получив власть над временем и пространством, социально изменяется. Люди коммунизма должны быть не такими, как мы с вами в то время.

— А какими? — глуповато интересуюсь я.

— Лучше.

— И где же они нашли таких людей?

— Самый простой ход — они выбрали из своего окружения тех, кто им больше всего нравился. Научников, управленцев, учителей и врачей, последние две категории — вообще священные профессии для Стругацких.

На этом месте в нашей беседе случился поворот, который для лейтмотива встречи никакой роли не играет, то есть совершенно необязателен, но я никак не могу обойти его вниманием. А вдруг не я один такой, кто ничего не слышал и знать не знал об идее соленых коров? А как, позвольте спросить, жить человеку в новой социальной формации без продуктов питания, обогащенных всеми необходимыми микроэлементами? Это невозможно. Это курам на смех. Это замшелое гастрономическое средневековье, а не коммунизм.

Стругацкие мимоходом придумали разводить коров с наличием в мясе натрия хлорида, то есть соли, ровно столько, сколько требуется человеку для здорового образа жизни при коммунизме. Мобильная бастурма. Очень меня впечатлило.

— Мы остановились на том, что на роли людей наступающего космического коммунизма Стругацкие выбрали интеллигентов — ученых, учителей и врачей…

— Да. Вы помните фильм «Девять дней одного года»?

— Название помню, содержания не помню.

— Я вас умоляю, — с мягкой укоризной произнесли Ютановы.

«И здесь сплошные косяки!» — подумал я, жмурясь от стыда.

— Это фильм про советских ученых с Баталовым в главной роли, фильм, который предъявлял народу исследователей, готовых пожертвовать своими жизнями ради науки. По сути, они хотели, чтобы люди, которые придут после них, получили силу, мощь, энергию, за которую они бились и умирали. И это, можно сказать, те самые люди будущего, которых Стругацкие вытаскивали в своих книгах.

— Хорошо, — сказал я, — это мне понятно. Будущее — это космический коммунизм. Люди в нем — это знания, высокий ум, подвиг, самопожертвование. А человеческие взаимоотношения в будущем, где побеждены пространство и время, они-то меняются в лучшую сторону? Короче, что с любовью при коммунизме? Будет настоящая любовь или нет?

— Ой! — воскликнули обрадованно Ютановы. — Это известная цитата из Стругацких: «Жизнь дает человеку три радости — друга, любовь и работу. Конечно, без любви можно обойтись, но это значит, что одной радостью в жизни будет меньше. А их всего три».

«И здесь математика...» — подумал я.

— Истории любви, которые они описывали, безусловно, феноменальны. Можно сказать так: они сложно социальны. И потом, Стругацкие рисуют общество будущего, оно живет и изменяется, в нем возникают некоторые механизмы, которые, мягко скажем, вызывают оторопь. Ввиду того что человек в процессе движения по Солнечной системе открывает так называемые легенные ускорения. И получает возможность перемещаться от системы к системам быстрее скорости света, открывает несколько цивилизаций — другие миры. Очень разные. Есть такие, которые целенаправленно занимаются торможением развития. Есть подобные планете Земля, находящиеся на более ранней стадии развития, — легендарный Арканар, где действует дон Румата Эсторский со всеми вытекающими последствиями. Появляется институт экспериментальной истории, где земляне пытаются вытащить эти миры на более высокие уровни развития.

— «Трудно быть богом»! Аудиокнигу слушал и фильм смотрел, — с гордостью отчитался я.

— Прекрасно, тогда вы помните знаменитый диалог между Руматой Эсторским и лекарем Будахом. Где Румата — голос Бога, отказывающийся от жесткого сценария преобразований. Человек свободен. Творит почти все, что захочет. Бог проявляет себя только в определенные моменты и только в формате вразумления, но не насилия над волей. Классическая, пасторская, авраамическая религия — религия учителей.

— Нас учат, мы вразумляемся.

— Или не вразумляемся. Как карты лягут. Уж извините... «Трудно быть богом» оказалась ключевой историей потому, что она впервые описала внутреннее социальное напряжение будущего.

— Да что ж такое! — воскликнул я, разволновавшись не на шутку. — Люди изо всех сил строят будущее, жертвуют собой, летят к неизведанному, открывают миры, побеждают время. Думаешь — вот, войн не будет, можно уже расслабиться, любить друг друга без оглядки и бутерброды с соленой говядиной есть, — но и там, в будущем, опять вылезает «особое напряжение». За что?

Стругацкие были первыми, кто понимал, что противоречия будущего будут а) возникать, б) обостряться, в) черт их возьми, как-то надо разрешать эти противоречия. То есть понимать, что ты не просто катишься по какому-то проторенному пути, а оказываешься ответственным за разрешение этого противоречия. Так возникает идея Всемирного совета, способного воздействовать на общую социальную среду. Не очень четко, не очень внятно, но тем не менее задача такая стояла. Появляется КОМКОН — Комиссия по контактам — управленческий орган, который занимается тем, что решает задачи взаимоотношений с другими цивилизациями. Исследованием цивилизаций. Исследованием межцивилизационной дипломатии, зоны социальной ответственности. Чтобы избежать случайных ходов и решений.

— Подождите! Я не успеваю, дайте мне понять, и прошу прощения, что тысячу раз перебиваю.

— Перебивайте на здоровье. Нас перебить невозможно.

— Человек будущего — это человек думающий и очень много знающий. Склонный к рефлексии и только при этом условии становящийся социально значимым. Но это не всем дано. Что делать с незнающими и не очень рефлексирующими? У них нет билета в будущее? Но даже эти «сливки», думающие, рефлексирующие, ответственные, — все равно они остаются со своими пороками, бедами и страстями.

— Если они рефлективные, значит, пороков у них будет чуть поменьше. Но давайте смотреть на вещи здраво. Любое дело, осуществленное здесь, становится идеалом здесь. Стругацкие пытались построить модель, как это будет происходить там. Представьте себе мир, где все умные. По определению красивые, физически развитые, живут по сто пятьдесят лет благодаря медицине.

— И соленой говядине.

— Как же без нее. Что будет двигать наш мир дальше?

— Что? — спросил я с плохо скрываемой тревогой.

— Главный движитель истории, когда мы говорим о развитии людей, об их устремленности к будущему, — это, конечно, образование. У Стругацких это проходило как Великая Теория Воспитания. Научить, просветить, заставить думать, наделить ответственностью…

— И что, получилось?

— Один из самых моих любимых героев у Стругацких — Леонид Андреевич Горбовский, профессиональный звездолетчик, исследователь, десантник, — рассказывал историю. Однажды он попал в невероятную ситуацию. У звездолета полностью исчезла тяга, висят они в космическом океане неизвестно где, и связи нет. И тут вдруг ниоткуда появляется персонаж. Говорит, что он из ближайшего будущего, лет двести вперед. Куда-то уходит, возвращается, бац — и тяга появляется вновь. Летят дальше, спрашивают: а что еще умеют люди через двести лет? Он говорит: потихонечку осваиваем временные парадоксы, галактику можем разогнать, можем галактику новую зажечь, и погасить тоже можем. А в чем, спрашивают, у вас главная проблема человечества тогда? Да вот, говорит, «давеча испортился у нас случайно один ребенок. Воспитывали мы его, воспитывали, да так и отступились. Развели руками и отправили его тушить галактики — есть, говорит, в соседней метасистеме десяток лишних...». То есть технически могут всё, а с воспитанием человека маются.

— Значит, не получилось... — обреченно заметил я.

— Не спешите. Стругацкие замечательны тем, что ставили интересные вопросы перед читателем, а не подсовывали пустышки в ярких обложках.

— Я пытаюсь многие вещи упростить, чтобы понять. Вот, сейчас нет писателей Стругацких и нет системы, в которой они выросли, из чего выращивали своих замечательных людей, нет СССР, ни воспитания, ни образования, и коммунизму не из чего появляться. Идеи Стругацких продолжают работать?

— Кто вам сказал, что нет этого вышеперечисленного? Единожды заложенный в человека, в семью, в социум информационный блок живет и здравствует. И никуда не девается.

— Тогда надо просто переосмыслить и переназвать «коммунизм» в «стремление к светлому будущему», чтобы без набивших оскомину аббревиатур, верно?

— Насчет светлого будущего — дело очень тонкое. Нам приходится говорить и студентам на лекциях, и заказчикам. Будущее обязательно случится. Но с чего вы взяли, что оно вам понравится? С чего вы решили, что оно будет светлым?

Ютановы произнесли эту фразу с таким непередаваемым сарказмом, что я вздрогнул:

— Стругацкие же писали о светлом будущем.

— Они писали о будущем, в котором хочется жить. А то, что оно светлое, они не писали никогда.

— Но будущее, в котором хочется жить, оно полно света, — в замешательстве воскликнул я. — Мне хочется жить в будущем, в котором есть свет.

— А вас в этом будущем не будет, вы не доживете. Там будут ваши дети и внуки. И им, а не вам там будет комфортно потому, что они уже изменились по сравнению с вами. Их социум, воспитание, книжки, развитие физики — это все другие проблемы, другие задачи. У них другие вызовы, которые нам и не снились, когда мы были подростками. Нельзя быть узким читателем. Мы хотим сделать детей похожими на нас, но они стремительно вырастают из наших узких штанишек... Я хочу процитировать роман, который вы наверняка читали. Поскольку написали его не Стругацкие.

— Мне уже страшно. А вдруг не читал?

— Читали, конечно… «…Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? …Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».

— Избиение младенцев, — раздавленным голосом пролепетал я. — Не помню этой фразы.
 

— «Мастер и Маргарита». Последнее путешествие. Левий Матвей приносит Воланду послание, что Мастер недостоин света, но достоин покоя… «Смерть в ракетах лежит, в которых гарантия жизни» — это ранний Вознесенский: «Жизнь для лисенка бежит в зубах с зайчихиной смертью. Смерть в ракетах лежит, в которых гарантия жизни…»

— Если будущее для нас ничего хорошего не несет… — говорю я со скоростью патефонной пластинки. — И нет причин не соглашаться с этим, спорить бессмысленно. Выходит, то, о чем Стругацкие писали, к чему призывали, то, что хотели видеть за дальним горизонтом, получается, все... кончилось, не работает.

— В техническом смысле — да, — безмятежно отвечают Ютановы.

— Неужели из того нового, что они придумали, ничего нет «вечно нового»? Что и детям показать не стыдно?

— Вечно нового нет. Великие утопии прошлого о будущем -Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы — вы читали их?

— Пробовал. Скучно.

— Это не просто скучно, надо себя заставить. Потому что это — чудовищно. По одной простой причине. Начиная с Платона управление будущим возлагается на специально обученных управленцев. И поэтому, когда речь у нас заходит о «кровавой гэбне», «кровавом госдепе» и еще о чем-нибудь «кровавом», давайте не будем заблуждаться. Это все взято из этих книжек — «Города Солнца» Кампанеллы и «Утопии» Мора. Этим парням удалось написать картину будущего так, что она катастрофически совпадает с нашей действительностью.

— И там и там — супертоталитарное устройство?

— Тоталитаризм — счастье человечества по сравнению со счастьем-тьмой жителя города Солнца Кампанеллы. Который получает наказание только за то, что не хочет быть счастлив «по-солнечному». Стругацкие ухитрились нарисовать картину будущего мира, в котором не присутствует карающий орган. Но при этом они предупреждали: ребята, имейте в виду, вы чуть-чуть зазеваетесь, и… кино повторится.

— Серые станут коричневыми? — блеснул я напоследок.

— Детский лепет по сравнению с КОМКОНом-2. Оставим это. Реальная пророческая картина мира по Стругацким заключается в том, что рано или поздно возникает разделение мира по принципу уровня мышления.

— Что это значит?

— Появится группа лиц, у которых уровень мышления будет превосходить уровень мышления любого человека, существующего в нашем мире. Этих людей наберется достаточно много, и мир разломится. Стругацкие называли это Большим Откровением. Если раньше у человечества была так называемая монополия на разум, то в будущем она начнет дробиться.

Новые «сверхумные» люди — людены — покидают планету Земля потому, что им просто скучно и неинтересно среди нас. Как они исчезнут, не описано, они не уничтожают Землю, не строят кораблей и не улетают, а перемещаются каким-то иным способом. Мир распадется на две части.

— Это получается эмиграция какая-то.

— Да какая эмиграция?! Эмиграция — это на планете Земля. Когда ты переезжаешь из страны одних долбодятлов в страну других долбодятлов. К истории это не имеет отношения. Описана печальная история одного мальчика, который был сыном героини, проходившей из романа в роман. Мальчик очень любил свою маму, просто обожал ее со страшной силой. Но с течением времени он становится именно тем, о ком мы говорим, — люденом, человеком с иным уровнем мышления. А мама — нет. И мама замечает, что ее сыну становится с ней скучно. Им больше не о чем говорить и молчать. Он все чаще и дольше отсутствует и лишь изредка возвращается. И в конце концов он уходит окончательно. Это история о разрушающейся любви. Она о нашем с вами времени, но еще более — о будущем. Любовь была связующим звеном нашей цивилизации на трансцендентном уровне. И на практике бытия, и на социальных связностях. Время любви заканчивается. А значит, и время нашего прежнего мироустройства.

— Когда нам обещают сие? — спросил я мужественным голосом.

— Примерно к две тысячи сто девяносто девятому году.

Пожалуй, здесь я поставлю точку и завершу стенографический и драматический отчет о встрече с фантастическими людьми из города на Неве.

По прошествии времени я думаю: а что, собственно, я узнал нового? Мне открылось будущее? Вселенная Стругацких потянула к себе? Прочитал ли я что-нибудь, кроме меморандума Бромберга? Буду ли я строить звездолет, есть ли шансы примкнуть к люденам? Ничего этого нет. И в помине. Сижу в деревянной избе, затопил печь дровами, ветер в щелях злится, за окном — дуб, за дубом — колхозное поле и до сих пор неубранная фуражная кукуруза. Одним словом — планета Земля. И я на ней никакой не люден. А человек, который по-прежнему не знает, как писать заметку о братьях Стругацких, и думает о всякой ерунде.

Из всей встречи в книжной кофейне на Гагаринской улице больше всего я запомнил вот что… Для фотопортрета -Николай Юрьевич садится в кресло, а Екатерина Юрьевна как птица мостится рядышком, на подлокотнике как на жердочке. Она обнимает его рукой как крылом, а он держит ее за кончики пальцев. И здесь я — хороший читатель. Потому что без подсказок вижу книгу о вечности и нежности. Книгу, в которой более сорока лет люди плывут в одной семейной лодке. Вечность—Нежность—Юность. Это самые дальние, запредельные горизонты человеческого мышления. Я вдруг вижу будущее, которого могу достичь.   


Очерк опубликован в  журнале  "Русский пионер" №117. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".