Классный журнал

Максим
Кучеренко

Трансцендентное купе

«И вот, когда моя пожилая мама кормила мою тетю, это было, конечно, то еще зрелище! У мамы был тремор рук, а у тети тряслась голова, — расхохоталась Наталья Николаевна, загорелая дама слегка за шестьдесят. — Так, и как это расстройство называется, доктор?»

Купе нашего вагона к вечеру обжилось и сблизилось. Так всегда происходит: сначала на вокзале играют марш «Прощание славянки» (увертюра к двадцативосьмичасовой шумовой симфонии колес и рельс), потом состав начинает движение, пассажиры выдерживают двухчасовую паузу и осторожно начинают общаться. Фирменный двухэтажный поезд номер двадцать восемь шел из Симферополя в Москву, добрая половина пассажиров — традиционно пенсионеры «по путевке», они законно посещали свой геронтологический бесплатный крымский рай. Я же совершал свой тридцать пятый рейс с момента, когда в Симферополь перестали летать самолеты. За этот период у меня сформировался своеобразный каталог бабушек и реже дедушек (увы, мужчины в этом возрасте зачастую уже до санаториев не доезжают). Вот они — такие похожие и непохожие — все тридцать пять раз были моими соседями по купе.

Отлежавшись на полке, я пил свой странный для всех китайский улун из заварочной бутылки, бодрился, «включал внешний канал» и начинал погружаться в мир советской империи — коммуналок и судеб отнюдь не простых советских граждан, и далее — в квартиры спецработников, еще узнавал о качестве колбасы по старому ГОСТу, как можно было проникнуть в гостиницу «Метрополь» и крутить с заезжими финнами в семидесятые и на каком этаже в «Интуристе» жил Магомаев, и еще где в наши дни можно сейчас бесплатно «от поликлиники» пройти колоноскопию.

Лариса Михайловна, шестьдесят восемь лет, дама душевного образа: «Перед Олимпиадой, где-то в семьдесят восьмом, к нам в систему гостиниц “Интурист”, где я работала, по приглашению правительства, приехало около ста пятидесяти немецких инструкторов-менеджеров из ФРГ, которые вводили стандарты работы гостиничного хозяйства, в новые олимпийские объекты типа гостиницы “Космос”. Та самая, спланированная в виде полукруга, потому в народе носит название “полстакана”».

Лариса Михайловна — грузная дама с верхней полки, на которую она пока не забиралась. Замороченный и злой, промокший под июльским дождем и объевшийся немытой черешней, я в первые два часа пути даже не хотел думать о ком-либо. Потом поспал с часок, подобрел и под ликование соседей, которые с самого начала давили, что нужно уступить, я триумфально озвучил свое предложение поменяться местами.

Когда наконец наступило всеобщее благоденствие, я превратился в благодарного слушателя нижеследующего.

Наталья Николаевна, шестьдесят шесть лет, модная дама в белом: «Мой папа в конце сороковых находился в Киргизии с геологической экспедицией — брал образцы урановой руды. И в ожидании транспорта лег немного поспать прямо на урановые камешки, в результате заболел лучевой болезнью. Целых два года не мог быть мужчиной, потом все нормализовалось — наконец родилась старшая сестра, которая умерла во младенчестве от желтухи, а потом уже мы с братом родились. Но папа все равно прожил девяносто два года. Потом в то место направили специальную комиссию, чтобы она исследовала здоровье жителей кишлака на руднике. И что вы думаете?! Все они были настолько адаптированы, что у них ничего не нашли. А одному дедушке было даже сто тридцать лет».

Светлана Николаевна, семьдесят два года, тренер по лыжам из соседнего купе: «На вашем месте, номер сто, должен был ехать мой муж в Крым. Но он запил, и я сдала билет. Поехала сама, и вот прислали вас».

После этого короткого сообщения я надолго задумался, какое участие в судьбе Светланы Николаевны возможно гипотетически принять. Но вскоре я пресек эти глупые мысли.

Вдруг за окном показался мальчик на квадроцикле. Дорога шла параллельно полотну, и мальчик явно пытался обогнать состав. Мы с дамами принялись снимать мальчика на телефон. Мальчик победил поезд и скрылся внезапно, как и появился, повернув в лес. На душе осталось легкое чувство разочарования, потому что мальчик был нашим фактическим соперником. Вскоре мальчик был забыт, как и все то, что мелькает за окном, и Наталья Николаевна продолжала про папу и детство:

«Раньше у нас была квартира прямо за гостиницей “Украина,” на одной площадке с Плисецкой. Майя, бывало, выходит и спускается с пятого этажа. А Родион Щедрин ей через пролеты сверху вниз ласково так “Счастливо тебе, Майечка, до свидания!” И машет, и повторяет слова прощания все время, пока Плисецкая спускается вниз. Ну, потом мы эту квартиру сдали фирме “Садко”, которой управлял муж Елены Прокловой. Эта фирма в девяностых для иностранцев пересдавала элитные квартиры. Предложили тысячу двести долларов. И я горя не знала, отказала вьетнамцам. Зато французы жили в основном. Заедет какой-нибудь Пьер — под него всю квартиру обставят нужной мебелью. Потом Пьер уедет, приедет какой нибудь… ну там… э-э-э…»

«Франсуа!» — подсказываю я.

«Ну да! Тогда под этого Франсуа все своё. Хотя этот француз почему-то постоянно жил один».

По вагону прошла проводница с пылесосом. Поезд фирменный, новенький. С верхней полки спустился огромный пассажир Андрей с внешностью народов дальнего Севера. «Слабовидящий после аварии» и тоже по путевке отдыхал. Он методично очищает палку сыровяленой колбасы, съедает ее, погружаясь в первобытный транс настолько, что не реагирует на говорливых бабушек. После того как колбаса съедена, он возвращается в мир. Андрей — выпускник мехмата МГУ, он айтишник, и он странный. Любопытные пассажирки пытаются узнать, какой народности Андрей. Андрей не сдается и лишь сообщает о себе, что он «разведенный».

На остановке Андрей активно заговаривает со мной, скороговоркой выпаливая, как он очарован Алуштой, как надо правильно восстанавливать флеш-носители и как ему надо похудеть. Разрядившись, Андрей замолкает и замыкается, погружаясь внутренним взглядом в собственные северные глубины.

«Я вот хотел еще про похмелье поинтересоваться, — внезапно выныривает он. — Почему оно каждый раз разное и что от него помогает? Вот мне доктор-офтальмолог сказал, что можно пить красное вино, в нем лютеин содержится. И я так с удовольствием его пью — четыре бутылки раз — и все. И чувство такое приятное на душе, мол, доктор разрешает. А вообще мы, сибиряки, всегда выпиваем».

Андрей живо интересуется, что я беру в дорогу, чем питаюсь, — он с уважением видит во мне профессионального путешественника, оценивает мои контейнеры для еды и спрашивает, что у меня в аптечке. Потом Андрей достает дюжую голову «голландского» сыра и почти всю ее съедает, погружаясь в такой же транс, как и при поедании колбасы.

В вагоне-ресторане я оказываюсь за столиком с еще более пожилой пассажиркой.

Елена Трофимовна, семьдесят пять лет: «На Академической мы жили в коммуналке сначала вшестером, потом впятером. Комната была метров двадцать. В начале пятидесятых там стали строить многоэтажные коммуналки восемь и двенадцать этажей. Потом, кому везло, давали хрущевки — переезд занимал не более месяца в новый дом, не то что сейчас отделку годами делают перед заездом».

Соседка по столику прощается и уходит, я совершаю усилие над собой: достаю макбук и начинаю писать этот текст. В центре вагона-ресторана шумно появляются наконец-то молодые люди лет двадцати пяти. Они галдят про какие-то сериалы и нейросети. Гипотетически у них не должно быть денег на дорогие места в этот поезд, видимо, это участники молодежных социальных программ. Самая кудрявая и говорливая занимает весь эфир и весело тараторит, жестикулируя, замыкая внимание всего мужского столика, ей вторит от мужской половины с убедительной бородкой собранный молодой человек.

После эмоциональной вспышки знакомства все замолкают, углубляются в вагонные разговоры— жанр особый, требующий либо наличия алкоголя, либо эпической железнодорожной настроенности. В вагоне-ресторане вновь воцаряется покой, сопровождаемый постукиванием и позвякиванием всего того, что трясется и едет.

Молодежь мне кажется скучной, бессодержательной и даже асексуальной по сравнению с почтенными моими спутницами, которые источают чувственный живой фольклор.

Я возвращаюсь в свое купе, и Наталья Николаевна, пожалуй, лучший сторителлер южного направления РЖД в моем личном рейтинге, продолжает:

«Когда я тридцать лет возглавляла детский сад, разные, конечно, истории были. Вот, например, был у меня летний лагерь на выезде. И работала у нас в группе воспитателем Любочка, ну чистый ангел примерный, а муж ну такой бабник у нее, ни одной юбки не пропустит. Все время на вахтах и в командировках, внимания уделял мало. И именно что нахальный. А у нас рядом с лагерем спортбаза была. Одни сплошные мужики молодые. Ну, все живые люди, лето, шуры-муры по соседству. И вот в сентябре после профосмотра я получаю анализы как руководитель. У половины коллектива — трихомонады и гонококки. Приходит Любочка в слезах вся: “Ой, Наталья Николаевна, виноватая я. Не убереглась от позора. Муж узнает — конец мне. Смерть”.

Успокойся, говорю, я все как надо устрою. Присылай мне своего Николая. Присылай, говорю, и мне доверься, и не бойся ничего.

И вот заходит ко мне этот Николай, как петух, гонористый, надменный. А я ему с порога — сразу в лоб: что ж ты, говорю ему, кобель эдакий, по своим вахтам гуляешь, жену заразой наградил, да как тебе не стыдно такую женщину обижать?

Он как испугался, как поджал хвост и гонор свой упразднил тут же. Знает, гад, сколько греха за ним водится. Потупился и говорит: спасайте, мол, семью нашу, и я вас отблагодарю.

Потом приходил с бутылками и цветами».

Лицо Натальи Николаевны озарилось особым эпическим светом. Физический мир, ограниченный железной капсулой купе, стал шире, и окружающие нас предметы — легендарные подстаканники, играющие бронзовой вязью, смятые подушки, похожие на айсберги, торчащие из-под нижней полки сумки и чемоданы, обитаемые незримыми существами, — все это стремилось доминировать над нами по законам магического реализма. Воцарилась органичная пауза как финал очередной устной новеллы. До Москвы оставалось еще часа четыре. Уже не владея собой, теряя последнюю опору своего обмякшего тела, приятно содрогаемый ритмичными железнодорожными шумами, я предался упоительному сонливому забвению, свойственному пассажиру дальнего трансцендентного следования.


Колонка опубликована в  журнале  "Русский пионер" №116. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".