Классный журнал

Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Эфиопская лава-стори

Не могу сказать, что я сильно рвался в Эфиопию. На самом деле потому, что ничего о ней не знал. С пиаром Эфиопия проигрывает — не Венеция, не Иерусалим, не остров Пасхи. Тем не менее наша маленькая постоянная компания путешественников общим решением проголосовала за поход именно в Эфиопию — я не противился. Полез за информацией, и тут начались открытия.

Начнем с того, что это огромная страна — ее площадь составляет больше миллиона квадратных километров. Население распределено по этой площади неравномерно, но тоже не маленькое — около ста двадцати миллионов человек. БОльшая часть сегодня живет в городах и деревнях, но около полумиллиона человек — это племена долины реки Омо, сохраняющие первобытно-общинный строй. Две самые яркие группы — хамеры и мурси. В нижнюю губу мурси вставляют глиняный диск, размером достигающий чайного блюдца. Для этого губу специально подрезают. Смотрится, на мой взгляд, жутковато, но красота часто иррациональна и глубоко субъективна. Не буду вдаваться в подробности гендерного неравенства в племени — активисток из MeToo может хватить удар. Скажу только, что женщинам племени хамеров (в отличие от мужчин) запрещено мыться, дабы вода не сделала их бесплодными. Если уж очень приспичило — можно делать это собственной мочой. Для защиты от насекомых (и той же красоты) дамы натирают себя смесью бараньего жира и красной глины. Казалось бы, вкупе это всё должно было бы адски смердеть — нет, этого не происходит! Загадка.

О красоте. Жители Эфиопии необыкновенно красивы. Тонкая (иногда невозможно тонкая) кость, царская осанка, темная кожа и при этом европейские черты лица — тонкие носы, неафриканские губы, большие глаза — ну как ты опишешь красоту? Жители этой страны сохранили свою древнюю идентичность — просто их никто не завоевывал, расы не смешивались. Попробовали итальянцы уже во время Второй мировой, но не вышло: эфиопы (при некоторой помощи Британии) им неожиданно наваляли.

Эфиопия — родина древнейшего христианства (хотя и иудаизм здесь не вчера появился). В ней есть элементы православия, хотя по сравнению с русским или греческим масса мелких отличий. Основная культовая идея — Ковчег Завета находится именно в Эфиопии. Как так? А царь Соломон, оказывается, подарил его своему внебрачному сыну, а тот увез в Эфиопию. Эта история рождает много вопросов, но вера, как и красота, тоже, как правило, иррациональна. В каждом храме в качестве главной святыни содержится своя модель ковчега — размеры разнятся от скворечника до автомобиля «Жигули». Это очень трогательно, клянусь.

Евреев в Эфиопии, как и везде, периодически били и гоняли. Вырезали на лбу кресты. Поэтому сегодня в Израиле живет большая диаспора эфиопских евреев. Недавно видел невообразимое — в Иерусалиме, в старом городе, на крыше храма Господня, прямо над Голгофой, расположена средней величины эфиопская деревня — с хижинами, очагами, играющими детьми и сушащимся бельем. По близости к главной в христианском мире святыне эти ребята занимают твердое первое место.

Где-то тысячу (и поболе) лет назад эфиопы вырубали в скалах удивительные храмы. Это не пещеры в известняке или мягкой лавовой породе, отнюдь. В горах выбиралась относительно ровная гранитная площадка, на ней чертился план будущего храма. А потом храм вырубался из этого гранита вниз, внутрь скалы — по периметру. В результате получался монолит нужных очертаний. Вокруг него высекали тропу (к ней — лестницу сверху), а потом храм выдалбливался изнутри — с потолком, окнами, ступенями, алтарем. И возникало чудо архитектуры идеальной формы и красоты — из одного куска. Самый известный, в городе Лалибела, в плане являет собой идеальный крест. И открывается вид на него не издали и не снизу, как мы привыкли, а сверху — его крыша под тобой. Это очень трудно описать словами — у вас получается себе представить?

В этой Лалибеле мы ночевали в крохотном сооружении (назовем его гостиницей) — город (он очень небольшой) располагался прямо под нами. Была душная африканская ночь, я раскрыл окно (Кондиционер? Какой кондиционер?). Небо на востоке потихоньку начинало светлеть. И вдруг комнату заполнил звук, который мне сравнить не с чем. Когда мистическая оторопь прошла, я понял, что он состоит из нескольких сотен (или тысяч?) очень негромких голосов — люди молились, каждый в своем доме. Кто-то читал, кто-то напевал, но это совсем не походило на крик муэдзина с минарета или слаженное пение в церкви: они молились как бы про себя, но все-таки вполголоса. И у каждого была своя мелодия и своя молитва. И все это складывалось в самый необычный хор, который я слышал в жизни. И вместе с зарождающимся небесным светом это совершенно завораживало. Я был настолько ошеломлен, что даже не догадался записать на диктофон эту мистерию. Хотя — получилось бы?

Первым делом, собираясь в подобный поход, следует найти достойного проводника. Полагаться на собственные силы, карты и путеводитель самонадеянно и глупо. В лучшем случае вы просто не увидите и половины того, что могли бы. Это в лучшем. В худшем — влипнете в какую-нибудь передрягу, и некому будет вам помочь, и местные жители с сочувствием оценят ваши попытки объясниться с ними на английском. В общем, я обратился за советом к Мише Кожухову, и он рекомендовал нам лучшего проводника по этим краям. Была она израильтянкой, и звали ее Эйнат Кляйн. Вау.

Сейчас, перебирая фотографии, я жалею, что не вел дневник во время путешествия. Ибо рассказ мой мог бы быть куда более полным и связным. И я бы поведал вам о бескрайних соляных озерах, превратившихся в сверкающие соляные поля, покрытые геометрической сеткой трещин, и про то, как сегодня, как и тысячи лет назад, там добывают эту соль с помощью обычной кирки. И про долину серных гейзеров, которая по буйству шизофренических красок и форм не сравнится ни с чем в нашем мире, и про то, как в древнем племени обучают детей письменности (а в эфиопском языке семьдесят две буквы, и очертаниями своими они напоминают пляшущих человечков, над загадкой которых бился Шерлок Холмс). Но я расскажу вам о ночевке около жерла действующего вулкана.

Вообще-то к живому вулкану я пытался приблизиться и раньше — в Папуа—Новой Гвинее, в столице Порт-Морсби. Вулкан возвышался недалеко от города и включался каждый день ровно в четыре часа пополудни. Из него на город летел пепел — горячий и крупный, как пшено, черный песок. Торговцы на рынке привычно накрывали товар газетами и пленкой и лезли под прилавки. Продолжалось это минут сорок, потом жизнь возобновлялась. На мой недоуменный вопрос, почему бы им не перебраться всем скопом на соседний остров, где нет никакого вулкана, они глядели на меня с сожалением и говорили: «Здесь наша родина, сынок».

Так вот, я решил подойти к вулкану поближе, ибо близость его была обманчива — я шел и шел, проваливаясь в песок, и он становился все горячее и горячее. Когда оставалось километра полтора, температура земли под ногами сделалась невыносимой. Вулкан передо мной закрывал полнеба, над кратером висела черная туча, из нее периодически беззвучно вылетали бомбы — плюхи размером с автомобиль. Описав в воздухе огромную дугу, они падали у подножья, и земля вздрагивала. Я понял, что идти дальше не следовало.

Вулкан Эртале в Эфиопии был поменьше и, казалось бы, вел себя не настолько грозно, но в кратере его не застывало озеро лавы, и взобраться на край этого кратера никем не возбранялось — кому какое дело. Мы планировали подняться на кратер вечером и провести там ночь. Ничего такого безумного — просто лавовое озеро куда эффектнее выглядит ночью. Подъем обещал быть легким — на верблюдах. Дорога наверх отсутствовала как таковая, склон был покрыт довольно крупными камнями — верблюду по такой местности, да еще в темноте, идти легче, чем человеку.

Если кто-то воображает, что ехать верхом на верблюде — это как на лошади, только проще, — не обольщайтесь. Вместо удобного кожаного седла у тебя впереди и сзади конструкции из палок, связанных веревками, — чтобы держаться и худо-бедно облокачиваться. Между ними, то есть под тобой, — коврики, матрасы и тюфяки. Они делают и без того широкую спину верблюда совсем уже широкой, и, если ты пытаешься сесть на него так, как сел бы на лошадь, ноги твои раздвигаются, приближаясь к положению «шпагат». От этого минут через двадцать их начинает адски сводить. Ты ищешь более удобную позицию и забрасываешь их верблюду на шею, и верблюд не возражает, но тут вмешивается погонщик — так уже верблюду неудобно, ты его душишь. Погонщику виднее. Кстати, по поводу верблюдов: пусть вас не обманывает добрый и печальный еврейский взгляд сквозь длиннющие ресницы — верблюды, как и люди, разные, среди них попадаются настоящие сволочи.

Мы плавно движемся вверх уже в абсолютной темноте под невероятными звездами, и только где-то выше по курсу разворачивается нехорошее зарево — кратер вулкана. Как этот верблюд знает, куда ему наступать?

Часа через три мы у цели — зарево занимает полнеба, запах серы уже серьезно мешает дышать. Эйнат первая соскакивает с верблюда (опуская тебя на землю, он очень забавно «складывается» в три приема — передние ноги на колени — задние на колени — передние под себя), бежит к краю кратера и возвращается расстроенная — сегодня кратер ведет себя плохо, он дымит, и само озеро не рассмотреть (а до него вниз метров двадцать пять, не более). Сама она видела все это много раз, но очень хотела, чтобы увидели мы. Я совершенно не расстроен — картина и без того неземная. Лава подсвечивает дым всеми оттенками огненного — от бледно-оранжевого до темно-бордового. Иногда из этого дыма вырываются искры и, уносясь вверх, смешиваются со звездами. Ощущение затаившейся, замершей мощи зашкаливает. Мы на крайнем витке огромной сжатой пружины, она уходит в центр Земли. Кажется, мы выпили на этой кромке человеческого и нечеловеческого. Кажется, молча.

Метрах в пятнадцати от края кратера обнаружилось несколько условных строений — три стены из кое-как уложенных друг на друга больших необработанных камней и плоская крыша из тростника, эдакие каменные собачьи будки. Сквозь тростник крыши проглядывали звезды. Погонщики принесли узенькие солдатские раскладушки. Комфорт!

Всю ночь я с восторгом ощущал, как где-то совсем неглубоко под нами спит и дышит во сне огромный огненный зверь. Он такой огромный, что его невозможно увидеть целиком — кто-то видел однажды его коготь, кто-то — кончик хвоста. Он спит, я слышу его дыхание и пытаюсь понять — это очень низкий звук или еле ощутимая вибрация? Как же полезно хоть раз перестать надувать щеки и ощутить свою ничтожность рядом с этой спящей силой мироздания!

Ну что еще сказать? Через три недели после нашего визита зверь все-таки проснулся и залил лавой пару деревень.

Ночью по дороге наверх профессор Штильман, сидя на верблюде, обронил очки. Спускаясь вниз на рассвете, мы не планировали их искать — это было бы безумием. Мы просто на них наткнулись. Это, как и вся ночь, не вписывалось в привычную картину мира. Прощальный привет от Эртале.

А с Эйнат мы поженились. И у нас родился сын.

Вот свезло дураку на старости лет.   


Колонка опубликована в  журнале  "Русский пионер" №116. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".