Классный журнал

Игорь
Мартынов

Здесь и далее

По осени, ближе к лицейским датам, к октябрю, тревожная пронзает мысль: а где остальные? Оглянешься: где они, «девяностодесятники»? Где друзья-однобутыльчане? Сколько выпито, сколько пропито… Где упругие наши когорты, в начале обещавшие успех? Так грозно разворачивались в марше, такие длинные отбрасывали тени на вырост, что нам давались даром все свободы мира, — почему взяли так мало и не те? Почему остались в рукописно-самиздатском варианте, почему повторили уход а-ля Артюр Рембо — в немоту, в отказ? Приятель ввалился за полночь, исцарапанная физия, распотрошенная рука роняет кровь на ламинат, как лес — багряный свой убор… Два месяца звонил как будто из Канады, сообщал хоккейные счета, грозился прислать гербарий из кленовых листьев. А на самом деле, оказывается, отсиживался под Вязьмой на даче, прятался от человечества. «Старик, — говорит, — хочу быть творчески бесплодным, рядовым потребителем, а если что производить, так только углекислый газ и навоз… Разглядывать какой-нибудь офорт под керосинкой и век не знать бы ваших новостей…»

Не рановато ль, камарады, сдались в утиль? Забросили девяностые как отработанный карьер — хотя в тех шахтах полно угля? Да не уподобиться ли самоселам? Притвориться, что мы еще живы? Сделать вид, что наши книги, женщины и маршруты с каждым годом все краше? И за «конечной», за тупиком — начинается самое интересное?

Наперекор всему — построиться в генерацию. Учинить перекличку, поверку, побудку, как в той застарелой радиопрограмме «Розыск родственников», где механический голос запускал в эфир бумажные кораблики имен, дат, словесных портретов. Настала пора и нам объявить розыск. Пусть от увесистого перечня содрогнется тьма, и да здравствует групповщина одиноких сердец! Смотрите, мы приехали, мы прибыли — бывалые, но не былые.

Где вы теперь, уроженец города Черкассы, лаборант, отец двух детей Олег Владимирович Атбашьян? Вы пропали из виду в августе девяностых, сойдя с трапа в Лос-Анджелесском аэропорту. Вас встречала американская женщина Силия Волох и всю дорогу пытала, любите ли вы спагетти, а вы говорили, что любите колбаску, а к колбаске что Бог пошлет, а она вам варила только спагетти, так неужели вы там и завязли, в мучном раю?

Где вы теперь, родоначальник пост-абсурда Олег Слепынин? В той повестушке «Сурджуви» вы упирали на Батюшкова: «У меня в голове сильный ревматизм, если буду здоровее, то напишу поумнее». Так что ж, прошел ли ревматизм, или вы поздоровели окончательно и больше ничего уж не напишете?

Где вы теперь, пермские «Дети стронция» Александр Верников, Валерий Абанькин, Анатолий Субботин, Алексей Перевалов? «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому не страшно умирать» — это ваши слова. Или сбылись опасения вашего юного генерала Долматова: «Ушел в подполье детский сад. Идет восьмая мировая. Митьков разбитые стада сдают без боя города». Или стронция над Пермью поубавилось?

Где вы теперь, саратовские манифестанты группы «Желтая гора» Беляков—Крылов—Звездаков. «Мы живем на вершине Желтой горы... Тут царят мондриановские цвета: желтая земля, синее небо, красная полоска заката, тут на огромных холстах пишут наши братья. Чудо как хороши эти картины, эти острые линии, эти поющие краски, эти невиданные очертания»... Зачем сошли с Желтой горы в набившую оскомину долину? Вы, сожители хризантем и бастарды нечаянных вёсен?

Прервем сей длинный выводок, сей список, не дочитанный до середины… Так все подстроено, что вроде бы пора под откос, в кювет. Или заснуть на тупиковой насовсем.

Но наступал повторный Апокалипсис, уж сколько раз навек прощались — а уходили, как всегда, на миг. И крутилось по новой. Кто-то свинтил «кирпич», кинул луч, как времянку, до Желтой горы и так далее…

Итак — далее.   


Колонка опубликована в  журнале  "Русский пионер" №116. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".