Классный журнал

Ольга
Ускова

Желание — кладбище

«В цирке море — из бумаги,
В цирке пламя — без огня»

Теннесси Уильямс

— Слушай, я не понимаю твоих восторгов. Она просто присосок, вампир, и б…, и больше ни-че-го…

Наташка перебивает, попадает обеими ногами в лужу и не замечает этого, почти кричит:

— Ну как ты можешь?! Торгашка! Я не ожидала этого от тебя! Это великое произведение! Великое! Идеализм и подлинное нравственное чувство Бланш борются с ограниченностью и беспринципностью умеренной середины ее невзрачной сеструхи и ее скотины муженька! Ты... ты... ты... ты — моя подруга и не можешь быть на стороне Стэнли! Иначе ты мне не подруга!..

— Наталья, не голоси! Ну давай тупо по фактам пройдемся. Разорившаяся и опустившаяся «аристократка» средних лет приезжает в Новый Орлеан к сестре, которую обобрала, заметь, и лишила наследства. Приезжает, потому что больше некуда. Она потеряла работу из-за открытого б…ства, усадьбу просадила за долги, дети шлюхам ни к чему, муж покончил с собой. Приехала сидеть на шее у сестры. Заметь, Стелла встречает Бланш с распростертыми объятиями. Она зла не помнит. Добрый человек…

— Да о чем ты! — невероятно кипятится Натали. — Стелла твоя тупа и посредственна, поэтому уродский, плебейский быт ее не смущает. А у Бланш — богатый внутренний мир, и фантазии ее увлекательны и прекрасны. Ну и они, эти низкие люди с пивком и картами по вечерам, уничтожают ее. Затаптывают как непонятный прекрасный цветок в грязь... Из зависти к ее фантазиям. Эти люди мечтать даже не умеют!

— Наташа! Твой «прекрасный цветок» свел в могилу своего мужа. Пытался пристроиться к любому мужику на новом месте ради выживания и ты уж извини, но провоцировал мужа сестры. Чем и закончилось. То есть перед отъездом в сумасшедший дом Бланш умудрилась еще и разрушить до основания дом Стеллы. Помнишь, мы летали вместе в Австралию?

— Ну? При чем здесь эта поездка?

— А помнишь, ты восхищалась таким удивительно красивым деревом в оранжево-золотистых цветах? Так вот, это, моя дорогая, адский паразит — огненное дерево. Цветов — до фига. Крупные, полная крона — красотища! При этом оно является одним из самых больших паразитов на земле. До размеров куста оно вырастает само, но дальше, чтобы выжить, дерево раскидывает сеть корней, которые присасываются к корням жертв и начинают тянуть из них воду и питательные вещества. Эти необыкновенно красивые деревья душат своими корнями даже корни сосен. Помнишь, вокруг только сушняк корячился?

— И при чем здесь деревья-то?

— А при том, что люди — так же. Используя внешне привлекательную оболочку и всячески ее поддерживая — пара пьесок джазовых на рояле, пара стихов Серебряного века, легкая эрудированность, красивые шмотки — но при этом не желая ничего содержательного делать, такие люди присасываются к работягам и тянут из них, пока бабки не закончатся, а потом ищут следующих лохов. А если их отодрать от донора, то — кладбище, да.

— На меня, что ли, намекаешь? — Наташка остановилась прямо посередине ручейка, который струился из-под бульварной скамейки и пытался перетечь проезжую часть. Ему нужно было на ту сторону бульвара. На нас лил дождь. Зонтик был у меня в руках, но подружка отшатнулась и стояла сейчас прямо под бегущими холодными струями. Очень красивая и несчастная. Шелковый плащ от голландского дизайнера потемнел изысканными пятнами. Короткие волосы облепили голову, и глаза стали большущими и плачущими дождем…

Мы тогда совсем разругались.

Весь этот шум, гам и потревоженные лужи происходили осенним вечером две тысячи шестнадцатого года, когда я и Наталья возвращались с постановки «Трамвая “Желание”» Теннесси Уильямса.

Потом происходило многое и очень многое. Наташа, как изысканный светский персонаж и прекрасное оформление своего достойного мужа, мелькала в светской хронике, но мы с того вечера больше не общались. Что-то унес тот холодный ручей совсем. Оказалось, что одинаковые институтские похождения, потом общие перестроечные мытарства, совместные путешествия и открытия прикольных мировых уголков — все такое легко смывает тонкая струйка воды, если это касается личных потаенных желаний и страхов.

А в октябре две тысячи двадцать второго года мне позвонил Наташин муж Виталий с просьбой о встрече.

Судьба — веселая тетка. Мы с ним встретились ровно в той покровской «Кофемании» на Бульварном кольце, недалеко от которой мы с Натальей восемь лет назад, истекая дождем, расстались навсегда из-за старенькой и заезженной театралами пьесы Уильямса.

Некоторое время попривыкав друг к другу внешне (все-таки не виделись почти восемь очень непростых лет), мы постепенно отшутились, расслабились, вспомнили хорошее, и Виталий, сильно заикаясь и смотря в угол куда-то, приступил к серьезной части разговора:

— Понимаешь, у меня безвыходное положение. Больше не к кому обратиться. Это тянется уже довольно давно... Я подумал... у тебя же там есть связи... В общем, у Натахи игровая зависимость. Сначала летала играть в Европу, я, когда обнаружил, отобрал паспорт и ограничил доступ к финансам. Тогда она начала из карманных денег играть здесь с букмекерами. Докатилась до самого дна. Когда вообще от денег отлучил — начала продавать вещи. И знаешь, я сломался, когда она загнала дедовские ордена с ВОВ. Я вызвал психиатра работать с ней дома. Так она обзвонила подруг, что я ее в психушку хочу закатать, и удрала к одной из них. Потребовала вернуть паспорт и улетела с Маринкой в Париж. Ну а месяц назад Марина позвонила, сказала, что Наталья украла деньги и пропала где-то на побережье. И что она ее больше к себе на пустит и просит возместить ущерб.

Мы помолчали. Слева от кафе издевательски прозвенел трамвай, сообщая об отправлении.

— Витас, а от меня-то ты чего хочешь?

— Оль, я ее нашел. Сюда везу. Буду лечить. Ну ты пообщайся с ней, пожалуйста. А то она ведь сейчас здесь будет на таблетках и совсем одна…

Я тогда, конечно, покивала, но и я, и он понимали, что врем друг другу, что все это тяжело, окончательно и… поминки. Виталий поминал свою любовь и жалость к жене и двадцать лет общей жизни. Я поминала красоту и легкость общей молодости с подругой и ровесницей. По Бульварному кольцу красиво плыли навстречу друг другу два трамвая, и я вспомнила первую реплику Бланш в той осенней пьесе:

«БЛАНШ (в шутливом ее тоне проскальзывает заметная нервозность). Сказали, сядете сперва в один трамвай — по-здешнему “Желание”, потом в другой — “Кладбище”, проедете шесть кварталов — сойдете на Елисейских Полях!»


Колонка опубликована в  журнале  "Русский пионер" №115. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".