Классный журнал

Александр
Рохлин

У корней Чуковского

Поскольку действие происходит в Санкт-Петербурге, городе смыслов, нелишним будет начать не с кондачка, не в лоб, а из подворотни, художественно и изощренно.

Дело в том, что мне известен секрет аттрактивности СПб. Проще говоря, обаяния. Редкую птицу не тянет в Петербург. Только слепой не видит его красоты и не пленяется ею. Секрет же прост. В этом городе каждый дом, улицу, двор, чахлый садик, набережную и арку в подворотне надо рассматривать как встречу с живым человеком, который готов вам рассказать свою историю.

Каждый дом звучит. И рассказ течет безостановочно, как река. И если у вас уши, чтобы слушать, а глаза — чтобы видеть, то смело надо войти в реку. 

Войти в дом.

Современный район Петербурга, Новую Охту, трудно назвать выдающимся местом. Не Фонтанка, Охта, не Фонтанка. Но что-то обаятельное и притягательное в ней есть. И нетрудно догадаться что. Дома здесь, по питерской привычке, рассказывают истории. Но в нашем конкретном случае меня интересует только один из рассказчиков. Самый маленький дом и скромный в ряду нарядных и высоких. Номер пять, корпус четыре по улице Корнея Чуковского. Он похож на гнездо, спрятанное среди высокой травы. «У корней Чуковского».

Поскольку действие происходит в Новой Охте, новом «городе за КАДом», где все новое — и люди, и улицы, только Муринский ручей старый, нелишним будет рассказать историю Янифы Вагабаевны Федосовой, которая в этом птичьем гнезде посреди высокой травы с недавних пор живет и работает.

Когда Янифе Вагабаевне исполнилось пять лет и она жила в своем родном селе на Урале, сбылась мечта всей ее пятилетней жизни. Мама дала ей пять рублей и пачку сигарет «Прима». С тем чтобы она пошла к соседу и обменяла довольно бессмысленные бумажки с сигаретами на настоящего, живого пса. С дрожью в сердце Яни наблюдала в дырочку в заборе, как сосед кочергой ворошил что-то в собачьей конуре — отнимал от мамки щенка. Потом она отвлеклась на секунду и не заметила, как он вытащил что-то живое и мохнатое. И недолго думая перекинул это живое через забор с советом: держи его покрепче, а то убежит. Совет был дельный и неисполнимый. Щенок был ростом почти с Яни. И весил соответственно. Но она подняла его, прижала к себе и понесла, плача на ходу от тяжести и страха потерять. И смогла так пройти полдороги до дома. Потом силы оставили ее. Она опустила ношу на землю и предоставила псу свободу выбора. Будь что будет, решила она. Если мечта убежит, значит, так тому и быть.

Но пес не убежал. Что-то необъяснимое он пережил, побывав в руках Яни. И сам пошел вслед за девочкой. Оставшись ей лучшим другом на всю свою собачью жизнь.

Так как действие происходит в доме, который похож на гнездо птицы, да еще на улице волшебника Корнея Чуковского, нелишним будет также рассказать историю Рады Николаевны Бурман, которая вот-вот из этого гнезда вылетит, но от корней Чуковского не оторвется.

Когда мама Рады решила от нее отказаться, она везла ее в детский дом на такси. Рада Николаевна в свои пять лет была убеждена, что ей туда совсем не обязательно ехать. И вела себя соответственно. Бузила, ныла и пыталась убежать. Чуть стекла в машине не разбила. А маме платье порвала. Помнит, что пострадавшее платье было черное в белый горошек. Впрочем, все закончилось очень хорошо. Что совершенно неочевидно, но, по словам Рады, именно так. Мама ее оставила, уехала и пропала без вести где-то в окрестностях башкирского города Салават. Зато интернат в Новом Петергофе оказался самым лучшим детским домом в России. Я не посмел оспорить утверждение. Рада Николаевна прожила в нем детство и юность. И знает, что говорит. Все дело, конечно, в Валерии Николаевиче Асикритове, который директорствовал в этом доме. И оказывается, всей доброте человеческой приказывал обнимать Раду Николаевну и согревать ее долгие годы, чтобы она выжила и стала взрослой и независимой барышней. С золотыми руками швеи-вышивальщицы.

Надо ли еще более художественно изощренно объяснять, что весь этот рассказ — про дружбу странных людей и странных домов в самом странном городе на Неве, Охте и берегу Муринского ручья?

Да, чуть было не забыл. Как этот дом вообще появился на земле?

Придется для полноты картины еще про одного странного человека упомянуть. Который однажды… Да не однажды. А по укорененному свойству души своей не умел ходить мимо беды спокойно. Тем более мимо детской беды. И от неспокойности своей выдумал такую штуку, которой нигде во всей России еще не бывало.

Он построил дом. В котором Янифа встретилась с Радой, а Александр встретился с Яковом, а еще Михаил с Сергеем, а Владимир — с Людмилой. И еще множество самых разных людей повстречались друг с другом. И в конце концов в гости к ним приехал и я. С довольно странной идеей посмотреть, как тут, в Новой Охте, все эти герои устроились. И главное, зачем?

Кажется, все собрались. Войдем же наконец в дом и обнаружим.

Здесь довольно просторно. Я бы сказал, с избытком. Избыток обнаруживается во всем, словно тот, кто строил, очень хотел, чтобы стены в этом гнезде не чувствовались и защищали гнездующих незаметно. Не давили и не стискивали, охраняли, но не замыкали в себе. Это редкое сочетание. В главном зале — масса света в больших окнах. Вдоль стен — диваны и кресла. Посередине — большой стол, который хочется немедленно устелить белой накрахмаленной скатертью, уставить расстегаями, калачами и манниками, усадить вокруг всех, кто есть в гнезде, и начать пировать и разговоры разговаривать про снег и вьюгу. Мне кажется, что так достойно и покойно жилось в дворянских усадьбах. Хотя все мы знаем, что они жили в крошечных комнатушках для сохранности тепла, но в самом слове слышен свет и воздух: «у сада», «усад», «судьба». Даже если вы гость, судьба вас настигнет. Прежним, обычным отсюда не уйдешь.

Я не буду долго расписывать, как Янифа волею судьбы и мужа военного оказалась на берегу, в доме, у корней и проч.

Ничего героического, одна рутина и тайна сердца. Она пришла как волонтер, чтобы через некоторое время ее руки стали главным действующим лицом местной истории.

Что здесь делает Рада, а также Саша, Яша, Миша, Володя и прочие птенцы гнезда Чуковского Корнея? Вот это сложный вопрос. Написать «живут» недостаточно. Потому что и мышь скребется под половицей — живет. И моль прячется в пальто — живет. И человек, по привычке натягивая по утрам штаны, живет. Но это все не про жизнь, а про видимость. Здесь же все иначе.

Сегодня объявлен блинный день. Это значит, что в доме организуется трудовая артель по производству пышечно-оладушной продукции. С утра стучат молотки, стрекочут пилы, визжат рубанки. Я лишь чуть-чуть преувеличиваю масштаб прилагаемых усилий. На самом деле надо представить, как Саша наливает молоко из пакета в мерный стакан до отметки пятьсот миллиграмм. Надо остановиться на каждом отдельном моменте. Именно так, как делает это Саша. Потому что в его действиях нет автоматизма. Его нет от рождения и никогда не будет. Он берет пакет в руки и отрезает ему носик ножницами так, словно это происходит впервые в его собственной жизни и жизни пакета с молоком. Каждое действие приходится осмыслить и подтвердить. Тогда все предметы оживают и действуют самостоятельно. Ножницы смыкают челюсти. Кусочек картона падает на стол. Пакет лишается макушки. На его месте открываются колодец и глубина. Демиург Саша берет пакет в руки и наклоняет его. Он льет молоко в стакан как в океан. На лице сосредоточенность борется с изумлением перед происходящим — струя тонкой дугой льется в стакан — молочный мост. Молочная радуга. Млечный Путь. Молочное озеро растет, как наводнение на Неве, и достигает отметки пятьсот миллиграмм. Саша ставит пакет на стол. Измучен и счастлив.

А муку насыпать заступает другой артельщик — Миша. И действие, драматургия процесса — от тайного замысла, задумчивости над белой горкой до осуществления, исчезновения горы, превращения ее в зыбучие пески на дне котлована-миски — повторяется с тем же напряжением и первородным вниманием. Сотворение мира и всех частей его — вот что происходит на моих глазах.

А разбивание яйца? Бог задумал нас творящими все новое. Взять вилку в руки и, прицелившись, попасть по выпуклому, как линза, и шершавому бочку яйца, оставив на нем для первого раза чуть заметную царапину, трещину, скол, словно это не внешнее действие, а внутренний ток жизни обманчиво холодной и пробуждающейся планеты, а со второго раза, преодолев предательскую дрожь в неверных пальцах, пробить зубцом скорлупу почти насквозь и увидеть яркий свет — как маленькое солнце сползает с белых стенок и, свешиваясь через острый край, падает в белый мучной песок, расплескиваясь в неподвижную лужу, и лежит замерев.

Артельщик Яша, встав на место Миши, возьмет в руки венчик, сожмет его в кулаке, словно это меч воина света, и ринется в бой, ворошить муку, яйцо и невидимые алмазы соли до полного преображения, до однородности смеси. Одной родности стольким веществам и природным стихиям — жидкому, сыпучему, твердому и воздушному.

И это еще не все. Божественная блинная мистерия стремится к своей кульминации.

Вместе с этим немыслимым напряжением человеческой мысли перед простыми жизненными процессами, внутри невыдуманной драмы человека и мира, на встрече бессилия человека и оживающей материи есть еще руки Янифы. Потому что все сделать самостоятельно и независимо Саша, Яша, Миша, Володя и даже Рада не могут. Руки Янифы успевают удержать наклонившееся, поймать падающее, утереть разлившееся, уловить ускользающее, поднять утерянное, убрать лишнее, упредить опасное, усмотреть неверное и утешить отчаявшееся даже простым полуобъятием или похлопыванием по плечу.

История Янифы кажется безыскусной. Отучилась, вышла замуж, родила детей, пришла волонтером. Никто не удивляется нити, без устали ткущей ковер. Все восхищаются уже сотканным ковром. В сердце остается тайной, почему один человек решается помогать другому. И делать это не однажды, не дважды, а день и ночь, ночь и день. Связывая себя с ним почти навсегда, как нить связывает совершенно разные узоры на ковре в единую и неразрывную картину.

Рада же бесконечно всех и вся благодарит. Ее трудно слушать, потому что почти все люди, которых она встретила, оказываются добрыми, внимательными, ласковыми, понимающими и просто лучшими на земле. Она сама всех награждает орденами милосердия и кубками любви. Куда исчезают зло ее сиротства, страх перед жизнью, я не могу понять.

Я спрашиваю, как они познакомились с Янифой. Рада отвечает текстом из сказки: «Она татарочка, и я татарочка, мама у нее башкирочка, и у меня башкирочка, так и подружились». «Арочка» и «ирочка» — самые крепкие хитросплетенные нитки в искусстве плетения ковров.

На пути познания мира Рада уже тысячу раз побеждала свою беспомощность. Трудно представить, но поход к врачу в поликлинику может быть самой нетривиальной задачей. И сто раз продуманный, выверенный, пройденный за руку вместе с Янифой, в первый раз пройденный в одиночку он становится подвигом человека, дошедшего до Северного полюса и вернувшегося живым.

Однажды Янифа выучила язык глухонемых только для того, чтобы говорить с одной из барышень, за которой ухаживала. Барышня, «услышав» и увидев благородные попытки Янифы, категорически отказалась от общения. Она стремилась понимать и «говорить» на общем для всех прочих языке. Для Янифы, потратившей на изучение несколько месяцев, это стало потрясающим опытом смирения и прощения.

Вот что такое дом у корней Чуковского — гнездо в три этажа, пятнадцать квартир и пятнадцать особенных жильцов — общее пространство новых и самых невероятных смыслов, территория познания и творения новых материй, земля прощения и смирения, город нескончаемых, ежедневных праздников, печения блинов и плетения ковров.

Меняя друг друга, меняя руки, лопатки, тарелки и миски, выливая блинную патоку в объятия разгоряченной сковородки, боясь переборщить или недолить, с замирающим сердцем следя за растеканием блинной лавы по дну сковородочной долины, слушая яростное шипение и сонные вздохи новорожденного блина, с неимоверным трудом и тщанием переворачивая пышущие блинные солнца то одной, то другой стороной и насыпая из них курган блинной славы, мы усаживаемся наконец за стол и разливаем чай. Творцы и создатели — Саша, Яша, Миша, Володя, Рада, Янифа. И я — случайный очевидец и свидетель происходившего в доме в Новой Охте.

Чему я был свидетелем и очевидцем в тот весенний день? 

Небольшому делу, в котором принимали участие особенные люди, родившиеся в слабом и кротком уме, неспособном самостоятельно открывать мир и защищаться от мира, которые, по идее, должны были быть спрятанными и закрытыми в печальных и темных домах, в которых им скоро суждено было бы умереть, не открыв ни одной двери, не соткав ни одного ковра, у которых, почти у всех, были родители, большей частью одинокие женщины, сражавшиеся за их жизнь и право научиться свободно мыслить и творить, которые проламывали медицинские запреты и чиновничьи стереотипы по отношению к своим детям, которые больше всего боялись думать, что будет с их особенными детьми после смерти родителей, которые бились и выигрывали у отчаяния трафальгарские битвы, которые встретили однажды человека, по неспокойности души своей не умевшего проходить мимо детской беды, но умевшего строить дома. И этот человек построил в Санкт-Петербурге дом,  и даже не один, в которых у каждого жильца есть своя комната со своим личным туалетом и горячей водой не выше тридцати восьми градусов по Цельсию, чтобы никто не мог обжечься, и общей кают-компанией, в которой каждый день происходят небольшие события по распорядку дня и маленькие эпизоды из хроники продолжающегося Сотворения Мира, в котором обретается смысл, в котором мы встречаемся друг с другом и с Богом, в котором…

Городская (сейчас Санкт-Петербургская) ассоциация общественных объединений родителей детей-инвалидов (ГАООРДИ) за тридцать лет своего существования прошла все возможные испытания огнем, водой и медными трубами. От полной беспомощности и отчаяния перед глухотой чиновников и общества до реализации самых смелых программ инклюзии в общероссийском масштабе. Именно эти матери и отцы постепенно изменили сознание наших граждан по отношению к людям с ментальными нарушениями.

Система психоневрологических интернатов продолжает существовать, но она не устраивает ни общество, ни государство и постепенно уходит в прошлое.

В 2016-м году Андрей Молчанов, основатель «Группы ЛСР», масштабного строительного холдинга, всегда поддерживавший начинания ГАООРДИ, предложил вместо стандартного реабилитационного центра построить дома нового типа для ребят с ограниченными возможностями и сложными нарушениями, в том числе ментальными. Так в Новой Охте на улице Корнея Чуковского появился дом сопровождаемого проживания. (Сейчас их четыре в городе и области, а будет еще больше.) «Новая Охта» — многоквартирный дом в обычном микрорайоне рядом с обычными людьми. Знакомой, прежней, «реабилитации» здесь нет. Есть индивидуальная поддержка каждого жильца в обстановке, максимально приближенной к домашней, доверие и совместное открытие жизненных смыслов. Отсюда нет дороги обратно в ПНИ, а есть выход в сознательную и самостоятельную жизнь.


Очерк опубликован в  журнале  "Русский пионер" №114. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".