Классный журнал
Рохлин
Трамвай желаний в городе Жебайске
Как говорил старина Шрек, великаны многослойны, как луковицы. Правда открывается слой за слоем.
Екатеринбург — типичный «луковичный» город. Велик, могуч, Остап Бендер сказал бы про него: не Рио-де -Жанейро, но что-то мощное и притягательное в нем есть. Загадка про луковицу не дает мне покоя.
На днях я наблюдал Екат с высоты двадцать шестого этажа только что построенного дома. Птицей летел над городом — трубами, цехами, заводскими корпусами, новыми жилыми высотками и старыми микрорайонами, башнями офисных центров и туловищами центров торговых, кровотоками железных и асфальтовых дорог, зеркалом озера Шарташ, ниткой реки Исеть и наконец над темным морем леса, уходящего в Сибирь и пропадающего там. Все это был огромный Екатеринбург, великан, стоящий на границе двух миров. Европы и Азии. И эта величественность была лишь первым луковичным слоем.
Вслед за ним, присмотревшись, я увидел другой город, по малости своей не отмеченный на карте, но при этом являющийся отцом-матерью всему Екату. Это был следующий слой лука. И если для изучения первого надо несколько миллионов и квартиру на двадцать шестом этаже, то для открытия второго необходимо всего тридцать три рубля.
Ровно столько стоит билет на трамвай до города Жебайска. Восемь трамвайных маршрутов как уверенные муравьиные дорожки стекаются из разных районов Еката в Жебайск, притом что формально он находится на восточной окраине (один из луковичных слоев расскажет нам, что в Екатеринбурге вообще нет окраин в привычном смысле этого слова). Множество дорог, ведущих в микрорайон, наводит на мысль о принципиальной важности Жебайска как транспортного, исторического, архитектурного, художественного, смыслового узла для уральской столицы. Все едут к нему на поклон.
Нет такого города! Скажут формалисты. Есть жилой район, возникший при строительстве завода железобетонных изделий когда-то имени Ленинского комсомола, позже Бетфора, а сейчас принадлежащего «Группе ЛСР». Есть такой город! В запальчивости скажут те, кто его строил и жил тут в прошлом веке, живет и строит сейчас. В народе место зовут Жебайкой. А еще — микрорайоном ЖБИ или Комсомольским.Почему Жебайку считают матерью Екату? Очень просто. Весь советский Свердловск и в большой части современный Екатеринбург (за некоторым исключением) построены, «выпечены» из бетонных панелей местного завода ЖБИ.
Можно назвать это третьим луковичным слоем города.
Короче, если у вас нашлось тридцать три рубля, вам немедленно надо попасть в Жебайск и найти дом №33 по главной жебайской улице. Сорокалетия комсомола. Здесь находится довольно неприметное, неказистое, угловатое и лишенное всякой претензии на стиль зданьице о двух этажах. Поднявшись наверх, поплутав в коридорах между конторками, офисами, салоном красоты и секцией самбо, следуя по стрелке-указателю, вы попадете наконец в одну из главных жебайских достопримечательностей — пельменную тети Ираиды.
Надо сесть за простенький столик у окна под белой занавеской, заказать себе, понятное дело, не меньше тридцати трех пельменей, несколько порций, с мясом, семгой, капустой и рыжиками, и, отведав, проглотив язык, забыв, как дышать, от непревзойденности и простоты вкуса, увидеть мимотекущую реку жизни — улицу с панельными домами, комсомолом и моллом, заводскую трубу года рождения семьдесят шестого, школу на пригорке, треугольник корабельного соснового леса, хоккейную площадку, трамвайный круг и автобусную остановку с вывеской «Заводоуправление». Это будет сто пятьдесят третий луковичный слой города, самый тонкий, самый важный.
А правде великанской все еще не будет видно дна.
Шрек прав. Жебайка рулит!
Въедем же на трамвайный круг.
Все началось с болота по имени Чистовское. С чего еще начинаться великому русскому городу?
Здесь добывали речной песок, песчаник, торф, а в девятнадцатом веке и шарташский гранит, в который одевали екатеринбурские дома. Как видно, гений места был заранее прописан в историю несмываемыми чернилами. А в пятьдесят седьмом году здесь появился он. Дитя всесоюзной комсомольской стройки. Завод ЖБИ. Ребеночек вымахал в великана. Превратился в гиганта советской строительной отрасли. Цифрами утомлять не стану. Поверьте на слово, как поверил я. (Это сложнее, но дольше держится в сердце.) Поверьте, что уральская столица поднялась и раздалась вширь от Уралмаша до Вторчермета, от Исети до Шарташа на жебайских «пирожках». История советская — могучая и тонкая одновременно. Мощь в показателях и цифрах, размерах и валовом продукте на душу населения. А тонкость, то есть там, где рвется, — в тех самых душах населения, людях. Как одно с другим — бетон и счастье, щебень и щебет, дым и дух — уживалось, умом не постичь. Здесь какая-то другая физика с механикой замешана.
Но в этом страшно интересно разобраться. В сто тысячный раз понимая, что потерпишь неудачу.
Что невозможно не признать — болото стало городом. То есть некая нежить превратилась в жисть. И жизнь ладную, в которой человек, главная мера всего, уверенно решил, что ему хорошо здесь быти и надо построить побольше каменных палаток.
Людмила Михайловна Наговицына, барышня восемнадцати лет в пятьдесят седьмом году, птицей прилетела на Чистовские болота по зову комсомольской души. В газете прочитала объявление, смысл которого заключался в двух словах. Родина зовет. Родина звала к приключениям. И подвигам. Собрались шесть таких же комсомолок с Нижнетуринского золотого прииска имени Иосифа Сталина и «гамазом» поехали строить завод. «Гамаз» — уральское словечко, обозначающее любое множество и совместное делание. Как в космос рванули девчонки обживать новые земли. Кроме высокого порыва был и свойский расчет. Стройка обещала получение жилья.
Сегодня кажутся непостижимыми, жуткими, бесчеловечными (как еще посильнее ужаснуться?) и сам труд, и условия, в которых приходилось существовать первопроходцам Жебайки. Кто поверит, что счастливые энтузиастки по восемь—десять часов долбили кувалдами камни, сбрасывали их в траншею под фундамент формовочного цеха? А валуны, которые не дробились, таскали к траншее «на коленочках». Самый правильный и хитроумный способ, чтобы не надрывать спину. Камень закатишь себе на колени, бедренные кости — самые крепкие в скелете человека, и этакой гусыней, переваливаясь с боку на бок, двигаешься к траншее. Было это подвигом или рутиной? Благом или глупостью? Необходимостью или бедой? И то и другое, и пятое и десятое, в зависимости от угла зрения. И ни от чего отказаться нельзя и выбросить из памяти. Как выбросишь из памяти бригадира каменщиков по имени… Кощей? Этот полусказочный герой, несмотря на сказочно устращающее прозвище, настоящее имя у него было Виталий, пользовался таким авторитетом, что в любую непогоду мог поднять бригаду на трудовой подвиг.
Спрашиваю: каким образом? Не помнят каким, просто любили его. За что? Он заботился о своих, говорят женщины. По выходным в театры возил. Логика любви — безотказный механизм. Но верится с трудом.
Верится без труда в танцы до упаду в общежитии, в деревянном клубе или на уличной площадке перед заводоуправлением на улице Бетонщиков. Человек устроен красиво — плохое забывает, хорошее помнит. Всякое зло отступает перед человеком, который умеет и вкалывать, и песни петь.
Сотни и тысячи приезжали строить завод, большинство оставалось навсегда. По тридцать—сорок лет мешали и выпекали они свои панельки.
Росла Жебайка на бетонных дрожжах. И не обманывал завод, давал жилье. Сначала койку в общежитии, свой угол за занавесками, потом комнату, а потом и квартиру. Пять-шесть лет работы, и ты строил свой же дом из своих же панелек, а в нем и квартиру свою.
Поэтому историй про любовь людей и завода — сотни. Мне по секрету говорили в местной лаборатории, что рецептура екатбетона из этих историй состоит минимум на пятьдесят процентов.
Сколько же здесь всего намешано! Помнят народный суд над хулиганом Хайдуковым. Жалоба пришла на этого гражданина, что он-де украл у Риты Разуваевой в общежитии сырой картофель, сжарил его и съел. Но самое обидное — очистки картофельные он не выбросил, а вернул потерпевшей. Рита горько плакала, она была оскорблена до глубины души. И только коллективное, общежитское, общецеховое порицание хулигана вернуло ей спокойствие.
Одна из комсомолок ходила на речку. Которая протекала за водокачкой. То ли в обеденный перерыв, то ли просто любоваться текучей водой от неясного томления сердца. И вдруг прибегает в ужасе, заикаясь рассказывает, что видела самого черта. Она сидела, опустив ноги в ручей, а он, черт, плыл, подкрадывался к ней, страшный, чернявый, скользкий, узкомордый, и шевелил усами. Чертом оказалась выхухоль. Разморило, видать, девушку-бетонщицу на камне.
Рассказывают, что один дом могли построить ударно, за один месяц. И помнят, как мастер Воробьев приехал к дому на черной «Волге», принес в папке своим девчонкам собранные в лесу первые подснежники. За досрочное выполнение плана.
И про знамя из ЦК комсомола, которым завод наградили, помнят, словно это был день свадьбы.
И про то, как на субботники убирать территорию вокруг домов выходило по сто человек, помнят как про чудо.
Сумерки на заводе наступили, как и у всех, в девяностом году. Когда Жебайск из города начал обратно в болото превращаться. Из жизни стремиться в нежить. Производство останавливалось, пустели цеха, и дух жизни прятался в щели. Оказалось вдруг, что строить больше не для кого. У завода простая логика: не производишь — помираешь. Как может такой огромный железобетонный организм взять и помереть?
Может. Сколько великанов по стране остановилось, разрушилось и исчезло — не счесть. Однако Жебайка выжила.
Самое поразительное, что все слои луковицы, все жизни, все падения и восстания можно увидеть здесь своими глазами.
И в этом личная тайна города Жебайска.
В открытое окно пустой, еще ничейной двушки на двадцать шестом этаже только что построенного жилого дома по имени «Малахит» открывается сумасшедший вид. Ты летишь птицей над комсомольской стройкой пятьдесятого года и стройками года две тысячи двадцать третьего. Чудо в том, как одно перетекает в другое. Как бывшие корпуса, цеха и прочее громоздкое и тяжело дышащее от старости уступает место новым, высоким и стройным, жилым домам. Буквально. Пять цехов прежнего ЖБИ за несколько лет исчезли с лица земли, а на их месте живут как ни в чем не бывало, как будто так всегда и было, высотки «Рассветного», «Восхода» и «Малахита». Один-единственный цех с новыми технологическими линиями выпускает практически столько же продукции, сколько шесть прежних, советских.
Жебайск опять растет как на дрожжах. Чуть улучшенных бетонных дрожжах. Поговаривают, что в скором времени на старых заводских площадях вырастет еще тридцать новых домов.
А внизу, на углу улиц Бетонщиков и Сорокалетия комсомола, на остановке с гордой вывеской «Заводоуправление», Жебайск виден сквозь время, все луковичные слои. Вот тебе первая улица и первые домики. А вот тебе панельные улицы в разных нарядах и рисунках поверх шершавых бетонных плит, а вот и суперсовременные высотки недалеко от берега Шарташа.
И вечные ценности — трамвайный круг и пельменная тети Ираиды.
Нехитрая правда Еката открывается в Жебайке — ничто не умирает бесследно. Все продолжает жить наряду, в глубине, в знаках и символах, слезах и следах памяти. Как пельмени десяти видов в алюминиевой кастрюле.
Но баню жебайскую жалко.
Не углядели. Ушла, кажись, вся.
На этом месте у Шрека текут из глаз горькие уральские слезы.
- Все статьи автора Читать все
-
-
16.09.2024Атомное сердце 0
-
01.05.2024Любовь к селедке. Гастрооперетка в пяти апельсиновых актах 1
-
22.02.2024Черчилль на иголках 0
-
20.02.2024Еще один Мюльхаузен 0
-
27.12.2023Всем по щам! 0
-
21.12.2023Божественная ошибка профессора фон Хуббе 0
-
13.12.2023Офимкин код 0
-
14.11.2023Ютановы 1
-
02.10.2023Вальс «Опавшие листья» 0
-
21.09.2023Восемь абхазских водолазов 0
-
10.07.2023Ижкарысь трамвай 0
-
04.07.2023Тетя Гуля из Дюбека 1
-
Комментарии (0)
-
Пока никто не написал
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям