Классный журнал

Александр
Рохлин

Треска и Салма

Эта удивительная история случилась давно, еще в прошлом веке. Правда, в самый последний год прошлого века. Выходит, что и не очень-то давно, в 1999 году.

В Заполярье, в населенный пункт Кувшинская Салма, по рабочей надобности прибыл адмирал N. Ему предстояло взять на себя командование 1-й отдельной бригадой сторожевых кораблей пограничных войск РФ. И надо же было случиться такому совпадению, что и я прибыл в Кувшинскую Салму по рабочей надобности. Мне предстояло написать просоленный и огненный, то есть максимально приближенный к правде, очерк о буднях морских пограничников, которым в те времена вменялось не только рубежи Родины охранять, но еще и за контрабандистами гоняться по Баренцеву морю.

В договоренности между газетой и командованием значился важный пункт. Очеркиста требовалось обязательно взять на сторожевой корабль на боевое дежурство. Чтобы он не с берега врал про подвиги, а из гущи событий. Поэтому мы вышли в море на катере «Заполярье». На одном из трех кораблей, еще способных к плаванию в арктических условиях. Всего же в бухте Салмы стояло на тот грустный момент 16 кораблей. Три  живых и тринадцать мертвых.

Долго не буду рассказывать про наши морские приключения. В которых, конечно, было все, что полагается,— ледяные ветры, шестибалльные штормы, качка, северные сияния, морская болезнь, погони за нарушителями границ, соленые шутки боцмана и песни арктических русалок.

Мне в жизни не забыть всего пережитого за десять дней на борту «Заполярья».

Кульминацией похода стало задержание в районе острова Кильдин торгового сейнера, который пытался от нас убежать, выключив огни и не отвечая на приказы по рации остановиться.

В составе команды из пяти матросов, офицера и инспектора мы подошли на шлюпке к сейнеру и по обледенелому штормтрапу поднялись на палубу.

Увиденное потрясло столичного репортера. Весь корабль был заполнен пиратами. Человек сорок мужиков, промысловых рыбаков, пятый месяц ходивших по северным морям, внешне ничем, абсолютно ничем не отличались от команды какого-нибудь Фрэнсиса Дрейка или Джона Сильвера после третьей абордажной атаки. Черные, обветренные, просоленные лица, воспаленные глаза, распухшие, потрескавшиеся рты, перемороженные щеки, спутанные, всклокоченные, грязные бороды всех видов и форм в желтых, зеленых, сиреневых намертво слипшихся сосульках из брызг, соплей и ветра. Одетые в какую-то рванину и в сапожищах выше колен. Они должны были заколоть нас шпагами, перестрелять из пищалей и выбросить за борт баренцевым акулам на корм, обстановка к этому располагала. Но почему-то они этого не сделали. Проверка документов и прочие формальности длились около часа. Мы ходили по кораблю гоголями и взирали на перевязи диковинной соленой и сушеной рыбы, которые, как новогодние гирлянды, опутывали все помещения и надстройки палуб. В какой-то момент нас завели в трюм, и вот там я увидел все «награбленное» пиратское добро. Как Дрейк взирал на захваченное испанское золото, так я взирал на тонны свежемороженой трески. Рыба лежала золотистыми и белыми слитками у моих ног. Заполняя пространство размером с два теннисных корта и высотой два метра. Легкий морозец покалывал щеки. Гудели холодильники и вентиляторы. Роскошь баренцевых недр тихо плыла к столам и желудкам ничего не знающих горожан. И это было обидно. Мне не хотелось расставаться с сокровищами.

Но мы вернулись обратно на сторожевой катер «Заполярье» лишь с чувством выполненного долга.

Чудо случилось на ужин. Впервые за десять дней хождения по Баренцу мы ели не консервы с картошкой, а настоящую жареную рыбу. Ту самую золотую треску с борта сейнера. Пираты добровольно и почти по-братски отгрузили нам несколько ящиков свежей рыбы.

Вот тогда я впервые заподозрил что-то неладное в своей командировке.

Надо ли говорить, что вкуснее той жареной трески я не ел за всю жизнь. Это было что-то запретное.

Надо ли говорить, что, возвращаясь из похода, я чувствовал себя морским волком.

А в гостинице Кувшинской Салмы, в единственном отапливаемом номере на всех трех этажах, мы познакомились с новым командующим, адмиралом N.

В адмиральском номере из мебели имелись только кровать, стул и тумбочка. Суровая обстановка слегка оттенялась наличием кухни и холодильника.

Адмирал куковал здесь третью неделю ввиду временного отсутствия служебной квартиры. Зато в холодильнике у него жил огромный невообразимой красоты морской зверь — камчатский краб. Краб был лишь наполовину съеден. Адмирал не умел готовить и питался дошираками и чистейшим крабовым мясом. Которое он, конечно же, тихо ненавидел.

Бог свидетель, я спас целого русского адмирала от хандры и тоски! Сбегал в ларек, купил ледяную глыбу из «ножек Буша» и, разбив ее на куски с помощью топора и адмиральского кортика, приготовил это «чудовищное» мясо на противне, в пиве и луке. Адмирал ел курицу с таким видом, словно это была райская, запретная курица.

А я, что греха таить, с тем же чувством ел запретного краба. В первый и последний раз в жизни.

И вот тогда, под вой полярной ночи и штормового северного моря, выпивая с адмиралом за все хорошее водку очень сомнительного качества, я узнал страшную тайну. Адмирал поведал ее, взяв с меня честное слово, что я не буду об этом писать.

Оказывается, никуда я на Заполярье не ходил. Не было никакого похода, погонь, контрабандистов — ничего не было. Мы дошли до Кильдина и бросили якорь. И все десять дней стояли то с одного, то с другого его бока, меняя стоянки по ночам.

А причина банальна — дела в великой и могучей российской державе в тот год были настолько плохи, что во всей героической и легендарной салмовской флотилии не было ни капли солярки. Катера стояли на приколе. Флот замерз и умирал. Чтобы «покатать» московского журналиста, не ударив в грязь лицом, последние капли топлива слили со всех кораблей и заправили им «Заполярье». Тем же манером объяснялась и скудость корабельного рациона. Поэтому «подвоз» от рыбаков — ящик трески — выглядел как подарок с небес.

Слово я сдержал. В опубликованном в декабре 1999 очерке не было ни одного упоминания о текущем положении вещей. Только море, шторма, полярная ночь, дьявольский холод, бессонные вахты, серый гранит островов, бездна смерти за бортом, погоня за пиратами во тьме и соленый лед Кувшинской Салмы.

Которой больше не существует. То есть Салма осталась, но ни кораблей, ни людей в ней больше нет.

Печальный конец.


Очерк опубликован в  журнале  "Русский пионер" №113. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".