Классный журнал

Райхельгауз
Перестаньте, черти, клясться
Ромео: Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев…
Джульетта: О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, — это путь к изменам.
Ромео: Так чем мне клясться?
Джульетта: Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.
Как всегда, спросил Соню, которой только что исполнилось 8 лет, что такое клятва. Она ответила не задумываясь: клятва — это обещание!
Дальше задумался я. Обещаю кому? Клянусь чем? Отвечаю перед кем? Соблюсти, сдержать, нарушить клятву могу только я. И на мне вся ответственность и весь груз взятого обещания!
«…Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…»
Кто из родившихся в Советском Союзе не помнит торжественной клятвы на школьной линейке перед красным знаменем, портретом Ленина или кого-то другого, соответствующего времени? Герои художественных произведений клянутся разнообразными изощренными, экзотическими клятвами, нафантазированными их авторами. А вот клятва Гиппократа: «Клянусь всеми богами и богинями, в свидетели сих слов их призывая: не навредить больному…» Клятва солдата: «Вступая в ряды вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…»
Клятва положа руку на Библию, положа руку на Конституцию, положа руку на сердце.
Клятва на партийном, комсомольском, студенческом, охотничьем билете. Есть даже красивая байка, как в Древнем Риме мужчина, давая клятву, клал руку на мошонку: если он нарушит обет, кара ляжет на его потомство.
В Ветхом Завете клятва рядом с проклятьем, ибо, когда я клянусь, я убежден в своем будущем, что в будущем я буду таким или сяким, буду соответствовать тому или этому, но знать будущее может только Господь. Поэтому, беря на себя клятву, я тем самым посягаю на его промысел и, значит, провоцирую его проклятье. У меня может быть только просьба к Всевышнему, чтобы дал силы и терпения клятву эту удержать и не нарушить.
Клянутся обычно кому-то или перед кем-то, клянутся людьми, понятиями, луной и солнцем, родными и близкими, богами и политиками, учеными и писателями. И мне кажется, эти клятвы от сомнения в себе или недоверия себе, поэтому возможно призвать кого-то или с кем-то разделить взятое тобой обещание и просить исполнить и не нарушить его. Самое очевидное и самое уязвимое в клятве — боязнь ее нарушить, а значит, быть проклятым людьми или богами.
Поскольку я агностик и мой господь не материализуется ни в художественном изображении, ни в явлениях природы, ни в апостольских свидетельствах, то для меня как для носителя Бога в себе самом самое главное, настоящее и ненарушаемое — клятва себе самому. И в моей собственной жизни немало тому подтверждений — от банально-бытовых до чувственно-смысловых.
Когда-то в юности мог выбросить в окно машины окурок или огрызок яблока. Конечно же, понимал головой, что это некрасиво, плохо, но хотелось, чтоб в машине было чисто, а улицу я как-то не учитывал. Но чем дальше рос и осознавал реальность, тем больше обещал себе, что буду жить правильно, что не буду выбрасывать мусор из машины. И вот уже много лет, когда рука инстинктивно тянется за ненужным чеком или картонным стаканчиком от кофе, оставляю это в машине. Хотя я один и никто не увидит… Но есть огромная радость и удовольствие, что это обещание или клятву я держу перед самим собой.
Или еще пример. Очень любил все в том же детстве разглядывать, трогать, гладить и провожать автомобили. Любые. Автобусы, легковые, мотоциклы… Все, что движется. Для меня запах выхлопного газа был намного более чувственным и возбуждающим, чем во взрослой жизни запахи самой изысканной косметики. Я шел из детского сада, держа маму за руку, по своему обыкновению разглядывал машины. Видя рядом с шофером свободные места, я не понимал, почему он не остановится и не предложит нас довезти. И тогда я дал себе клятву. Что когда вырасту и у меня будет замечательная машина (а в этом я был совершенно уверен), буду подбирать на дороге людей, которым нужно куда-нибудь ехать. И клянусь: много лет я следую этому правилу! Естественно, сложнее всего в Москве, когда летишь по многополосной магистрали, но если еду в область или другой город, стараюсь не нарушать клятву, данную себе в детстве.
Мы голодно жили. Навсегда запомнил, как в полуосознанном возрасте попробовал принесенную папой маленькую баночку консервов «Бычки в томате». Папа аккуратно ножом вскрыл мягкий металл, и это был семейный ужин. Мама, папа, я. Мы боялись потерять даже каплю невиданной еды, для чего под вилкой с рыбой, облитой томатом, держали кусочек черного хлеба. Когда баночка опустела, вытирали им дно и серебряные бока. Всю жизнь помню, как папа, открыв консервы, сказал: «Этих рыбок можно есть с костями и хвостиком, они мягкие». И уже в возрасте сознательном понял, что один съел содержимое этой баночки, а мои дорогие родители лишь подыгрывали.
Какие только морепродукты я потом не ел: морские ежи и устрицы, гребешки и крабы… Но ничего вкуснее тех бычков. И ничего сильнее того чувства голода, которое сформировало некую внутреннюю клятву на всю жизнь — делиться! Кормить при первой же возможности своих и чужих. Так я хоть чуть-чуть возвращаю родителям ту клятвенную заботу обо мне.
Мы приходим в этот мир с его законами. Иногда законы высоконравственны, а иногда почти звериные. Законы духовные, законы человеческого общежития, законы военного времени, бандитские законы. Но для себя человек в результате выбирает и формирует законы, которые соотносятся с его собственным пониманием жизни. Приходит это от родителей, литературы, страны, контекста, окружения. И тогда возникает собственная клятва, которую необходимо исполнять и удерживать. Исполнять, когда никто не контролирует, никто не клянет за несоблюдение. Верность себе, своей собственной клятве, самое соблюдение пусть даже простенького бытового обещания приносит огромное счастье и придает жизни смысл. Но если твоя клятва античеловечна и безнравственна, какими бы обстоятельствами и идеями она ни оправдывалась, зло не перестанет быть злом.
Как не вспомнить любимого Булата Шалвовича Окуджаву:
Ваше благородие, госпожа победа,
Значит, моя песенка до конца не спета.
Перестаньте, черти, клясться на крови…
Не везет мне в смерти — повезет в любви!
Колонка Иосифа Райхельгауза опубликована в журнале "Русский пионер" №110. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
- Все статьи автора Читать все
-
-
18.05.2025И затанцуют все 2
-
23.02.2025Навзрыд 2
-
22.12.2024Будьте добры 2
-
29.09.2024Атом и лилипуты 1
-
03.04.2024Почту за честь 2
-
01.03.2024Одна моя мама 1
-
25.11.2023На обочине, у деревни Матвейково 1
-
30.09.2023Мы едем, едем, едем 2
-
16.07.2023Желание вернуть трамвай 1
-
23.05.2023Жизнь моих домов и дома моей жизни 1
-
09.03.2023Реки мира 1
-
18.01.2023Зима крепчала 1
-
Комментарии (1)
- Честное пионерское
-
-
Андрей
Колесников2 1063Река. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников2 7943Танцы. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников2 12275Февраль. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 16680Доброта. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 18627Коллекционер. Анонс номера от главного редактора
-
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
- Новое
-
-
22.06.2025Держим мазу за Иран
-
22.06.2025Анонс INDIGESSA "Русско-американский" за июнь
-
22.06.2025Итоги недели ПМЭФ-25 от Индиго
-
Оставь меня в моей дали.
Я неизменен. Я невинен.
Но темный берег так пустынен,
А в море ходят корабли.
А.А. Блок
Лучей нечаянная чертовня,
на миг зажегшая вдруг блеск лукаво,-
иль внутреннего лишь игра огня,
что неподдельностью горит по праву,-
увы, на суть смотреть, любя ль, кляня,
дано ли в этом мире смертным здраво?
Где игры, упоительны муки, доброты, разве поиски глухи,-
теплоты, коль уж помнить поруки,
без судьбы, ускользнуть ли от скуки,-
без мольбы, как узнать же вдруг в звуке,
раз, увы, несуразность разлуки,-
блюдя себя и смысл земли, вольны ли мы в любви?
Что после ливня земля черней, а листва зеленей,
пусть у влюбленных лица светлей, а глаза веселей,-
да коль чему-то и учат нас годы,
и в чем несомненная благодать,-
то это чувства любви и свободы,
с чувством судьбы здесь суметь сочетать.
Ведь что и в ложной роскоши широких жестов,
порой вдруг очень странный аромат,-
не зря опасно всё, что беспричинно лестно,
нуждаясь в осторожности стократ,-
став ложью же слепящей, раз прежнего не будет больше,
чем чувство настоящей, тем разочарованье горше.
Да коль уж мудрость в этом трудном мире ища,
полюбишь пусть и пасмурность и даже,-
вдруг выплывающие по утрам трепеща,
полотнища пылающих пейзажей,-
но лучше чище, чем слаще, так же как честнее, чем проще,
чем жить в нехоженой чаще, уж лучше в ухоженной роще.
Хоть ведь и навеки покинет, нас таящее в себе тут обман,-
да сердце в тоске не остынет,
лишь таинственнее станет от ран,-
смотрит же не зря пусть искоса, всё готовое себя изжить,
но и при всеобщей зыбкости,-
есть ли что-то безнадежней лжи?
Что бы ни говори о дороговизне,
и чему бы лишь ни отдавай предпочтение,-
самая большая роскошь хоть же в жизни,
честные человеческие отношения,-
но от произнесенного до воспринятого пропасть,
над которой у мысли ломается порою лопасть.
А раз уж о жесткое, со всей силою хлопаясь,
вдруг смысл искажается, расплываясь и лопаясь,-
не потому ль проблемы понимания,
что путь сознания прерывист,-
коль тонкий лучик нашего внимания,
так неустойчив и порывист?
Хоть же лететь не бесцельно, дано словам в беспредельном,
да стали они раз недаром, в сем мире нередко товаром,-
пусть просто, с сексом и страстью,
вдруг спутать, любовь и счастье,-
да путая с раем, ад невпопад,
вернуться удастся, вряд ли, назад.